История Канады
Шрифт:
Несмотря на такие дружелюбные жесты, индейцы численно намного превосходили экипажи кораблей Жака Картье. Он испугался и приказал сделать два предупредительных пушечных выстрела поверх их голов. На следующий день Картье и его люди набрались смелости и сошли на берег для встречи с микмаками. В результате началась довольно оживленная торговля:
«Как только они нас увидали, они начали убегать, делая нам знаки, что пришли вступить с нами в обмен; индейцы оставили несколько шкур небольшой ценности, в которые сами одевались. Подобным же образом и мы подавали им знаки, что не желаем причинить им никакого зла, и отправили на берег двух человек, чтобы предложить им несколько ножей и других железных предметов, а также красную шапку в качестве дара их вождю. <…> Дикари выказывали необычайный восторг от обладания этими железными вещами и прочими предметами утвари, танцуя и исполняя какие-то обряды. <…> Они променяли всё, что у них было, так что уходили восвояси совершенно голыми».
Вскоре после того как он оставил земли микмаков,
«Мы дали им ножи, стеклянные бусы, гребни и прочие дешевые безделушки, при этом они бурно выражали радость. <…> Самые жалкие люди, какие только могут существовать на свете, и у всех, вместе взятых, товару за душой меньше, чем на пять су, если не считать челнов и рыболовных сетей 77 . Они ходили практически нагими, не считая небольших шкурок, которыми они закрывали срамные места, и нескольких старых меховых шкур, которые они накидывали на свои плечи. <…> [Во время перемещений] у них не было иной крыши над головой, кроме собственных каноэ, которые они переворачивали вверх дном и под днищами которых спали на земле».
77
Эта фраза дана по переводу с англ. З.М. Каневского. Цит. по: Бейклесс Дж. Указ. соч. С. 115.
Когда Картье готовился отплыть домой, он провозгласил эту землю владением Франции. Его записки дают нам представление о том, как аборигенные жители реагировали на один из первых захватов земли европейцами:
«…У нас был крест тридцати футов 78 в длину, который был водружен на возвышенности при входе в эту бухту [напротив Sandy Beach 79 ] в присутствии множества индейцев [из Стадаконы]; под перекладиной этого креста мы закрепили щит с рельефным изображением лилий 80 , а над ним – деревянную табличку, на которой большими готическими буквами было вырезано: “ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ ФРАНЦИИ!“ Мы ставили этот крест на возвышении в присутствии индейцев, и они видели, как его водружали и как прикрепляли к нему эту табличку со щитом. И когда он был поднят к небу, все мы, сложив руки, преклонили перед ним колени, чтобы они видели, как мы его почитаем…
Когда мы возвратились на наши корабли, вождь, одетый в старую шкуру черного медведя, подплыл вместе с тремя своими сыновьями и братом на каноэ. <…> И, указав на крест, он произнес перед нами длинную речь, изображая при помощи двух пальцев крест; а затем он обвел рукой все земли вокруг себя, как будто показывая, что вся эта область принадлежат ему и что мы не должны были ставить этот крест без его позволения».
78
Около 9,1 м.
79
Песчаный берег (пер. с англ.).
80
Французского герба.
В этом месте Жак Картье приказал своим людям схватить индейцев из Стадаконы и доставить их на борт. Им выказали разнообразные знаки расположения, а также угощали едой и напитками. «И затем мы объяснили им знаками, что крест был установлен, чтобы он служил береговым ориентиром и путевой отметкой при входе в бухту и что вскоре мы вернемся обратно…» Картье был абсолютно уверен, что индейцы Стадаконы хорошо понимали действительное значение креста; это и стало причиной совершенно фальшивого разъяснения. В действительности, он никогда более не возвращался в этот залив.
Прямо перед отплытием во Францию Картье захватил двух ирокезских юношей – сыновей вождя Доннаконы, обещая отпустить их обратно в деревню к отцу следующим летом. Он сдержал свое обещание: в 1535 г. он посетил Стадакону близ современного города Квебека и возвратил юношей их отцу. Отсюда он проследовал в глубь внутрь континента, к большому укрепленному ирокезскому поселению Ошлага (на месте современного Монреаля), чтобы найти водный проход в Тихий океан. Долина реки Св. Лаврентия и обитавшие там люди произвели на него большое впечатление. Пообщавшись – большей частью знаками – с жителями Ошлаги, Картье решил, что за крутыми порогами Монреаля реки вели в глубь этой земли к нескольким крупным озерам и даже в страну Сагеней – к месторождениям золота, серебра и меди. Надежда на то, что золото находится не так далеко к западу от Ошлаги, подвигла Жака Картье в 1541 г. на третью и самую масштабную экспедицию, целью которой было обеспечить контроль над этими заморскими землями «с помощью мирных средств или силой оружия». Однако цинга и возросшая готовность индейцев к сопротивлению незваным гостям привели в 1543 г. это рискованное предприятие к бесславному концу. В этих землях не было богатого, сложно организованного общества, которое можно было бы подчинить путем демонстрации силы, как это было во время испанского завоевания. И все же в дополнение к мехам и территориальным притязаниям поиск пути на Восток продолжал оставаться одной из движущих сил исследования континента на протяжении последующих двухсот лет.
Картье осознал, что потерпел неудачу в достижении своей главной цели, когда увидел пороги Лашин и понял, что они отмечают верхний предел навигации по реке Св. Лаврентия. Однако в ходе своих плаваний он получил обширные знания о географии приморских областей Канады, залива и долины реки Св. Лаврентия. Он отметил, что воды были полны рыбой и китами, а в районе полуострова Гаспе находились великолепные места, где произрастал строевой лес; по побережью Нью-Брансуика и в долине реки Св. Лаврентия присутствовали значительные ресурсы для ведения земледельческого хозяйства, а мехов было в изобилии. Его плавания внесли большой вклад в изучение географии и топонимики Восточной Канады; кроме того, он дал этой стране название. Ирокезы, к которым он обращался, часто использовали слово «Канада» (оказалось, что на их языке оно означало «деревня»), и через Картье это название попало к европейским картографам. До конца XVI в. мореплаватели обычно говорили о «Новой Земле» 81 , или Канаде, как о месте торговли и рыбной ловли.
81
См. примеч. 1.
Однако за исключением рыбной ловли и китобойного промысла время для основных вложений в освоение ресурсов Нового Света было неподходящее. Поэтому на протяжении последующих пятидесяти лет покой аборигенных племен, живших вдоль залива Св. Лаврентия, нарушался только рыбаками и китобоями, которые с радостью использовали возможность получить некоторую дополнительную выгоду от приобретения небольшого количества мехов у индейцев, посещавших побережье в летний период.
Вдоль южного побережья Новой Шотландии рыбаки в основном солили треску на кораблях, поэтому их контакты с индейцами племени микмаков – если они вообще имели место – были незначительны. Севернее способ ловли рыбы был иным. На побережье Ньюфаундленда, в частности на полуострове Авалон, в удобных заливах, в которых нередко размещались летние стоянки беотуков, были организованы места для сушки рыбы. В начале XVI в. рыболовы были не слишком заинтересованы в торговле с индейцами. Беотуки не жаловали рыболовов, поскольку те занимали привычные места их стоянок и уничтожали окрестные леса при расчистке земли и необдуманных поджогах. В свою очередь, рыболовам не нравилось, что зимой беотуки часто грабили места сушки рыбы, чтобы раздобыть гвозди и прочий металлический лом. Поэтому отношения племени беотуков с европейскими рыбаками с самого начала не задались. В ходе последующих распрей беотуки серьезно пострадали, и к началу XIX в. они оказались одной из немногих групп аборигенов Канады, которые были полностью истреблены.
Во второй половине XVI в. экономический климат в Европе изменился; новые условия привели к бурному развитию торговли мехами как главной отрасли экономики. Начиная примерно с середины столетия в Европе вошел в моду фетр, вытеснить который в середине XIX в. смогли лишь шелковые шляпы. Изготовителям таких головных уборов требовался только бобровый мех, который они состригали со шкурок, а кожу выбрасывали. Наиболее ценный и долговечный фетр производился из внутренней прослойки состриженного меха или из подшерстка. К XVI в. на территории Западной Европы бобр был практически уничтожен, однако в Северной Америке он водился в изобилии, а получить его можно было относительно дешево.
У индейцев приобретались два вида бобрового меха – бобровая рубаха, именуемая по-французски «жирный бобр», и так называемый «пергамент», или «сухой бобр». В XVI в. только русские умели удалять длинный остевой волос из «пергаментных» бобровых шкурок, чтобы затем подшерсток можно было отделить от самой шкурки. Однако пересылка «пергамента» в Россию для обработки существенно повышала стоимость изготовления фетра. В то же время бобровые рубахи были поношенными, их уже некоторое время использовали индейцы в качестве зимней одежды. В процессе носки меха ворсом внутрь, а также выскабливания и натирания меха костным мозгом животных для его смазывания и смягчения аборигенные народы изнашивали остевой волос. Тогда подшерсток легче отделялся от кожи, и это означало, что западноевропейские производители фетра могли сами обработать такой мех. В результате в XVI–XVII вв. бобровые рубахи стали более востребованными. Для индейцев это означало выгодный торговый обмен; действительно, в 1634 г. отец Поль Ле Жён, глава иезуитской миссии в Квебеке, отмечал, что индейцы монтанье полагали, что страсть европейцев к бобровым шкуркам была безрассудно расточительной:
«Дикари говорят, что этот зверь является излюбленным объектом промысла у французов, англичан и басков – одним словом, у европейцев. Я слышал, как мой [индейский] друг однажды в шутку сказал: “Бобр дает все чрезвычайно хорошо; он делает котлы, топоры, клинки, ножи, хлеб; короче говоря, он делает всё“ 82 . Он посмеивался над нами, европейцами, до такой степени обожающими шкурки этих животных и соперничающими за обладание ими; мой друг однажды сказал мне, демонстрируя прекрасный нож: “У англичан совершенно нет рассудка; они отдали нам двадцать таких ножей за одну бобровую шкурку“».
82
Цит. по: Акимов Ю.Г. Северная Америка и Сибирь в конце XVI – середине XVIII в.: очерк сравнительной истории колонизаций. СПб., 2010. С. 247.