Шрифт:
Предисловие
Книга Артюра Арну, члена Парижской Коммуны 1871 г., вышла в Париже во время второй империи, в 1869 году. Это было время оживления республиканской оппозиции против императорского режима, и одною из очередных оппозиций считалась борьба против клерикализма. Нужно помнить, что еще в 1850 году, с первых лет реакции, охватившей Францию после разгрома июньского восстания рабочих в 1848 году, большинство буржуазии решительно отошло от старой вольтерьянской традиции и увидело в союзе и согласном действии с католическою церковью залог спасения от социализма. «Закон Фаллу», отдававший фактически все народное образование в руки католической церкви, был лишь одним из последствий этого умонастроения.
Немудрено, что как только с конца шестидесятых годов стало обнаруживаться усиление оппозиционных течений, как только стала несколько ослабевать цензура, — республиканцы повели решительную агитацию против церкви, и молодой, горячий публицист, Артюр Арну, издал свою книжку по истории инквизиции.
Не только соображения, так сказать, внутренней французской политики толкнули Арну на выбор этой темы. Не следует забывать, что шестидесятые годы XIX столетия были временем воинствующей общей политики Пия IX. Папа только что как бы объявил открытую войну всей цивилизации, всем приобретениям научной культуры, обнародовавши список «заблуждений» человеческого ума. Пий IX, не скрывая, поддерживал все притязания средневекового папства, — если не практически (за отсутствием сил), то теоретически. Римская курия гнала и проклинала исторические книги, в которых усматривала хоть что-нибудь, клонившееся не к выгоде католицизма. Клерикально настроенные историки и во Франции, и в Германии, и в Италии делали постоянные попытки (и не без таланта, сплошь и рядом) пересмотреть, в интересах церкви, целый ряд исторических вопросов, казалось бы, давно и бесповоротно решенных. Были даже поползновения (и в итальянской и во французской литературе) оправдать и возвеличить инквизицию. Конечно, эти попытки вызывали со стороны противников понятное возмущение и отпор. Такова была та боевая атмосфера, среди которой возникла книжка Арну. Это не есть ученое исследование. Автор в своем фактическом материале зависит от монографии Ллоренте и от некоторых других авторов, разрабатывавших историю инквизиции. Но, вместе с тем, это и не простая популяризация. Это — боевой антиклерикальный памфлет, по своему тону в кое-каких местах, — и живое, связное, в общем не опровергнутое до сих пор наукою, изложение исторических фактов, имеющих большое значение в истории всемирной культуры. И поэтому книжка вдвойне интересна: она в живой, ясной, талантливой форме знакомит даже самого неподготовленного читателя с историей инквизиции, — и вместе с тем, она своим тоном, проникающим ее чувством — переносит нас в боевую атмосферу конца второй империи. Тогдашний читатель, побывавший на процессе Делеклюза, послушавший пламенную филиппику начинавшего тогда Гамбетты, прочитавший украдкою нелегально дошедший из Брюсселя номер Рошфоровского журнала «Фонарь» («La Lanterne»), должен был с большим увлечением читать книжку Арну, и ее тон, вероятно, мог ему казаться единственно возможным при изложении истории такого учреждения, как инквизиция…
Что касается содержания книжки, то следует иметь в виду некоторые ее стороны, которые не могут быть признаны положительными с точки зрения правильного подхода к историческим фактам.
Прежде всего, наивно-агитационная манера Арну препятствует спокойному и всестороннему анализу причин, породивших инквизицию. Сказать, что все произошло от злокозненности, властолюбия и «адской» бесчеловечности церкви и ее служителей, значит ничего не сказать. Автор, напр., совсем опускает чрезвычайно значительные экономические интересы, которые сплошь и рядом либо непосредственно руководили инквизицией в ее деятельности, либо делали ее активным орудием в руках светской власти. Говоря о преследовании тамплиеров в начале XIV века, автор отделывается беглой фразой о том, что инквизиция овладела их имуществом. Это совершенно неверно: их имуществом овладел король Филипп Красивый, который исключительно с этой целью и затеял все преследование, а инквизиция была лишь покорным орудием в его руках (автор же даже не поминает по имени короля, главного инициатора всего дела). Неуспех протестантской реформы в Италии и Испании автор приписывает исключительно репрессиям со стороны инквизиции. Ни один историк, сколько-нибудь достойный своего звания, этого теперь не скажет. Все громадные отличия между Германией, Голландией, Швейцарией, где реформа привилась, — и Испанией и Италией, где она не распространилась, отличия хозяйственно-политического характера, а не только характера духовно-культурного, — обойдены полным молчанием.
Бегло упомянуто о введении инквизиции в Голландии (точнее нужно было бы сказать в Нидерландах), причем вся эта первостепенная часть истории инквизиции только к такому упоминанию и сводится. Ничего не говорится о громадной, чисто политической роли инквизиции в Нидерландах, и другая, столь же беглая фраза может ввести читателя в заблуждение, если он подумает, в самом деле, что восстание Нидерландов было направлено только против инквизиции, тогда как оно было вызвано прежде всего огромными фискальными поборами и всесторонней экономическою эксплуатацией населения со стороны далекого и чуждого испанского правительства. В смысле фактического изложения, Арну, в общем, был на уровне познания своего времени, — но с тех пор наука внесла несколько большую точность. Кое-какие мелочи исправлены в тексте перевода (вроде неправильной даты назначения Торквемады великим инквизитором — 1483 г., а не в 1481; цифры, выведенные Ллоренте, исследованием которого, однако, очень много пользовался Арну, дают в общем счете — 31.912 чел., сожженных в Испании за все время существования инквизиции, от ее начала до уничтожения ее при Наполеоне в 1808 г., — и 341.021 вообще приговоренных к разным наказаниям, причем цифра сожженных тоже входит в эту вторую цифру; у Арну этих цифр нет, а приводятся раздробленные и несколько запутанные цифровые показания; инквизиция в Испании была окончательно отменена не в 1820 году, как думает Арну, — потому что, после подавления революции в 1823 году она вновь стала действовать, хотя при несколько видоизмененных формах, — а 15 июля 1834 года, декретом королевы-регентши, Марии-Христины; есть еще несколько неточностей, которые исправлены при переводе). Лучше всего в книге изложены события XIV, XV и XVI веков; слабее других частей книжки Артюра Арну — история инквизиции в последние двести лет ее существования в XVII и в XVIII столетиях, — т. е. история позднейшей борьбы ее против реформации. Тут односторонность подхода нашего автора к своей теме, увлечение агитационною стороною своей работы, ограниченность материала, известного автору, — воспрепятствовали истинному пониманию сложных и пестрых фактов, характеризующих религиозную борьбу после «героического» XVI века. Точно также, очень поверхностно очерчена деятельность инквизиции в Новом Свете, если, вообще, можно назвать очерком деятельности несколько беглых строк, попадающихся в двух местах книги.
Один из недостатков всего изложения — это склонность автора за деревьями не видеть леса и не замечать, что инквизиция была не самоцелью, но орудием определенной церковной и светской политики, и что сама эта политика — как церкви, так и государства — диктовалась своеобразными и, очень часто, строжайше-материальными интересами, хотя внешний идеологический покров носил, конечно, церковный характер. Читателю, в конце концов, начинает казаться, что автор, больше всего занятый изображением инквизиции и церкви, вообще, в качестве исчадий ада, — слишком забывает, что порождены-то эти явления все же не адом, а сплетением весьма реальных сил и условий, — и что главная задача историка именно и заключается в том, чтобы отчетливо уразуметь и объяснить характер этих сил и причины их победы в одну эпоху и поражения в другую.
Все сказанное не мешает, повторяем, признать книжку Арну далеко не бесполезною работою для общего ознакомления с историей знаменитого церковного трибунала, оставившего в истории человечества такую страшную память. Читатель, даже не имеющий понятия об инквизиции, прочтя книгу Арну, получит отчетливое представление не только о зарождении и эволюции этого учреждения, но и повседневной его практике, о всем его делопроизводстве, о бытовой стороне его. В русском переводе выпущено все то, что в книге Арну не имеет прямого отношения к инквизиции, а касается лишь истории церкви вообще и местами загромождает изложение. От этих сокращений, книга Арну несколько уменьшилась в объеме, ничего не потерявши из больших достоинств, которые ей присущи, как научно-популярной книге по истории инквизиции в точном смысле слова. Живая, талантливо и популярно, с большим подъемом написанная работа Арну окажется весьма полезной в России, где историография инквизиции чрезвычайно бедна.
Е. Тарле.
ГЛАВА I
Иннокентий III. Григорий IX. Учреждение общей инквизиции; ее установление во Франции и в Италии
Согласно поэтическому выражению отца Лакордера, и его «Истории о святом Доминике» — «двенадцатый век не закончил своего пути так, как он его начал, и когда при наступлении вечера, он склонился к закату, собираясь перейти в вечность, церковь, казалось, склонилась вместе с ним, преисполненная тяжелых дум о будущем».
Действительно, народы отдавшись телом и душой всемогущему, абсолютному руководству церкви, несмотря на все свое невежество, пришли наконец к заключению, что церковь не способствует их счастью.
Подавленные гнетом какой-то невыразимой тяготы, дошедшие до последней степени бедствия и страдания — они всячески старались освободиться от цепких уз духовенства и готовились найти в реформе религиозной дисциплины и существующих догматов средство от тяготевших над ними стольких непосильных страданий.
Даже по словам Лакордера, свидетельство которого в данном случае не может вызывать сомнения, «раскол и ересь, которым благоприятствовали плохое состояние духовной дисциплины и возрождение языческих наук, пошатнули на Западе дело Христово, в то время как неблагополучное окончание крестовых походов, довершило его крушение на Востоке».
У некоторых народностей, напр., на юге Франции, ненависть к духовенству достигла таких пределов, что самое слово «священник» считалось ругательством.
«Священники старались на людях скрыть свои тонзуры».
Дворяне уже не содержали больше на свой счет духовенства, вызывавшего всеобщее презрение и пополняемого исключительно из среды крепостных. Симония, чванство и скупость подтачивали церковь, развращенную своими огромными богатствами.
В Европе происходило такое же движение умов, испытывалось такое стремление освободиться от гнета Рима, которое проявлялось и ощущалось в той же мере тремя столетиями позже, в момент, когда наконец расцвело возрождение.
Конец двенадцатого века был неудавшимся возрождением, потопленным в крови, задушенным в дыму костров.