История катастрофических провалов военной разведки

Хьюз-Уилсон Джон

Но и атташе по вопросам обороны Лав не мог позволить себе такую роскошь, как поиск секретной информации. Если бы он занимался какой-либо деятельностью, которая могла дискредитировать посольство (например, тайным шпионажем), посол Уильямс выслал бы его из Буэнос-Айреса ближайшим рейсом. Тем более что Уильямс, профессионал до кончиков ногтей, слишком хорошо осознавал потенциально опасную шаткость положения Британии и принципиально отвергал любые действия, которые могли бы ухудшить это положение. (Впоследствии Уильямсу пришлось дорого заплатить за свой прагматический подход. После войны дипломаты, придерживавшиеся той абсолютно здравой точки зрения, что Британия не должна занимать жесткую позицию в отношении Аргентины, если она не готова подкрепить эту позицию реальной силой, были потихоньку выведены из игры.) Словом, Лав был вынужден проявлять крайнюю осторожность при сборе разведывательной информации.

Деятельности военных атташе неизбежно мешает их несколько аномальное

положение временных дипломатов в составе команды профессионалов, работающих в посольстве на постоянной основе. Если военный атташе не станет «своим парнем» в этой спаянной команде — либо как лицо номер три в миссии после посла и начальника канцелярии, либо как остроумный и обходительный светский человек, либо как блестящий знаток страны пребывания, включая любые комбинации этих трех типов,— он вряд ли будет чувствовать себя в своей тарелке среди коллег из МИДа. Если профессиональные отношения между военным атташе и другими членами дипломатической команды не складываются, неизбежно возникают трения, которые часто приводят к беде. Хороший военный атташе старается никогда не забегать вперед своих хозяев из МИДа. В конце концов, ему платит МИД, а не министерство обороны. Как однажды сухо заметил один военный атташе, занимавший эту должность в течение многих лет: «Никогда не забывайте, что ми-довцы всего лишь терпят вас... они считают себя умнее всех, даже если порой надевают непарные носки. Вы должны стараться понравиться им».

Все это подтвердилось в случае полковника Лава. Тем не менее ему удалось собрать проницательное и точное досье. Поскольку Аргентиной в то время управляла военная хунта, его отчет содержал более глубокий политический подтекст, чем можно было ожидать от традиционного отчета военного атташе. Лав умел высказывать военно-политические соображения в такой форме, в какой этого не умели делать обычные дипломаты, и он имел на редкость свободный доступ в военные круги благодаря международному воинскому братству. Лав также имел возможность пользоваться широким ассортиментом открытых источников, таких как газеты, журналы, радио и телевидение, а также отраслевые и специальные журналы. Данные из этих источников в течение всего 1981 года и первых месяцев 1982 года постепенно складывались в его сознании в связную и тревожную картину. В то время как Лондон пребывал в самоуспокоенности, беспокойство полковника Лава росло с каждым днем. В начале 1982 года, после долгих пререканий с кассирами МИДа, он за свой счет посетил Фолклендские острова, хотя теоретически они не входили в зону его ответственности.

Секретный доклад Лава от 2 марта 1982 года — примечательный и в своем роде образцовый документ. В нем содержится ясное предупреждение об ужесточении политического курса аргентинских военных и прослеживается четкая связь между потребностью хунты Гальтиери в смелом жесте для внутреннего потребления и использованием силы как следствием провала англо-аргентинских переговоров. Затем полковник Лав переходит к подробному анализу возможных вариантов военных действий Аргентины, включающих в себя демонстрацию военно-морской мощи Аргентины в районе островов в качестве предупреждения Соединенному Королевству или вторжение с целью захвата островов силой. В заключение — возможно, с оглядкой на вышестоящих «политиков», сидящих в Форин-офисе в Лондоне,— он пишет: «Приношу свои извинения... если я работал с неполным знанием территории, которая теоретически находится вне моей компетенции (и, возможно, пришел к выводам, противоположным официальным точкам зрения, в которые я не посвящен)». Полковник Лав твердо отстаивает свою позицию даже в официальном документе, рискуя навлечь на себя насмешки мидовцев: «Тем не менее я уверен, что теперь, когда переговоры зашли в тупик, мы, разведывательный аппарат, должны ясно отдавать себе отчет... что существует военная угроза... а те силы, от которых исходит эта угроза, явно находятся в моей компетенции».

Полковник Лав отправил свой меморандум в министерство обороны (DIS), в разведотдел, отвечающий за разведку в Латинской Америке (DI4) и Робину Фирну, чиновнику МИДа, ответственному за Фолкленды. Он также отправил копию Рексу Ханту, губернатору Фолклендских островов. Чиновник МИДа устало написал на своей копии: «Подозреваю, что документ был отправлен по просьбе посла. В нем не говорится ничего такого, о чем бы мы уже не знали». Другой рукой было добавлено: «Да, тем не менее это полезный документ, и его копия была отправлена в Минобороны. Меня беспокоит лишь то, что такого рода незапланированный визит может оказаться напрасным». Копия для министерства обороны, похоже, не циркулировала за пределами службы, куда она была адресована, хотя составленный по ней протокол был распространен по другим службам. Рассерженный полковник Лав устроил «страшный скандал» в DIS, когда по возвращении в Лондон после войны обнаружил, что его разведывательный отчет не был распространен и что в связи с его предупреждениями не было предпринято никаких адекватных, с его точки зрения, действий.

В тот момент, когда SIS

полностью сосредоточилась на сотрудничестве с аргентинцами в борьбе с коммунизмом в Латинской Америке, а военный атташе был вынужден по крупицам выуживать полезную информацию из аргентинской прессы, очень многое зависело от радиоэлектронной разведки GCHQ — только она могла своевременно предупредить о любой готовящейся агрессии против Великобритании. Деятельность британской радиоэлектронной разведки в тот период определялась секретным соглашением с США по разделению ответственности за объекты радиотехнической разведки во всем мире. Это соглашение «Великобритания — США» фактически поделило мир на зоны сбора информации. Южная Америка являлась зоной ответственности Агентства национальной безопасности США.

Радиотехническая разведка требует минимум четырех основных условий: подходящее место для поимки сигналов, персонал со знанием иностранных языков для сбора, сопоставления и интерпретации данных, четкие политические указания в отношении приоритетности целей и, наконец, способность взламывать коды других стран. Британский GCHQ не имел постоянных пунктов сбора информации в Южной Америке, среди его сотрудников лишь единицы владели испанским, и перехват аргентинских радиопереговоров не входил в число его приоритетных целей. Отделы J и К Центра правительственной связи имели разные размеры — отдел J контролировал страны социалистического содружества, в то время как гораздо меньший по размерам отдел К контролировал остальную часть мира. Главная станция GCHQ, контролировавшая всю Африку и Южную Америку, находилась на острове Вознесения в населенном пункте Твин-Боутс на склоне вулкана.

Единственным другим ресурсом, имевшимся в распоряжении GCHQ, было военное судно «Эндьюранс», списанное в конце 1982 года. Его капитан Ник Баркер говорил, что «реальным оружием корабля „Эндьюранс” была его система радиоэлектронной разведки и прослушивания». Последнее из условий, требующихся для ведения радиоэлектронной разведки, — способность взламывать коды других стран — является самой секретной и закрытой областью из всех. Когда какая-либо служба узнает, что ее код взломан, она просто меняет свои системы, аппаратуру или шифры, и взломщикам приходится начинать все заново. Мы знаем, что в описываемый период британцам удавалось читать аргентинские коды. Об этом заявил бывший заместитель министра иностранных дел лейборист Тед Роуленде в палате общин во время ожесточенных субботних дебатов, развернувшихся в связи с началом войны. Он сообщил парламенту, что в его бытность заместителем министра (всего двумя годами ранее) «для органов разведки Аргентина была открытой книгой». Последовавшая политическая перебранка явилась ярким доказательством того, что в этих словах содержалось прямое указание на возможности британской радиоэлектронной разведки в описываемый период.

США получали радиосообщения через свою станцию в Панаме и, возможно, через свое посольство в Буэнос-Айресе. Ни одно из сообщений ни от одного из партнеров не содержало никаких конкретных данных о готовящемся вторжении на Фолкленды. В марте 1982 года активизация радиоразведки (судя по позднейшим докладам, сигналов было очень много) сопровождалась сосредоточением военно-морского флота Аргентины. В этом не было ничего необычного. Аналитики радиоэлектронной разведки и сотрудники DI4 знали, что аргентинский ВМФ собирается проводить плановые ежегодные учения вместе со своими уругвайскими соседями, и расценили сбор флота как часть обычной подготовки к учениям.

При отсутствии «человеческих источников» на местах, в условиях, когда военные атташе были жестко связаны различными ограничениями и протоколом, при двусмысленной радиотехнической информации единственной реальной возможностью слежения за действиями Аргентины оставалась воздушная и космическая разведка. У британцев не было самолетов-разведчиков в Южной Атлантике. Объединенный центр воздушной разведки (Joint Air Reconnaissance Intelligence Centre — JARIQ на авиабазе Брэмптон довольствовался объедками, время от времени падавшими со стола его богатых американских коллег. Национальное управление воздушно-космической разведки США имело два стратегических ресурса — разведывательные спутники и самолеты-разведчики «Черный дрозд». Если даже какой-либо из этих двух воздушных источников США за первые три месяца 1982 года получил какую-либо ценную информацию, он, судя по всему, не уведомил об этом JARIC, не говоря уже о британском министерстве обороны и британском разведывательном сообществе. Вряд ли стоит этому удивляться, если принять во внимание, что даже в описываемый кризисный для Великобритании период американские спутники КИП в основном следили за советскими действиями в северном полушарии, а не за Южной Атлантикой.