История Кольки Богатырева
Шрифт:
— Не мешайте читать, молодой человек! — сердито сказал он Володьке, и только тогда тот взял карандаш и принялся писать что-то на листке.
Колькина голова упрямо торчала над книжкой. Полководец хмурился и шевелил губами.
Через полчаса Богатырев заметил, что Лопушок преспокойно спит, уронив голову на стол. Остальные зевали, поглядывая по сторонам. Это уже было слишком!
Колька встал, собрал книжки и повел армию из читального зала.
Когда он на улице у всех потребовал листки, у большинства мальчишек они оказались
На листке у Писаренка была нарисована страшная коровья морда. Правда, догадаться, что это была корова, а, предположим, не свинья, можно было лишь потому, что вверху было написано «му-у», а внизу стояла подпись: «Процветания».
Да, не так-то просто от бесконечных войн перейти к сельскохозяйственному производству.
Время шло, а Колька Богатырев до сих пор не мог написать ответ Джиму Олдену. Разве можно допустить, чтобы эта несчастная Процветания так и осталась рекордсменкой?!
Оставалась еще одна надежда. Богатырев решил сходить к дяде Степану Карпенко, который жил в конце улицы Щорса.
Дядя Степан Карпенко работал заведующим молочной фермой и, как теперь вспомнил Колька, не раз бывал в гостях у школьников и рассказывал им о коровах очень занятные вещи.
День был воскресный, и дядю Степана удалось застать дома. Он сел с ребятишками на крыльце, потрепал Кольку по затылку.
— Ну, выкладывайте, орлы, в чем дело?
Дядя Степан внимательно слушал Кольку, и его глаза смеялись. Но он был серьезный человек, дядя Степан.
— Тридцать литров — штука нехитрая, — сказал он. — На моей ферме некоторые по тридцать пять дают ежедневно.
Армия вздохнула облегченно. Мальчишки зашевелились, плотнее придвинулись к этому счастливому человеку.
— Но у меня ведь ферма, — продолжал дядя Степан. — Механизация, рацион и все такое прочее. А вам, право, не знаю, что и посоветовать…
— Лишь бы как-нибудь тридцать литров! — жалобно попросил Писаренок.
— А почему именно тридцать?
— Так, для одного дела, — сказал Колька. — Только вы уж нам самое главное расскажите, ладно?
— Так чем же вы ее хоть кормите, расскажите, — попросил дядя Степан.
— Тимофеевкой, — сказал Колька.
— Заячьей капустой! — сообщил Витька Орех.
— Сурепкой! — вставил Меринок.
А Писаренок заговорил убежденно:
— Больше всего ей, конечно, нравится молочай!..
Дядя Степан рассмеялся. У него было доброе скуластое лицо, большой черный чуб и такие же черные живые глаза, в которых плясали сейчас веселые огоньки.
— Уморили! — рассмеялся он. — Хорош рацион — одна трава!..
Колька спросил, что такое рацион, и дядя Степан снова рассмеялся.
— Вот ты рассуди, Николай, — начал говорить он, и Колька не без гордости отметил, что дядя Степан знает его, Колькино, имя. — Рассуди сам. Что ты ел сегодня утром?
— Вареники с творогом, — сказал Колька. — Молоко пил…
— А в обед?
— Баранину с картошкой. Лук, помидоры,
— А вечером что будешь есть?
— Яичницу, наверное, — закончил Колька.
— Ну вот видишь, — заговорил зоотехник. — Столько вкусных вещей, да еще небось яблоки жуешь целый день, да крыжовник лопаешь, да горох. Так ведь?
Колька кивнул, а дядя Степан продолжал:
— Потому мы с тобой и здоровые, что так едим, понял? А ты представь себе такое: утром бабушка дает тебе картошку в мундире, в обед — жареную, а вечером — толченую. Ты бы небось таким толстым не был, верно?..
— Жирный он! — по-свойски подмигнул дяде Степану Писаренок. — Мы его так и зовем иногда…
Тот снова рассмеялся.
— Вот-вот. Сами вы, значит, вкусненькое едите, а корову свою травой набиваете… Разве это порядок? Откуда ж тут взяться молоку? Разнообразие нужно, понимаете? Рацион, одним словом…
Писаренок тщательно записал, какие вкусные вещи должны входить в этот самый рацион, о котором только что говорил зоотехник, и они ушли.
— Если что не так — заходите на ферму, — говорил, прощаясь, дядя Степан. — У меня там тридцать литров даже середнячки дают…
Теперь, когда верный путь был наконец найден, нельзя было терять ни минуты…
Всю следующую неделю армия находилась во власти таинственного и не очень понятного слова — рацион.
Мальчишки перестали холить со стадом и целые дни проводили теперь в поисках продуктов, которые входили в это самое «разнообразие».
На всей улице Щорса поросята остались без помоев, потому что их теперь отдавали Зорьке. К вечеру мальчишки уходили на сушку. Они не задерживаясь проходили мимо мастерской бондаря дяди Лени. Они спешили к овощному складу. Разгрузишь там одну-две машины с кочанами — получай три большие корзины капустных листьев и кочерыжек. Кочерыжки армия по дороге съедала сама, а капустные листья ожидали Зорьку в яслях, когда она поздно вечером возвращалась с пастбища.
Зорька поправилась и подобрела. Она косила на ребят выпуклыми стеклянными глазами, мотала иногда одобрительно головой и беспрерывно жевала.
Из дома ребята тащили для будущей рекордистки хлеб и сахар. Зорьку поили домашним квасом, и Писаренок даже принес ей однажды баночку компота и три пшеничных блина.
Но Зорька не проявляла особой благодарности. Она равнодушно жевала все подряд, и приходилось только удивляться, почему она так много ест и так мало прибавляет молока.
Армия сбилась с ног. Она забросила все остальные дела. Утки по три дня не видели воды — их некому было отогнать на речку. Некогда было искупаться самим. Теперь, полив грядки у Астаховых, ребята не сидели на скамейке рядом с дядей Иваном, а тут же торопились со двора. Сам Колька, до этого человек свободный как птица, начинал чувствовать себя рабом этой ненасытной коровы.