История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
Шрифт:
Благодаря сравнению с ними отчетливо выявляются характерные черты средневекового мировосприятия и, что особенно важно, восприятия себя в мире и своего места в системе социальных отношений. Общей точкой отсчета в формировании общественной системы, представленной в эпических и литературных произведениях, является фигура князя как распределителя благ, от которого в одинаковой мере зависит благосостояние и монастыря при Феодосии, и большинства былинных богатырей, и скоморошествующего вельможи (Данила Заточник).
Особое значение литературных произведений заключается в том, что они были рассчитаны на достаточно широкую аудиторию и были адаптированы к условиям именно русской социальной практики. Их роль в отражении социальных явлений очень велика, поскольку они, как правило, посвящены темам, являвшимся для древнерусского общества актуальными и написаны «на злобу дня», по следам произошедших событий.
Многие литературные и эпические произведения можно рассматривать как отдельные феномены социальной практики и исследовать в рамках «кейс-стади». В исследовании привлекаются сведения о социальной практике из таких произведений древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве», [68] «Моление» Даниила Заточника, [69] «Поучение» Владимира Мономаха, [70] «Киево-Печерский патерик», [71] «Повесть о Петре и Февронии» [72] и т. д.
68
См. также: Слово о Полку Игореве. Вступит. ст., ред. текста, досл. и объяснит. пер. с древнерус., примеч. Д. С. Лихачева. — М.: Дет. Лит, 1975. — 221 с.
69
См. также: Моление Даниила Заточника // Гудзий Н. К. Хрестоматия по древней русской литературе XI–XVII веков. — 7-е изд. — М.: Учпедгиз, 1962. — С. 137–145.
70
См также: Лаврентьевская летопись. — Т. 1. — Вып. 1. — 2-е изд. — Л.: 1926. — л. 240–256.
71
См также: Печерский патерик // Художественная проза Киевской Руси X–XIII вв. — М.: Худ. Лит, 1957. –372 с.; С. 193.
72
См. Также: Повесть о Петре и Февронии. — Л.: Наука, 1979. — 340 с.
Литературные и эпические произведения отражают воззрения населения о нормах социального мироустройства, целостный анализ которых невозможен без обращения к русской правовой традиции.
Законодательные акты при исследовании общества позволяют проследить изменения социальных процессов, которые обычно выпадают из поля зрения современников и летописцев. Социальные нормы в той или иной форме отражаются во всех источниках, включающих информацию о социальной практике Древней Руси. Их специфика в том, что они являются функциональными, то есть отражают взаимосвязи между элементами социальной системы.
Вместе с тем, значение эпических материалов несколько выше в юридическом плане, поскольку сюжеты былин показывают не просто устное право, но фактически судебные прецеденты. [73] Эпические сведения иллюстрируют процесс нормирования социального бытия и его соответствия некоторым установлениям писаного права, но никогда не сводятся к нему полностью. Это позволяет не только констатировать существование какой-либо нормы (обычного) права и иногда сопоставить ее с известными (зафиксированными письменно) правовыми комплексами, но также проследить процедуру ее выполнения и отношение к ней населения.
73
Самоквасов Д. Древнее русское право. 1903. — С. 210.
Особое место в ряду юридических документов занимают памятники канонического права, часть из которых содержит не просто копии иностранных правовых норм, а ответы на вопросы повседневной церковной практики. Из них наибольшее внимание в данной работе уделяется сборнику «Вопрошание Кириково». [74]
Зачастую в восприятии средневекового человека понятие «правды», «закона» соответствует понятию «веры» как освященного традицией обычая и преломляется в мировосприятии человека сквозь призму представлений о сакральности, поэтому ее значение в социальной практике, отраженной эпическими материалами, рассматривается отдельно во втором параграфе третьей главы.
74
См. также: Се иесть въпрошание Кюриково, неже въпраша иепископа Ноугородского Нифонта и инех // Памятники древнерусского канонического права. РИБ. — Т. 6. — СПб.: 1908. — С. 10–35.
Эпос, таким образом, дополняет «писаное право» ссылкой на устную правовую традицию и помогает толковать его в конкретных случаях социальной практики. Именно функциональность отраженной в эпической традиции социальной практики как «Старины», воспринимавшейся широкими слоями общества сначала в качестве социальной нормы и лишь впоследствии — в качестве идеала, помогало былинам переходить из поколения в поколение в малоизмененном виде. В исследовании задействованы следующие источники русского права: Русская Правда, [75] княжеские уставы, [76] Псковская судная грамота. [77]
75
См. также: Правда Русская. — Ч. 2. — М. Л.: Издательство АН СССР, 1947. — 862 с.
76
См. также: Русская историческая библиотека. — Т. XXXVI. Памятники древнерусского канонического права, — Ч. 2. — Вып. 1. — Петроград: 1920.
77
См. также: Памятники русского права. — Вып. 2. — М.: Госюриздат, 1953.
Особенности обычаев и правовых установлений лучше всего выявляются в преломлении через чужое мировосприятие.
Иностранные свидетельства о славянах и Древней Руси не лишены предвзятости, но, в основной своей массе, были функциональными и зачастую использовались как справочники, необходимые для практических целей — политики, торговли, военных действий. Они имеют особое значение для исследования социальной практики, поскольку почти свободны от влияния древнерусской идеологии. Взгляд «со стороны» в наибольшей мере позволяет показать особенности и отличия древнерусской социальной практики.
Использование подобных «известий» помогает выделить то, что было «интересным» и «удивительным» для иноземцев, которые являлись представителями других культур, иных этнокультурных комплексов. Применение этих сведений помогает увидеть то, что не привлекало внимание древнерусских авторов из-за обыденности, «общеизвестности» и неактуальности. При сравнении с аналогичной социальной практикой других народов можно частично восстановить осмысление некоторых, отмеченных в летописях и эпосе ситуаций, которые являются «неясными» и показать их функциональность в контексте исторического повествования.
Иностранные свидетельства о древнерусской социальной практике играют важнейшую роль в контексте исторического анализа материалов эпической традиции, поскольку позволяют абстрагироваться от традиционного (летописного) восприятия той или иной исторической ситуации. Достаточно вспомнить хотя бы тот факт, что арабские авторы сохранили сведения о том, что правитель русов носил титул «Буладмир». [78] Восприятие имени «Владимир» как титула, нарицательного наименования киевского князя, характерно и для былин, в которых он почти всегда имеет дополнение «князь» (стольно-киевский).
78
См. также: Ал-Марвази. цитируется по: Древняя Русь в свете зарубежных источников. — М.: Логос, 1999. — С. 234.
Не менее ценными для исследования являются сведения византийских авторов, подробно описавших дипломатические процедуры, некоторые из них позволяют под другим углом взглянуть на значение действий Святослава и пояснить отраженное летописями восприятие им смысла подаренных византийцами вещей. Учитывая наличие подобных процедур (дарение меча) также и в эпических сюжетах (Илья и Святогор), можно вести речь об аналогичном отражении древнерусской социальной практики этими источниками.
Особое место в контексте сравнения социальной практики различных народов имеют те заметки иноземных путешественников, которые сделаны «мимоходом», отмечены как курьез или свидетельство «дикости». При их сопоставлении с этнографическими данными, известными по другим источникам, можно выявить функциональность некоторых обычаев и обрядов для средневековой социальной практики («оборотничество» и т. д.), в том числе нашедшей свое отражение в былинах.