История инакомыслия в СССР
Шрифт:
Были переданы также обращения и открытые письма политзаключенных, написанные специально ко Дню политзаключенного. Среди них - коллективное обращение в Международную демократическую федерацию женщин о положении женщин-политзаключенных, во Всемирный почтовый союз - о систематических нарушениях его правил в местах заключения и др. Кроме писем, корреспонденты получили запись интервью с 11 политзаключенными 35-го пермского лагеря, касавшееся их правового положения, лагерного режима, отношений с администрацией и выступлений политзаключенных в защиту своих прав.
В заявлении Инициативной группы подчеркивалось, что политзаключенные
«… осуждены за действия, убеждения и намерения, которые в демократической стране не могут служить предметом преследования»
и разъяснялось, что политзаключенные сознательно идут на риск,
«Публикации заявлений и писем - их воля, попытка оградить их от жестокой кары - долг тех, кто на свободе - наша и ваша обязанность». [214]
В 1974 г. в дополнение к Инициативной группе появилась еще одна независимая ассоциация - советское отделение Международной Амнистии. Ее председателем стал доктор физико-математических наук Валентин Турчин, а секретарем - Андрей Твердохлебов. [215] В группу вошли в основном москвичи, но были и жители других городов. По уставу Международной Амнистии, ее члены должны заниматься политзаключенными не из своей страны, и советская группа получила от центрального бюро Международной Амнистии своих подопечных - из Югославии, Уругвая и Шри Ланка. Так что к правозащитному движению в СССР деятельность группы Амнистии прямого отношения не имела. Однако эта группа была частью международного движения за права человека. Появление отделения Международной Амнистии в СССР укрепляло международные связи советских правозащитников, служило их ознакомлением с правами человека в других странах. К тому же был сам по себе ценен опыт еще одной независимой общественной ассоциации, полностью укладывающейся в жесткие рамки советских законов. И инициаторы этой группы, и большинство ее членов были активными участниками правозащитного движения. Твердохлебов находился среди основателей Комитета прав человека в СССР и был инициатором создания Группы-73 (см. стр. 236). Валентин Турчин в 1970 г. был соавтором Сахарова и Медведева в открытом письме к руководителям советского государства - о необходимости демократизации советской системы. Он был автором самиздатской «Инерции страха» и нескольких правозащитных обращений. [216] 30 октября 1974 г. Турчин присутствовал на пресс-конференции по поводу Дня советских политзаключенных в качестве наблюдателя Международной Амнистии. Андрей Твердохлебов стал выпускать самиздатский журнал «Международная Амнистия». Этот журнал знакомил советскую общественность с документами и нормами международного права, определяющими статус политзаключенных и условия их содержания. [217]
Возобновление деятельности, казалось, уже подавленных общественных ассоциаций и «Хроники» вызвало обычную реакцию властей - аресты.
В декабре 1974 г. был арестован член Инициативной группы Сергей Ковалев, а в апреле 1975 г.
– Андрей Твердохлебов. [218]
Ковалеву инкриминировалось участие в Инициативной группе, подписание нескольких ее документов, передача западным корреспондентам материалов о политзаключенных на пресс-конференции 30 октября, заявление о возобновлении «Хроники» и участие в издании семи ее выпусков, начиная с 28-го, а также хранение трех выпусков «Хроники Литовской католической церкви» (см. главу «Литовцы») и использование их материалов для ХТС. На основании последнего пункта обвинения суд устроили в Вильнюсе (9-12 декабря 1975 г.), видимо, чтобы было меньше свидетелей процесса.
Нескольких друзей Ковалева, намеревавшихся поехать на суд, милиция задержала до ухода поезда, а затем за ними установили постоянную слежку и не допустили их приезда. Но все-таки в Вильнюс прибыли не только москвичи (среди них был А.Д. Сахаров), но и ленинградцы, пришли литовцы, узнавшие о суде по зарубежному радио и потрясенные сообщением, что обвиняемый - русский - распространял материалы о преследованиях католической церкви в Литве (см. главу «Литовцы», стр. 48-49).
Основным обвинением против Ковалева была «Хроника текущих событий». В инкриминируемых Ковалеву выпусках содержалось 694 эпизода. Обвинение исследовало 172 из них. 89 следствие признало точными, в 83 усмотрело «клевету». Ковалев настаивал на точности 72 эпизодов из этих 83 и не исключал возможности ошибок в остальных. На суде фигурировало 7 эпизодов из этих 11, которые обвинение сочло наиболее доказательными в смысле «клеветы», но лишь в двух малозначительных деталях достоверность «Хроники» можно было поставить под сомнение. Таким образом, проверка «Хроники», проведенная следствием по делу Ковалева, еще раз подтвердила высокую доброкачественность ее информации.
Это не помогло Ковалеву,
Суд над Ковалевым совпал с церемонией вручения Нобелевской премии мира Сахарову. А.Д. Сахаров не смог поехать в Осло - ему не дали разрешения на поездку. Как только стало известно о присуждении ему этой премии, советская пресса открыла погромную кампанию против нового лауреата, продолжавшуюся более двух месяцев. Пиком этой кампании было письмо 72 академиков и членов-корреспондентов Академии наук. [220] В самиздате появились многочисленные поздравления Сахарову из разных мест СССР и из политлагерей. [221] Газетная кампания сделала факт присуждения ему Нобелевской премии известным всем читателям советских газет. Реакция на это событие в СССР может быть оценена по следующему сообщению ХТС:
«Шведский корреспондент прошел по московской улице Красной Пресне и у первых 12 прохожих спросил, как они относятся к присуждению А.Д. Сахарову Нобелевской премии мира. 10 человек выразили свое удовлетворение, двое - возмущение». [222]
Сам Сахаров отреагировал на это событие по-сахаровски:
«Надеюсь, это будет хорошо для политзаключенных в нашей стране. Надеюсь, это поддержит борьбу за права человека, в которой я принимаю участие. Я считаю присуждение премии не столько признанием моих личных заслуг, сколько заслуг всех тех, кто борется за права человека…». [223]
Сахаров никогда не был лидером правозащитного движения, как иногда называют его на Западе (правозащитники не имеют лидеров), но стал признанным выразителем его духа, что объясняется не только и не столько его известностью ученого и не столько его активностью правозащитника, сколько тем, что по своим человеческим качествам он как бы олицетворяет правозащитное движение. Жертвенность, готовность придти на помощь беззаконно гонимым, пусть даже не близким по убеждениям людям; идеологическая терпимость и в то же время твердость в отстаивании прав личности и ее достоинства; отвращение ко лжи и к любым видам насилия - одинаково свойственны и самому Сахарову, и правозащитному движению в целом.
Многочисленные высказывания Сахарова о правозащитном движении свидетельствуют, что в нравственном противостоянии беззаконию и жестокости он увидел реальный путь оздоровления, «соответствующий потребностям и возможностям» больного советского общества, заражающего своими недугами все человечество и ставшее именно в силу несвободы своих граждан и отсутствия общественного контроля за руководителями государства основной угрозой миру на Земле. Это умозаключение привело Сахарова от общемировых проблем к защите конкретных людей, своих сограждан, борющихся против беззаконий.
Борьба Сахарова за отдельных политзаключенных - огромный повседневный труд, длившийся более 15 лет. Известно не менее 200 политзэков, в защиту которых выступал Сахаров, о многих - неоднократно. Не только эти письма, но и стояния у судов, и поездки в другие города - на суды или ради свидания со ссыльным, ради передачи политзэку и особенно выслушивание нескончаемых посетителей, обращавшихся к Сахарову за защитой от притеснений и беззаконий, и еще более многочисленные письма с такими же просьбами поставили ученого в положение, от которого страдала его научная работа, но Сахаров сам сделал этот выбор. Нобелевская премия мира Сахарову свидетельствовала о международном признании правозащитного движения, которому он посвятил жизнь; эта премия расширила и укрепила влияние правозащитного движения внутри страны.
Отношение к правозащитному движению участников национальных и религиозных движений проявилось при сборе подписей под письмом в защиту Сергея Ковалева после его осуждения:
«… Мы требуем прекратить расправы за обмен идеями и информацией. Мы требуем прекратить преследования тех, кто защищает людей, ставших жертвами политических репрессий», -
значилось в письме. Его подписали 179 человек, что само по себе знаменательно - такого числа подписей под правозащитным документом не было с 1968 г. Но особенно интересно, что среди подписавших почти половина была немосквичи, было много «новеньких» и значительную часть составляли не правозащитники, а активисты других движений: крымских татар, литовского, грузинского, украинского, армянского и еврейского. [224] Это был первый случай такого совместного выступления. Знаменательно, что это было выступление в защиту члена Инициативной группы и сотрудника «Хроники», т.е. ассоциаций, олицетворяющих правозащитное движение.