История Кольки Богатырева
Шрифт:
Шумела река. Пекло послеполуденное солнце. Ветер слегка покачивал ивняк рядом с палатками, и на пятачке шевелилась пестрая сетка из черных и белых пятен.
Один из геологов, высокий парень в соломенной шляпе, разворошил груду камней так, чтобы хорошо было видно каждый в отдельности. Константин Петрович, сидевший на корточках среди ребятишек, протянул руку и взял один — желтоватый, похожий не то на кремень, не то на кусок обыкновенного хозяйственного мыла.
— А ну, посмотри, товарищ Писарь, где нашли этот камешек…
Листы были еще мокрыми, но Володька все равно послюнил палец и принялся листать книжку. Нашел нужную страницу и, нахмурившись, повел мизинцем по строке.
— «Ка-зачия бал-ка, — читал Писаренок по слогам. — У самом на-ча-ли…»
Он так старательно выговаривал каждый слог, что Константину Петровичу, видно, самому захотелось заглянуть в книжку.
Он взял ее из рук Писаренка, посмотрел на запись и усмехнулся:
— Что же это получается, Володь? Вместо «Казачьей» балки у тебя «Казачия»… «В самом начале» — надо «е» на конце, а у тебя — «и»?
Писаренок взял тетрадь у начальника отряда; шмыгнув носом, уставился в строчки, и все увидели, как он краснеет и на щеках у него пропадают конопушки. Разве можно, в самом деле, ударить в грязь лицом перед человеком, который побывал в Антарктиде, который объездил Африку?
— Это водой размыло, — сказал наконец Колька, заглядывая в книгу. — Там правильно было написано — сам видел…
И тоже почему-то покраснел.
А Константин Петрович взъерошил мокрые Писаренковы волосы так, что они стали на голове рыжим кустиком.
— Да, да, — сказал он огорченно. — Я и забыл, что эта волшебная книжка только что побывала в реке. — И потом Кольке: — Так когда, начальник, мы пойдем к этой самой Казачьей балке?
— Да хоть сейчас, — сказал Колька. — А что… что там, в Казачьей балке?..
— Выходим завтра в шесть ноль-ноль, — решил геолог. — А дальше — дальше видно будет, что там, в вашей балке…
О том, что было дальше, подробно написано в районной газете «Советское казачество».
Все, кто ее читал, знают, как мальчишки с улицы Щорса вместе с геологами пошли на другой день к Казачьей балке, как через два дня на одном из склонов вызванная из Армавира специальная машина пробурила большую скважину, в которую заложили динамит, как геологи взорвали этот динамит и при помощи прибора определили, что рядом с Казачьей балкой — залежи меди.
В газете писали даже о том, что «начальник отряда К. П. Рублев подарил ученику пятого класса второй средней школы Н. Богатыреву новую палатку и геологический молоток».
Но нигде не было написано о том, что сказал Константин Петрович Кольке, когда дарил ему эту самую палатку.
— Ну, — сказал он, — можешь себя считать прямо-таки министром геологии и охраны недр станицы Отрадной. Спасибо тебе, Колька, и всем мальчишкам тоже большое спасибо!
Потом геологи поехали дальше, и ребята на машине Константина Петровича провожали их далеко за станицу. Константин Петрович все рассказывал про Африку и про Антарктиду и обещал прислать Кольке и всем мальчишкам фотографии, на которых он снят вместе с вождем одного из негритянских племен, и другую — где его сфотографировали в Антарктиде рядом с королевским пингвином.
Геологи уехали, а мальчишки разбили палатку в саду у Кольки. Сам Колька выстрогал дощечку, а Писаренок унес ее домой.
На следующий день, когда дощечку прикрепили у входа в палатку, все увидели:
МИНИСТР ГЕОЛОГИИ И ОХРАНЫ НЕДР ст. ОТРАДНОЙ
И в этой надписи не было ни одной ошибки.
Глава вторая, в которой рассказывается о том, как главнокомандующий Богатырев руководил операцией «Огненный король»
В станицу приходит утро.
Колька уже выспался, но можно подремать и еще немножко, и он лежит в сарайчике на самодельном топчане, и ему тепло и уютно, а ногам даже чуточку жарко — наверное, опять приходила бабушка, укрыла его теплым кожушком. Сквозь сои пробираются к нему звуки и шорохи, веют знакомые запахи; за каждым из них видится Кольке живая картина, и все это — как светлая утренняя песенка: то ли поют ее на самом деле, то ли звучит она в душе только для тебя одного.
Вот Колька слышит тоненький пересвист и как будто видит щегла. Рядом с сарайчиком сидит щегол на старой акации и смотрит на солнышко черными бусинками — хочет на глаз время определить. Ударил клювом по крылышку, встряхнулся, и на землю неслышно полетело теплое перышко — только какое, не сразу поймешь в полусне: то ли серое перышко, то ли желтое-прежелтое…
А вот сухо трещат тонкие ветки — это бабушка ломает сушнячок на подтопку. Положила его поверх соломы, чиркнула спичкой, и от печки во дворе поплыл в росном воздухе дымок — негустой, некрепкий, как будто ненастоящий…
Потом слышится шорох — тугой шорох и уверенный, — а дверь сарая поскрипывает тихонечко. Красногрудый петух протискивается в сарайчик между дверью и притолокой. Тукает костяными шпорами по плотному земляному полу, шебаршится и кричит негромко, но повелительно, и вслед за ним уже бегут по сарайчику куры.
И почти тут же дверь в сарайчике распахивается шире.
— Ишь, наскликал сколько! — ворчит бабушка, замахиваясь на петуха сухой ладошкой. — Кыш отсюда — поспать не дадите!..
Колька снова мягко проваливается в сон, а когда просыпается, слышит рядом с сараем голоса:
— А ты алычового хочешь сварить, детка?..
Это — бабушкин.
— Ну да, Сергеевна, для Валика. Он алычовое любит…
Это голос тети Тони, соседки Богатыревых. Она уже пожилая, только бабушка Сергеевна и может называть ее деткой.