История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
Шрифт:
Цитирую с сохранением орфографии оригинала:
«былины об Илье Муромце — это русская версия мусульманских легенд о легендарном герое ислама халифе Али (да благословит его Аллах), что очень легко доказать, сопоставив соответствующие билины и легенды об Али (да благословит его Аллах)».
«Русские богатыри были моджахедами. По крайней мере, эта версия не встречает противоречий в историко-культурном контексте и объясняет многие неясные факты».
В монографии представлена лишь информация к размышлению. Упрощать ее — значит проявлять к Вам неуважение. Пусть каждый Читатель сформирует собственное мнение, сам сделает соответствующие выводы о проблеме эпического историзма и значении былин для русской культуры.
Введение
Актуальность темы. Социальная практика — вид практики, в ходе которой конкретно-исторический субъект, используя общественные институты, организации и учреждения, воздействуя на систему общественных отношений, изменяет общество и развивается сам, [2] это целеполагающая деятельность в обществе. [3] Вследствие этого социальная практика всегда находится в центре внимания исследователей истории Древней Руси, но обычно исследуются только её политические аспекты.
2
См. также: Энциклопедии в Интернете. Википедия. режим доступа: // http://www.ru.Wikipedia.Org.
3
См также: Философский словарь. под ред. И. Т. Фролова. — Изд. 6-е. — М.: Политиздат, 1991. — 560 с: «Практика — специфически человеческая, сознательная, целеполагающая, целесообразная, чувственно-предметная деятельность».
Сложившееся положение вызвано тем обстоятельством, что основные представления о древнерусской социальной практике в современной историографии сформированы преимущественно на основе изучения письменных источников, которые, как правило, вышли из-под пера представителей социальных верхов общества. Соответственно, они испытали на себе мощное воздействие соответствующего идеологического, политического, социального и субъективно-авторского факторов. Поэтому расширение источниковой базы, совершенствование методов анализа, получение более широкого «социального среза» изучаемой эпохи — важнейшая задача исследователей русского средневековья.
Одним из перспективных направлений работы в этой сфере является более широкое привлечение и совершенствование приемов анализа древнерусского эпического наследия. «Эпос — это история, рассказанная самим народом», устная историческая традиция — особая часть устной истории. Изучение древнерусской социальной практики в «эпическом отражении» позволит взглянуть на проблему «изнутри», глазами широких социальных слоев (народных масс), выявить «идеальные» социальные образы, нормы поведения и т. п. Это поможет более полно и объективно реконструировать мировосприятие древнерусского общества, расширить и углубить научные представления о средневековой русской истории.
Помимо того, что эпос представляет собой альтернативу воззрениям образованной элиты, он показывает другую сторону социальной практики, которая «верхи» мало интересовала. Деятельность богатырей в былинах в большинстве случаев заслоняет и уменьшает значение княжеской власти, низводит функции князей и бояр до безличных социальных ролей, необходимых для выполнения не изменяющихся во времени задач, до уровня статистов, имеющих минимальное значение для социальной практики.
Особенностью эпоса является то, что в центре внимания находится определенное престижное событие — почестной пир, на котором представлено общество и его интересы. Однако именно такие элементы социальной жизни (пиры, увеселения и пр.) официально не могли быть объектом наблюдений лиц, составлявших летописи, которые обычно имели церковный сан и, соответственно, были обязаны воздерживаться от «бесовских игрищ». И хотя этот запрет соблюдался клириками далеко не всегда, по-видимому, идеология не позволяла подробно отражать в летописях подобные моменты.
Таким образом, эпос позволяет взглянуть на общество «изнутри», глазами людей, принимавших участие или присутствовавших при описываемых событиях. Информация, полученная при анализе отраженной в нем социальной практики, не столько противоречит летописному описанию ситуации, сколько органически дополняет его, заполняя имеющиеся лакуны в изображении престижных событий и позволяя реконструировать их восприятие населением, что существенно повышает актуальность использования эпических материалов для исторических исследований.
Объектом исследования является отражение социальной практики в восточнославянском эпосе.
Предметом исследования данной научной работы является феномен социальной практики домонгольской Руси, отразившийся в восточнославянском эпосе, а также критерии, по которым возможно определение относительной временной обусловленности формирования эпической традиции.
Для исследования выбранной темы точная историческая основа не является значимой, так как интерес в данном случае представляют не сами события, а их отражение в эпосе, то есть обобщенное восприятие исторических явлений древнерусским населением, социальные факты. Наибольшее значение имеют воззрения населения, его оценки и суждения по поводу того или иного социального факта, [4] который воспринимается ими в качестве исторического.
4
См. также: Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. — М.: ИКЦ Академкнига, Добросвет, 2003. — 596 с.; — С. 43–44. «В современной социологии социальными фактами принято считать: (а) совокупные, систематизированные характеристики массового поведения; (б) совокупные, массовые характеристики массового сознания — мнений, оценок, суждений, верований и т. п.; (в) совокупные, обобщенные характеристики продуктов человеческой деятельности, материальной и духовной; наконец, (г) в феноменологически ориентированной социологии в качестве социального факта рассматривается отдельное событие, случай, состояние социального взаимодействия, подлежащее интерпретации с позиций деятельного субъекта. Мы в дальнейшем будем исходить из представления о социальном факте в его социально-типическом, не единичном проявлении». В данной монографии этот термин используется аналогично, в социально-типическом проявлении — С.К.
По отношению к отдельному историческому явлению эпическая социальная практика выступает как вневременная категория, здесь имеет место особое, «эпическое» время, которое можно трактовать лишь относительно циклов, к которым принято причислять тот или иной текст эпоса. Соотношение эпической и летописной традиций изложения событий более подробно исследуется во втором параграфе четвертой главы. В конечном счете хронологические рамки исследования соответствуют эпохе Киевской Руси.
Степень изученности. Историческая ценность эпоса привлекала историков практически с самого начала систематического исследования русской истории. Его материалы использовали в своих трудах В. Н. Татищев, [5] И. Н. Болтин, [6] Н. М. Карамзин, [7] С. М. Соловьев, [8] М. П. Погодин, [9] К. Д. Кавелин, [10] В. О. Ключевский, [11] А. А. Шахматов, [12] А. А. Фаминцын, [13] Е. В. Аничков, [14] В. И. Сергеевич, [15] Д. Я. Самоквасов, [16] М. Ф. Владимирский-Буданов [17] и др. В советское время изучением сведений эпоса в историческом аспекте занимались такие ученые, как Б. Д. Греков, [18] В. В. Мавродин, [19] М. Н. Тихомиров, [20] В. Г. Мирзоев, [21] Б. А. Рыбаков, [22] Д. С. Лихачев, [23] В. В. Колесов, [24] И. Я. Фроянов, [25] В. В. Долгов, [26] А. А. Медынцева, [27] Т. В. Рождественская, [28] Е. А. Мельникова [29] и многие другие.
5
См. также: Татищев В. Н. История Российская. — Т. 1. — М.; Л.: 1962. — С. 118.
6
См. также: Болтин И. Н. Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка. — Т. 2. — С. 57–61.
7
См. также: Карамзин Н. М. Предания веков. — С. 114.
8
См. также: Соловьев С. М.: Чтения и рассказы по истории России. — С. 171.
9
См. также: Собрание сочинений К. Д. Кавелина. — Т. 1. Монографии по русской истории. — С. 178.
10
См. также: Собрание сочинений К. Д. Кавелина. — Т. 1. Монографии по русской истории. — С. 489.
11
См. также: Ключевский В. О. О Русской истории. — С. 91.
12
См. также: Шахматов А. А. Разыскания о древних русских летописях. — М.: Акад. проект, 2001. — С. 267–270.
13
См. также: Фаминцын А. С. Скоморохи на Руси. — СПб., 1884; — 2-е изд. — СПБ., 1997.
14
См. также: Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. — М.: Индрик, 2003. — С. VIII.
15
См. также: Сергеевич В. И. Русские юридические древности. — Т. 1. — СПб.: 1890.
16
См. также: Самоквасов Д. Я. Древнее русское право. — СПб: 1903. — С. 210.
17
См. также: Владимирский-Буданов М. Ф. История русского права. — Ростов на Дону: Феникс, 1995. — С. 111.
18
См. также: Греков Б. Д. Киевская Русь. — Л.: 1953. — С. 7;
19
См. также: Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. — Л. 1945. — С. 290.
20
См. также: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. — М.: 1956. — С. 277.
21
См. также: Мирзоев В. Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. — М.: Мысль, 1978.
22
См. также: Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. — М.: Наука, 1987. — 784 с.
23
См. также: Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. — М.: Наука, 1970. — 180 с.
24
См. также: Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. — Л.: Издательство Л. Ун-та, 1986. — С. 62.
25
См. также: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Очерки социально-политической истории. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1980. — 256 с.
26
См. также: Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI–XIII веков. — Ижевск: 1999. — С. 40.
27
См. также: Два лика воеводы Добрыни // Родина. — 2001. — № 6. — С. 33–37.
28
См. также: Рождественская Т. В. Образ Царьграда в Повести временных лет: история и устная традиция // Восточная Европа в древности и средневековье. Чтения памяти чл. — кор. АН СССР В. Т. Пашуто. Историческая память и формы ее воплощения. — М.: 2000. — С. 58–61.
29
См. также: Мельникова Е. А. Устная традиция в повести временных лет: к вопросу о типах устных преданий // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В. Т. Пашуто. — М.:1999. — С. 153–165.
Однако проблема отражения социальной практики в восточнославянском эпосе до сих пор не получила должного освещения со стороны историков. Это связано, с одной стороны, с неоднозначным научным отношением к эпосу как источнику, неразработанностью методологии и, с другой стороны, учитывая желание использовать историческую традицию в идеологических целях, с высокой степенью его вовлеченности в обстоятельства внутренней политики.
Эпос изначально рассматривался с нескольких точек зрения: мифологической школы, теории заимствования, исторической школы, теории самозарождения сюжетов и т. д., что приводило к недооценке его исторического значения, попыткам механического сопоставления данных летописей и былин, несмотря на отражение ими воззрений различных слоев населения.
Наибольшее влияние на осмысление эпоса как исторического источника оказали ученые «исторической» школы (В. Ф. Миллер) и сравнительно-исторического литературоведения (А. Н. Веселовский), сумевшие максимально приблизить изучение эпоса к истории развития эпических воззрений, то есть фактически к истории социальной практики, отраженной в эпических материалах.
Попытки целенаправленного изучения эпических материалов в социальном аспекте были начаты в конце XIX — начале XX вв., [30] но они в силу неразвитости социологии в начале XX в. и применения к ученым мер идеологического воздействия не распространялись далее слабо аргументированных, почти декларативных заявлений о возможности применения ее методов к былинам.
30
См. также: Б. М. Соколов: Об историко-социологическом методе изучения былин (по поводу критики А. Брюкнера) // Памяти П. Н. Сакулина. — М.: 1931.