История инквизиции
Шрифт:
Первые инквизиторы не получали никакого определенного содержания, но вскоре было установлен-но, что средства в пользу инквизиции пополняются либо продажей конфискованных имуществ, либо доходами с них. Прибегали также к штрафам в тех случаях, когда конфискация не была еще утверждена. Эти доходы были единственным источником, из которого инквизиция могла черпать средства для своих расходов, ибо она никогда не располагала вкладами, пожертвованиями или иными верными средствами, как в том признаются Эймерик и его толкователь Пейна [7] .
7
Все
§ 2. Способы действий трибуналов старой инквизиции [8] .
Когда священник назначался папой или делегатом папского престола инквизитором, то он доносил об этом королю; король посылал тогда вспомогательный королевский указ, который предписывал под строжайшей угрозой трибуналам всех тех городов, через которые должен был проехать инквизитор, оказывать ему всякое содействие: арестовывать всех людей, на которых им будет указано, как на еретиков и заподозренных в ереси; отсылать их в указанные им места и наказывать их согласно его распоряжения. Тот же указ принуждал должностных лиц предоставлять инквизитору помещение и способствовать снабжению всеми удобствами во время путешествия.
8
Эти правила были окончательно установлены на соборе, созванном в Таррагоне, в 1242 году. — Прим. автора.
Комендант города являлся к посланному инквизиции, и, находясь в его распоряжении, давал клятву выполнять его предписания, направленные против еретиков, но в особенности принимать все необходимые меры для их розыска и ареста. Если должностное лицо отказывало в повиновении, то инквизитор прибегал к отлучению и объявлял его лишенным занимаемой должности впредь до снятия с него анафемы.
Инквизитор назначал какой-нибудь ближайший праздничный день для того, чтобы, выйдя к народу, собравшемуся в церкви, где он должен был проповедывать, объявить жителям предписываемую ему обязанность выдавать еретиков и затем прочесть им эдикт, в котором, под угрозой отлучения, приказывалось в самый кратчайший срок приступить к доносам. Затем он объявлял, что люди, виновные в ереси и явившиеся по собственному почину и добровольно сознавшиеся до своего ареста и до истечения срока для исходатайствования помилования, получат отпущение и будут подвергнуты лишь легкому церковному наказанию; если они будут дожидаться, чтобы на них донесли, то по прошествии известного срока (обычно, месячного) они будут преследуемы со всей строгостью закона.
Если в это время на них получались доносы, то их регистрировали, но преследования откладывались на время, пока не было установлено, явились ли обвиняемые добровольно или нет. После данного срока, доносчик вызывался для указания свидетелей или для предъявления доказательств своего доноса.
Когда эти первоначальные действия заканчивались, назначался срок ареста обвиняемого, который до этого момента абсолютно ничего не подозревал о своей участи.
Для него не могло быть ни привилегий, ни убежища, каков бы ни был его ранг. Попав в руки инквизиторов, он не мог больше соприкасаться ни с кем.
Горе тому, кто бы проявил по отношению к нему жалость или участие! Он сделался бы подозрительным.
Обвиняемого бросали в ужасную тюрьму. В это время чиновники инквизиции отправлялись в его дом, составляли инвентарь всего его имущества и налагали арест на все его владения.
Кредиторы его теряли свои долговые обязательства, его жена и дети впадали в полное одиночество и самую ужасающую нищету.
И часто можно было встретить честных женщин, девушек лучшего общества, принужденных ради насущного хлеба заниматься проституцией.
После нескольких месяцев заключения инквизиторы посылали к обвиняемому внушить ему, чтобы он ходатайствовал об аудиенции, ибо общим правилом этих трибуналов было стремление всегда выставить обвиняемого в качестве просителя.
Появившись перед судьями, он был допрашиваем, как будто бы его и не знали; не объясняя, в чем он обвиняется, и при этом ставили всевозможные ловушки, чтобы принудить его признаться в своей ереси.
Обвиняемые часто признавались в преступлениях, которые никогда не совершали, лишь бы избегнуть мучительных допросов и бесконечного тюремного заключения.
Проходили годы, покуда ему выдавалась копия его дела, и какая копия! Это будет видно дальше.
Тогда ему назначался адвокат, но своего адвоката обвиняемый мог видеть только в присутствии инквизиторов, и адвокат имел право говорить с ним лишь для того, чтобы убедить его признаться в преступлении [9] .
Свидетели не были обязаны подтверждать перед трибуналом свои показания, и их никогда не вызывали на очную ставку.
Допускались показания самых негодных личностей, и их свидетельства было достаточно, чтобы отправить на костер любого человека.
9
Леонард Галлуа — до конца главы. — Прим. автора. (Леонард Галлуа — франц. историк, 1789–1851. — Прим. перев.).
Показание двух свидетелей, слышавших о той или иной вещи, было равносильно показанию одного свидетеля, который что-нибудь лично видел или слышал.
Этого было достаточно, слово предоставлялось обвиняемому.
Не брезгали показаниями ни самого доносчика, ни слуги против своего хозяина, ни жены против мужа, ни мужа против жены, ни сына против отца, ни родителей против своих детей.
Обвиняемый имел право отвести свидетеля лишь по причине самой сильной вражды; но т. к. обвиняемый никогда не знал имени своих доносчиков, то это право отвода было совершено призрачным.
Его спрашивали, есть ли у него враги. Он называл их наугад и почти всегда ошибался.
Если наконец обвиняемый признавался в ереси, то его спрашивали, согласен ли он отказаться от ереси, в которой признает себя виновным. Если он соглашался, то его снова присоединяли к церкви и подвергали лишь церковному наказанию, или какой-нибудь иной легкой каре; в обратном случае он объявлялся закоренелым еретиком и выдавался гражданскому суду с препровождением копии его дела.
Если обвиняемый отрицал улики и старался оправдаться, ему вручали копию дела; но бумага эта была неточная: в ней были исключены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые могли навести на их след.
Обвиняемому было разрешено подавать кассацию папе относительно действия трибунала и мер, принятых инквизицией. Папа либо соглашался, либо отвергал кассацию, руководствуясь при этом всеми правилами закона. Но кассация эта не приводила ни к чему, ибо инквизиторы имели привычку приезжать в Рим, чтобы там доказывать правоту своих действий, и почти всегда умели выигрывать дело.
В инквизиционном суде не существовало какой-нибудь определенной процедуры, и судьи не назначали срока для установления доказательств возведенного обвинения.