История Икс

Моллой А. Дж.

Бывает, что я звоню Марку на мобильник. По тридцать раз за два часа. Затем его телефонный номер и вовсе умирает, а автоответчик женским голом говорит мне по-итальянски: «Абонент недоступен». Отправляю электронные письма, но ответа не приходит. Письма возвращаются с сообщением, что этого адреса не существует.

Тогда я пишу длиннющие письма от руки, на промокшей от слез бумаге. Но они также остаются безответными и возвращаются ко мне запечатанными. Он даже не открыл конверта? Хотя бы одно письмо?

Но еще хуже то напряжение, что я испытываю по утрам, когда иду

к газетному киоску на виа Партенопе, говорю «buongiorno» продавцу, он смотрит на меня и тоже говорит «buongiorno», а потом дает ежедневный выпуск «Иль маттино».

Мне совсем не хочется читать эту газету, я ее ненавижу, но именно здесь могут быть статьи о неаполитанском криминале. Это смелое и беспощадное издание, рассказывающее о бесчисленных жертвах в мелких территориальных войнах Скампии, убийствах из-за наркотиков в Форчелле. Если я хочу узнать, случилось ли что с Марком, то найду это именно там. Письменное подтверждение. С фотографиями.

Итак, каждый день я возвращаюсь в квартиру, лихорадочно пролистываю страницы, смотрю на фотографии мужчин — некоторые распростерты возле обшарпанных кафе в Мьяно, из их тел, словно нефть, течет темная кровь. Кто-то сидит в машине в Марильяно с аккуратным пулевым отверстием во лбу. Чьи-то окоченевшие трупы находят в бесконечных грудах неаполитанского мусора отеля «Чентро сторико». Просматривая фотографии, я думаю: «Это он, Марк? Вот как все закончилось? Неужели все закончилось?»

И каждый раз моя рана становится шире, каждый раз, когда я понимаю: нет, это не Марк, но каждый раз я знаю, что скоро настанет тот самый день. Я совершу последнюю траурную прогулку до киоска на виа Партенопе, скажу «buongiorno» продавцу, отдам ему несколько монет, открою ужасающие страницы «Иль маттино» и увижу Марка.

Мертвым.

Наконец, теплым вечером в начале сентября, когда я пребываю на грани саморазрушения или превращения в кого-то, кем не хочу быть, когда боль становится невыносимой, я иду по тенистым тротуарам Кьяйя до Палаццо Роскаррик. Это последняя попытка, а потом… Что потом? Что я смогу сделать? Не знаю.

Заворачиваю за угол — и сердце мое обрывается. Палаццо Роскаррик выглядит иначе: на двери висячий замок. Окна закрыты ставнями. Ни единого признака жизни. На стене вывеска: «Продается».

Не знаю, что именно это значит. Возможно, Марк уже мертв и все держится в тайне. Такое часто случается. Как вариант, он куда-то сбежал, в Южный Тироль, Лондон, Нью-Йорк, Бразилию, и продает дом, чтобы скрываться и дальше. Мне хочется плакать только оттого, что этот чудесный дом заколочен досками и выставлен на продажу. Но на этот раз мои эмоции на пределе, я в отчаянии, опустошена. И отвергнута.

Я приняла, что он навсегда ушел из моей жизни. Не важно, умер он или уехал. Какое это имеет значение? Теперь я думаю, мне пора спасаться самой. Возможно, Джессика права, я тоже в опасности. Я слишком многое видела.

Устало плетусь к своей квартире, поднимаю телефон, чтобы позвонить маме в Сан-Хосе. Она уже несколько недель звонит мне и пишет, спрашивая, все ли со мной в порядке. Наверное, ее материнское чутье подсказало, что дела у

меня пошли наперекосяк. Но что именно не так, она вряд ли может догадаться. По понятным причинам я не хочу рассказывать ей. Не могу рассказать. Не зная ничего о мистериях, она будет в полной растерянности, а эту часть истории я совершенно не могу раскрывать. И не потому, что стыжусь, наоборот, потому что все слишком запутано и я больше не могу думать об этом.

В далекой Калифорнии звонит телефон.

— Алло? — отвечают на звонок.

— Привет, мам.

— Милая! — В ее голосе притворное веселье. — Александра, дорогая, как здорово, что ты позвонила. Как ты там? Мальчики постоянно спрашивают про тебя, и папа только утром сказал, что…

— Мам, — прерываю я ее на полуслове, — я возвращаюсь домой.

Мама на мгновение замолкает. Вежливо и заботливо. Она знает, что я многого недоговариваю, но не хочет допытываться, если я сама не желаю рассказывать.

— Ладно, милая, ладно. Ты… закончила свою работу?

— Да, закончила. Теперь хочу приехать домой. — С трудом сдерживаю слезы.

— Хорошо, дорогая. Только скажи номер рейса. Мы заберем тебя в аэропорту! Папа будет так счастлив! Мы сильно соскучились по тебе.

Она еще некоторое время про что-то щебечет, потом я говорю, что мне нужно забронировать рейс, и завершаю нашу беседу. Выхожу в Интернет и заказываю билет на самолет. Вылет завтра, днем. Меньше чем через сутки я улечу домой и больше не вернусь сюда.

На следующее утро упаковываю вещи. Это не отнимает много времени, потому что всю чудесную одежду, что купил мне Марк, я оставлю здесь. Джессика приходит помочь, и я предлагаю эти вещи ей, но она качает головой. Я полностью понимаю ее. Виновато говорю: «Прости».

— Не глупи, Икс, — отвечает она. — Позволь проводить тебя до аэропорта, помочь. Я буду очень скучать.

Ее лицо омрачено печалью. Печаль повсюду. Садимся в такси и петляем среди оживленного неаполитанского движения. Останавливаемся возле терминала, и я регистрируюсь на рейс. У стойки регистрации Джессика так крепко обнимает меня, будто мы больше не увидимся. Машем друг другу на прощание. Прохожу паспортный контроль, показываю свой посадочный талон. Вот и все, думаю я. Прощай, Неаполь. И даже не arrivederci. Прощай! Навсегда. Adieu! Дешевая песня, вызывающая самые сильные эмоции.

Мой вылет через два часа. Сижу на неудобной металлической скамье, пью макиато из пластикового стаканчика и заглядываю в пустоту своего будущего. Читаю пестрый рекламный плакат вина «Таураси», что висит на стене. Думаю обо всех винах, что выпила здесь. Обо всех блюдах, что попробовала. С горечью думаю об этом временами жестоком, временами отвратительном месте, с его красотами, вином, историей, величием, его dolce vita [95] . Потрясающая еда и ужасная жестокость.

95

Сладкая жизнь (ит.).