История Испании

Перес-Реверте Артуро

7. Балованное дитя Востока

Итак, речь у нас шла о том, что мусульмане, то бишь мавры, за пару лет овладели почти всей вестготской Гишпанией, а также о том, что местное население, встав, как это обычно и бывает в годину бедствия, на сторону победителей, быстренько массово сменило веру – за исключением жителей узкой скалистой полоски Кантабрийского карниза. Все остальные с легкостью адаптировались к мавританскому стилю жизни – неопровержимое доказательство того, что испанцы до самого гребаного конца были на стороне вестготской администрации и католической церкви. Арабский язык вытеснил латинский, церкви превратились в мечети, молиться стали, обращаясь не к Риму, а к Мекке – для разнообразия, и Гишпания римлян и вестготов превратилась в Аль-Андалус – имя на монетах, отчеканенных уже в 716 году. Сами прикиньте, с какой быстротой все это происходило, если учесть, что всего через сотню лет после завоевания некий Альваро Кордовский уже жалуется на то, что юные мосарабы – христиане, сохранившие веру на занятых мусульманами землях, – пишут уже не по-латински и на вечеринках того времени, ну или что там у них было, возгласы «Зажигаешь, подруга!» произносятся на каком-то мавританском наречии. Весь фокус в том, что с головокружительной скоростью христиан становилось все меньше, а мавров – все больше. В общем, глядя на то, как развивается ситуация, очередной папа выпускает в Риме декреталии с осуждением тех гишпанских, или испанских, христиан, что отдают своих дочерей замуж за мусульман. Однако ж дело ясное: занять непреклонную позицию очень легко, когда ты – папа, сидишь в Риме и назначаешь своих сыновей и племянников кардиналами и всякое такое; но вот когда ты живешь в Кордове или Толедо и

под боком у тебя дорожным движением управляет, да и налоги собирает, индюк в тюрбане и с ятаганом, взгляд на жизнь у тебя уже несколько иной. И прежде всего потому, что все эти небылицы о толерантной и счастливой, изобилующей поэтами и образованными людьми стране Аль-Андалус, где пили вино, где царила веротерпимость, а дамы обладали большей свободой, чем где бы то ни было, не станет глотать даже тот идиот, что их сочинил. Поскольку всякое случалось. Нормальные люди были, конечно. Но и нетерпимых сукиных детей хватало. Женщины носили чадру, да и охраняли их почти так же, как сегодня. И фанатики были, как и сейчас, ровно такими же фанатиками, вне зависимости от того, крест на них или полумесяц. А вот в чем, естественно, никак не испытывала недостатка тогдашняя мусульманская Испания, так это в размежевании и вечном делении на «мы» и «они». В самом скором времени, можете не сомневаться, завоеватели-арабы и завоеватели-берберы, подхватив заразу из местного воздуха, уже грызлись между собой по поводу распределения земли, богатств, рабов и разных других побрякушек. И вот уже вновь проклевывались первые росточки гражданской войны, той самой беды, что, едва ступишь на испанскую землю, проникает в твою кровь, – а к тому времени некоторое количество гражданских войн уже было у нас за плечами, – когда случилось нечто из ряда вон выходящее. Прям как в волшебной сказке, к нам с Востока пожаловал один принц-беглец – молодой, красивый, да и шутник к тому же. Звали его Абд ар-Рахман, а что касается его семьи, так ее как следует проредил халиф Дамасский. Прибыв сюда, причем с большой помпой, парень провозгласил себя чем-то вроде короля – эмиром (был использован именно такой технический термин) – и сделал Аль-Андалус страной, для начала независимой от далекого Дамасского халифата, а потом – и от Багдада. (Раньше-то за все нити дергали именно из этого самого далека, да и налоги стекались не куда-нибудь, а в Багдад.) Молодой эмир оказался, на наше счастье, умным и образованным (время от времени, хотя и нечасто, нам и такое выпадает), и вот он взял да и обновил мусульманскую Испанию – и страна получилась могущественная, процветающая, вся в шоколаде. Создал первый для своего времени эффективный налоговый механизм и вдохнул новую жизнь в так называемые образовательные поездки, посредством которых улемы [16] , толкователи ислама, литераторы, ученые и разные другие мудрецы отправлялись в Дамаск, Каир и прочие города Востока, чтобы, вернувшись, привезти с собой сливки тогдашней культуры. Впоследствии потомки Абд ар-Рахмана, по фамилии Омейяды, перешли из эмиров в халифы и правили до тех пор, пока один из их советников, по имени аль-Мансур, такой хитроумный и храбрый, что только держись, не захватил власть. После чего четверть века подряд давал прикурить христианским королевствам на севере Полуострова (о том, каким образом разрослись они из узкой Кантабрийской полоски, расскажем в другой главе), досаждая им военными походами или летними прогулками, то есть набегами, грабежами, рабством и тому подобными штуками (в общем, тот еще банкет получался). Все оно так и шло, пока наконец в битве при Калатаньясоре не случилось с ним одной крупной неприятности: он потерпел поражение и погиб. И в его лице страна лишилась славного малого. Некое представление о его талантах может дать хотя бы такая деталь: именно аль-Мансур завершил строительство мечети в Кордове. И это не слишком-то «по-испански», потому что факт этот просто исключительный: мечеть ведь строили целых двести лет при сменявших друг друга правителях – с учетом сделанного предшественниками, ни на йоту не отступая от прекраснейшего первоначального стиля. В то время как нормой (без разницы, идет речь о маврах или о христианах, ведь все они – прежде всего испанцы) было бы вот что: каждый из правителей разрушает сделанное его предшественником и поручает сваять нечто новенькое архитектору Ахмеду Калатраве [17] . Или кому-либо из ему подобных.

16

Собирательное название признанных и авторитетных знатоков теоретических и практических сторон ислама.

17

Намек на испано-швейцарского архитектора и скульптора Сантьяго Калатраву, автора многих футуристических (в стиле «биотек») построек в разных странах мира.

8. Мавры и христиане

В начале существования мусульманской Испании христианские государства севера представляли собой всего лишь сноску в самом низу страницы в истории страны по имени Аль-Андалус. Значимые события происходили на земле мавров, в то время как христианам и одной заботы хватало – выживать, цепляясь за обрывистые склоны астурийских гор, и получалось у них это скорее еле-еле, чем уверенно. Весь этот мифический дух реконкисты, священный огонь испанской нации, вестготско-римское наследие, а также прочие прибамбасы появились гораздо позже, когда северные государства уже подросли, а их королям и придворным подхалимам пришлось оправдывать и изобретать некую традицию и даже идеологию. Однако действительность была куда более прозаичной. Те христиане, что терпеть не могли мусульман, а было их негусто, бросились в горы и сидели там столько, сколько сил хватало, чисто по-испански, то есть погрязши в неграмотности и дерзновенности на манер Курро Хименеса [18] тех времен, при этом очень сильно досаждая равнинным маврам со своих недостижимых утесов. Дон Пелайо, к примеру, был, несомненно, одним из этих бестрепетных бандитов, кому случилось как-то раз в долине под названием Ковадонга перерезать заблудший отряд мавров, сунувшийся туда, куда не следовало, а также удалось ловко приписать свой успех заступничеству Девы Марии, чем он и прославился. И тут же разом в рост пошли как его калибр, так и его земли, а также число подражателей из круга других предводителей, не склонных корешиться с маврами. Сам Пелайо, а он был астурийцем, некий Иньиго Ариста, наваррец, и другие подобные им грубияны (культурные приложения к воскресным газетам они наверняка не слишком жаловали, но вот мечом, палицей и боевым топором владели со стопроцентной эффективностью) образовали, стало быть, зародыш того, что позже выросло в серьезные королевства с несравненно большим весом и протоколом, а кроме того, дали начало династиям, ставшим позже наследственными монархиями. Доказательством же того, что поначалу весь проект реконкисты – наряду со словами «нация» и «родина» – еще не вполне четко оформился, являются альянсы и заигрывания, нередко возникавшие в последующие века между христианами и мусульманами, вместе со смешанными браками и взаимовыгодными интрижками. Вплоть до того, что матери многих королей и эмиров (как с той, так и с другой стороны) были и мусульманками, и христианками – и вовсе не рабынями, а законными женами, выданными замуж в обмен на нужный союз или территориальные приобретения. В конце концов, ровно так, как это водится у цыган, многие из них звали друг друга кузенами, и страшная резня той эпохи совершалась практически в кругу семьи. Так что в начальный период существования христианских государств севера это была скорее не реконкиста как таковая – война за обратное отвоевание своей земли, – а взаимные набеги на вражескую территорию, кавалерийские наскоки и летние военные экспедиции за трофеем, скотом и рабами (арабская конница в ходе одного такого набега как-то раз разорила Памплону, тем самым поставив крест, думаю я, на праздновании Сан-Фермина [19] в том году). Все это создавало своеобразную межеумочную зону – безлюдную и опасную, простиравшуюся до реки Дуэро, где и зародился один любопытный феномен, очень напоминающий сюжеты фильмов об американских пионерах Дикого Запада: христианские бедняки-колонисты целыми семьями – по принципу «пан или пропал» – селились там и обрабатывали эту землю, своими силами защищаясь от мавров, а порой и от тех же христиан. И так или иначе, но им для более надежной защиты приходилось объединяться,

строить укрепленные фермы и монастыри, а также обзаводиться вооруженной милицией. Тем самым это они на свой манер – геройский, жестокий и отчаянный – и положили начало реконкисте, даже не подозревая, что они что-то там обратно отвоевывают. А еще на этой суровой и опасной границе появлялись группы солдат – христиан и мусульман – что-то среднее между разбойниками с большой дороги и наемниками. И брались они служить тому, кто предложит за их услуги лучшую цену, не обращая при этом ни малейшего внимания на религиозную принадлежность заказчика; так что дело порой доходило до того, что мусульманским отрядам случалось решать проблемы христианских королей, но и на службе у мавров попадались отряды христиан. Это была долгая, страстная, кровавая и жестокая эпоха, о которой, будь мы американцами, Джон Форд снял бы чудные киноэпопеи; но эпоха эта, коль скоро мы испанцы, просто-напросто сгинула, погребенная под слоем дешевых стереотипов и позднейшего католико-имперского славословия. Хотя это ни в коей мере не лишает ее интереса и ценности. Приблизительно в то же самое время император Карл Великий, а он был французом, пожелал оттяпать себе жирный кусок Полуострова; однако наваррские партизаны – только представьте себе этих нежных созданий – запихнули ему это странное желание обратно в глотку в Ронсевальском ущелье, вдарив как следует по арьергарду войска лягушатников и насадив его на пику, словно гамбургер. Так что Карлу Великому пришлось утереться и удовольствоваться всего лишь вассальным положением современной Каталонии, известной в те времена под именем Испанской марки. А еще именно в те времена из региона Ла-Риоха начал распространяться тот великолепный язык, на котором сегодня говорят во всем мире пятьсот с хвостиком миллионов человек. И тот факт, что эта местность, колыбель испанского языка, не входит сегодня в Кастилию, – это одна из многих загадок, которыми еще удивит нас такая своеобразная история Испании.

18

Герой телесериала испанского производства (1976–1978), сюжет которого основан на истории андалузских разбойников XIX в., скрывавшихся в горах.

19

Народный праздник в Памплоне, проводящийся с 6 по 14 июля и знаменитый бегом от 12 разъяренных быков.

9. Подвижная граница

Итак, речь у нас шла о том, что слово «реконкиста» появилось сильно позже, уже задним числом, и что «патриоисторики», потратившие столько усилий на возвеличивание темы всеиспанского движения, врали как сивый мерин. Впрочем, точно так же, как врут некоторые «неоисторики» относительно ультранационализма на периферии, когда речь заходит уже о более поздних эпохах. В интересующие нас времена христианские анклавы севера были озабочены исключительно своим выживанием, пребывая явно не в том настроении, чтобы мечтать о возвращении каких-то там потерянных Испаний. Часть их платила вассальную дань маврам Аль-Андалуса, но все без исключения перебивались, кто как мог, устраивая порой склоки между собой, предавая друг друга и вступая в союзы с противником, вплоть до того, что мусульманские эмиры юга, махнув на все рукой, говорили промеж себя: «будь спок, коллега Мухаммед, коллега Абдулла, не вопрос, предоставим этим свистунам возможность самим спустить друг с друга шкуру» (что, с другой стороны, свидетельствует о том, что в пророчествах эмиры явно были не на высоте). Ясность в делах реконкисты в те времена отсутствовала. К примеру, у первого христианского короля Памплоны, о котором есть кое-какие сведения, у Иньиго Аристы, был кровный брат по имени Муса – предводитель мавров. И они на пару всыпали еще раз Карлу Великому после битвы в Ронсевальском ущелье; тому в его притязаниях на Полуостров всегда страшно не везло – сглазил, наверное, кто-то. Но все дело в том, что вот так, промеж набегов, войн и сделок с самыми различными игроками, включая союзы и договоры с маврами или христианами, в зависимости от целесообразности текущего момента, мало-помалу складывалось королевство Наварра. И росло оно по мере того, как Кордовский халифат и мусульмане переживали в общем и целом – они ведь тоже были испанцами до мозга костей – времена упадка и междоусобицы, поскольку, говоря без обиняков, своя рубашка всегда ближе к телу. А жили они уже при том государственном образовании, что позже будет называться тайфой [20] – совокупность небольших государств, каждое из которых, как о том свидетельствует само слово, шло своим собственным мавританским путем. И вот именно так, совместными усилиями колонистов, рисковавших жизнью на ничейной земле, а также путем военных вылазок обеих противоборствующих сторон в целях грабежа, захвата рабов и других финтифлюшек (что касается пограбить, изнасиловать и поработить, то это было общей военной практикой того времени в любой точке мира, каким бы противоестественным это ныне ни казалось), христианская граница сдвигалась попеременно то вверх, то вниз, но с неизменным общим трендом: вниз, к югу. Санчо III Великий, король Наварры – один из тех, кто накостылял аль-Мансуру, – заключил блестящий брак по расчету с дочерью графа Кастилии, на тот момент – самой завидной невестой, создав королевство, вполне достойное этого названия. Однако после его смерти королевство оказалось разделено между его сыновьями, что служит еще одним доказательством, что сама мысль о том, чтобы собрать воедино Испанию и вышвырнуть из нее все это магометанство, пока еще даже в голову не приходила. Наварру Санчо отдал своему сыну Гарсии, Кастилию – Фернандо, Арагон – Рамиро, а Гонсало достались графства Собрарбе и Рибагорса. Тут уже появляется некоторая ясность: правители Кастилии и Арагона получили титул королей, и начиная с этого момента можно с несколько большей уверенностью говорить о христианских королевствах севера и об исламском королевстве Аль-Андалус на юге. А что касается Каталонии, находившейся в те времени в феодальной зависимости от соседних королей франков, то она принялась расти и расширяться под властью правителей, именуемых графами Барселонскими. Первым, кто получил независимость от французишек, стал граф по имени Вифред и по прозвищу Волосатый, который, кроме своей волосатости, отличался, судя по всему, такой набожностью, что только держись, поскольку понастроил по всему графству великолепнейших монастырей. Некоторые прикормленные историки выставляют сегодня добряка Вифреда первым королем предполагаемой каталонской монархии, но не дайте запудрить себе мозги: королей как таковых в Каталонии никогда не было. Не было совсем. А вот где короли всегда были, так это в Арагоне, и сошлись Арагон и Каталония гораздо позже, о чем мы в свое время и расскажем. Тогда же у каталонцев были графы, довольствуйтесь этим. И точка. Кстати, что касается монастырей – добавим пару любопытных деталей. Во-первых, если на мусульманском юге культура была городской и центрами ее становились города, то на севере, где народ был несколько тугодумен, она развивалась в монастырях, при которых имелись библиотеки и все такое. Второй комментарий такой: в те времена католическая церковь со своими все более обширными сельхозугодьями, приносящими огромные доходы, придумала отличный бизнес, который сегодня мы назвали бы трюком, или мошенничеством, «отсутствующего монаха»: если летний набег мавров оставлял после себя землю выжженной, а соответствующий монастырь разграбленным, то монахи его покидали. До тех самых пор, пока туда не приходили колонисты, искавшие на границе счастья, и не начинали эти земли обрабатывать, тем самым существенно повышая их стоимость. И вот когда земельная собственность уже вновь цвела и пахла, монахи заявляли на нее права и прибирали все к своим рукам – за здорово живешь.

20

Слово taifa арабского происхождения и имеет значение «группировка» или «фракция».

10. Мавров прибыло

Пока государство Аль-Андалус со своим населением ремесленников и землепашцев, день ото дня все менее склонных к маршам и фанфарам, в военном смысле загнивало и стагнировало, христианские королевства севера – монархии молодые и амбициозные – становились все более задиристыми и агрессивными и расширяли свои территории, вступая в альянсы и играя друг с другом в Фу Манчу [21]

21

Литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером (первый роман, «Тайна доктора Фу Манчу», вышел в 1913 г.). Является воплощением зла, криминальным гением вроде профессора Мориарти или Фантомаса. Его образ используется в кино, телевидении, радио, комиксах уже более 90 лет.

Конец ознакомительного фрагмента.