История Крестовых походов
Шрифт:
Известие об этом навело ужас на все королевство. Св. Бернар в письме своем к монарху дерзнул высказаться против оскорбления религии, против надругания над человечностью. Король осознал свою вину и почувствовал раскаяние. Несчастия Эдессы озабочивали тогда всю Европу; желание искупить грех насилия, в котором церковь упрекала короля и в котором сам он горько винил себя, возбудило в нем решение отправиться на войну с неверными на Восток. Людовик собрал в Бурже баронов и духовенство, чтобы объявить им о своем предприятии. Однако же св. Бернар выразил мнение, что король должен посоветоваться с папой, прежде чем приводить в исполнение свое намерение; это мнение было одобрено, и в Рим отправлено было посольство.
Иорданская купальня
На папском престоле был тогда Евгений III, преемник Иннокентия II, более чем кто-либо убежденный в пользе крестового похода. Дух протеста и ереси возникал тогда на Западе и волновал столицу христианского мира; экспедиция за море могла отвлечь умы от этой опасной новизны. Папа поздравил короля Французского с его благочестивым решением, обратился с увещаниями к христианскому миру и обещал пилигримам те же привилегии, те же награды, которые даровал папа Урбан II воинам первого крестового похода. Оставаясь в Риме ради отстаивания своей колеблющейся власти, он сожалел, что не может, подобно Урбану, перейти через Альпы, чтобы речами своими оживить рвение христиан.
В булле, в которой папа объявлял о крестовом походе, он возлагал на св. Бернара миссию проповедовать войну. Никто не мог исполнить эту миссию с большим успехом, чем аббат Клервоский. Этот человек, возвышавшийся над своим веком могуществом своего слова, с двадцатилетнего возраста предался уединению в монастыре в Сито и увлек за собой туда многих родных
Когда решение папы сделалось известным, созван был собор в Везеле, маленьком городке Бургундии. В день Вербного воскресенья многочисленная толпа народа, состоявшая из знатных владетелей, рыцарей, прелатов и людей всех званий, расположилась на скатах холма вокруг города. Людовик VII во всем великолепии царского облачения и св. Бернар в скромной одежде отшельника заняли места на обширной трибуне посреди многочисленного народа, который приветствовал их радостными возгласами. Оратор крестового похода прочел сначала письма верховного первосвященника. Потом, воодушевленный воспоминанием о бедствиях Эдессы и об опасностях, угрожающих наследию Иисуса Христа, он употребил все чары своего красноречия, чтобы возбудить сочувствие и соболезнование христиан. Он представил Европу как бы преданной соблазну, демону ереси и божественному проклятию и заклинал всех присутствующих умилостивить гнев небесный – не стенаниями и слезами, не молитвой и власяницей, но трудами войны, тяжестью меча и щита и спасительной борьбой с мусульманами. Возгласы «Этого хочет Бог! Так угодно Богу!» прервали его слова, как прервали они и речь Урбана на Клермонском соборе. Возбужденный энтузиазмом толпы, св. Бернар предсказал успех крестового похода, угрожал божественным гневом тем, кто не восстанет на борьбу за Иисуса Христа, и воскликнул подобно пророку: «Горе, горе тому, кто не обагрит меча своего кровью!»
Сильное волнение и рвение к священной войне охватили все собрание. Людовик VII повергся к ногам св. Бернара и попросил у него крест. Облаченный этим обожаемым знаменем, король Французский сам начал убеждать всех верующих последовать за ним на Восток и привел в слезное умиление все собрание. Элеонора Гиеньская, бывшая при своем супруге, также получила крест из рук аббата Клервоского. Альфонс граф Сен-Жильский и Тулузский, Генрих, сын Тибо, графа Шампаньского, Тьерри граф Фландрский, Гильом Неверский, Рено граф Тоннерский, Ив граф Суассонский, Гильом граф Понтьеский, Гильом граф Варенский, Аршамбо Бурбонский, Энгерранд де Куси, Гуго Люсиньянский, граф Дреский, брат короля, дядя его, граф Мориенский, множество баронов и рыцарей последовали примеру Людовика и Элеоноры. Многие прелаты, между которыми история упоминает о Симоне, епископе Нойонском, Готфриде, епископе Лангрском, Алексее, епископе Аррасском, Арнульде, епископе Лизьеском, дали клятву идти на битву с неверными. У св. Бернара недостало крестов для раздачи нетерпеливой толпе, и он разорвал свою одежду на полосы, чтобы сделать из них как можно больше крестов.
Св. Бернар не ограничился проповедованием похода в Везеле; он посетил разные места королевства, воспламеняя все сердца рвением к крестовому походу. Во Франции распространились слухи о чудесах, которыми, казалось, сам Бог освящал его миссию. Все прониклись убеждением, что св. Бернар был орудием Божественной Воли. На собрании, бывшем в Шартре, несколько знатнейших князей решили поставить аббата Клервоского во главе экспедиции. Св. Бернар, вспоминая пример Петра Пустынника, уклонялся от лестных предложений со стороны баронов и рыцарей и в испуге заклинал папу «не предавать его мечтаниям человеческим». Ответ папы был сообразен с желанием св. Бернара, который продолжал проповедовать поход во имя Евангелия.
Подготовив крестовый поход во Франции, св. Бернар перешел в Германию. Первым делом его по прибытии к народу, расселенному по берегам Рейна, было состязание с монахом Рудольфом, который убеждал христиан избивать евреев, и тут понадобилось все обаяние аббата Клервоского, чтобы заставить замолчать германского проповедника, умевшего искусно льстить страстям толпы. В это время император Конрад III созвал большой сейм в Шпейере. Св. Бернар приехал сюда с намерением проповедовать войну против мусульман и мир между христианскими государями. Ни частные совещания, ни официальные обращения не могли убедить Конрада принять крест; причиной своего отказа он выставлял возникшие недавно смуты в германской империи. Но настойчивое красноречие св. Бернара не ослабевало. Однажды, служа обедню в присутствии владетельных князей и знатнейших лиц, собравшихся в Шпейере, он внезапно прервал божественную службу и начал проповедовать поход против неверных, представил перед своими слушателями картину Страшного суда, представил им изображение Иисуса Христа, несущего Свой Крест, и упрекал императора Конрада, который со слезами на глазах поклялся идти на защиту христиан. Множество рыцарей и баронов приняли крест по примеру императора.
Некоторое время спустя, на новом сейме, созванном в Баварии, многие прелаты и знатные германские владетели также заявили желание стать под знамя священной войны. Между епископами были епископ Пассауский, Ратисбонский и Фрейзингенский; между знатными владетелями – Владислав герцог Богемский, Одоакр маркиз Штирийский, Ренард граф Каринтийский. Фридрих, племянник императора, принял крест, несмотря на слезы своего старого отца, который умер от горя. Св. Бернар посетил все города по Рейну, начиная с Констанца до Маастриха; везде многочисленные чудеса дополняли действие его речей; толпа слушала его, как пророка, почитала, как святого. Несколько раз одежда его была разрываема толпой слушателей, спешивших разделить между собой обрывки ее, чтобы сделать из них знак своего странствия в Святую землю.
Возвращение св. Бернара во Францию произвело всеобщее оживление. Успех его проповедничества в Германии, решение, принятое императором Конрадом под его влиянием, были новым возбудительным толчком для крестоносцев. Людовик VII и знатнейшие лица королевства, собравшиеся в Этампе, еще ничего не решали. Св. Бернар воодушевил совет князей и баронов. В то же время на собрание съехались многие посланники, предлагавшие различные планы нового крестового похода. Между ними обращали на себя внимание послы от Рожера, короля Апулии и Сицилии, который предлагал крестоносцам суда, продовольствие и обещал отпустить с ними в Святую землю своего сына, если поход будет предпринят морским путем. Начались рассуждения по поводу предложения короля Сицилии и относительно того, каким путем отправиться в Палестину. Морской путь представлял менее затруднений и опасностей, однако же принято было неблагоразумное решение отправиться сухим путем.
Собрание этампское оказалось под влиянием лучших внушений, когда оно назначило аббата Сугерия и графа Неверского правителями Франции на время отсутствия Людовика VII. Аббат Сен-Денийский был против крестового похода и убеждал короля, что он действеннее искупит свои заблуждения мудрым управлением своего государства, чем завоеваниями на Востоке. Сугерий, сознавая бремя и опасность назначения, которое было предложено ему, умолял короля и собрание сделать другой выбор. Но просьбы монарха и в особенности повеление папы Евгения убедили его принять управление государством. Что же касается графа Неверского, то он уклонился от сделанного ему предложения, заявив, что он дал обет поступить в монахи ордена св. Бруно. Это благочестивое побуждение было уважено.
Между тем, приготовления к походу продолжались, и всякий день на призыв св. Бернара являлись новые защитники Креста. Куда же не достигало слово св. Бернара, там с кафедр читались его красноречивые письма. История упоминает об одном проповеднике фламандском, Арнульде, который присоединился к апостольской миссии св. Бернара. Арнульд посетил несколько провинций в Германии и в Восточной Франции; суровым образом жизни и странностью одежды он возбуждал любопытство и благоговение толпы. Он не знал ни романского, ни греческого языка и имел при себе переводчика по имени Ламберт, который передавал на местном наречии благочестивые увещания фламандского проповедника.
Примером Франции и Германии увлеклись Англия и Италия. С Альпийских возвышенностей, с берегов Роны, из Ломбардии и Пьемонта двинулись толпы под предводительством маркиза Монферратского и графа Мориенского, дяди Людовика VII по матери. Английские крестоносцы выехали на судах из гаваней Ла-Манша и направились к берегам Испании.
Немецкие крестоносцы должны были соединиться в Регенсбурге, а французские – в Меце. Дороги к этим двум городам в продолжение нескольких месяцев были заняты пилигримами. Движение войск происходило в порядке; в обстановке этой второй священной войны было более правильности и согласования, чем прежде; ничто не внушало предчувствия несчастий, которые таились в будущем.
Для ведения крестового похода нужно было много денежных средств. Благочестивые пожертвования были очень значительны, но все-таки недостаточны для содержания большой армии. Людовик VII был принужден прибегнуть к займам и новым налогам. Петр Достопочтенный, присоединившийся к св. Бернару, чтобы воспрепятствовать преследованию иудеев, был, однако, того мнения, что можно было отнять у них богатства, нажитые ростовщичеством и даже святотатством; он посоветовал французскому королю заставить иудеев принять участие в издержках для похода, и по всему можно предполагать, что советы аббата Клюнийского не остались напрасными. Духовенство, в свою очередь, также поплатилось значительным налогом; оно обогатилось во время первого крестового похода, но второй обошелся ему довольно дорого. Налогов не миновали ни ремесленники, ни земледельцы, и это возбудило ропот, не совсем благоприятный для поддержания энтузиазма к священной войне.
Между тем, Людовик приготовлялся к благочестивому путешествию молитвами и делами милосердия. Когда настало время отъезда, он отправился в Сен-Дени за получением хоругви (Oriflamme), которая всегда открывала шествие французских королей на войну. Во время этого посещения церкви в Сен-Дени, вероятно, Людовик и товарищи его по оружию неравнодушно созерцали портреты Готфрида Бульонского, Танкреда, Раймунда Сен-Жильского и картины сражений при Дорилее, Антиохии и Аскалоне, изображенные на стеклах хоров базилики. Папа Евгений I сам вручил Людовику VII знаки его паломничества: котомку и посох. Затем король, в сопровождении Элеоноры и большей части своего двора, собрался в путь; он плакал, прощаясь и обнимая аббата Сугерия, который также не мог удержаться от слез. Армия французская, состоявшая из 100 000 крестоносцев, выступила из Меца, перешла через Германию и направилась к Константинополю, где должны были присоединиться к ней прочие легионы Креста. Со своей стороны, и император Конрад, совершив венчание своего сына королем Римским и поручив управление страной мудрости аббата Корбейского, выступил из Регенсбурга во главе многочисленных батальонов.
Глава XII Продолжение крестового похода Людовика VII и императора Конрада (1148)
Едва только армия Конрада вступила во владения Мануила, как ей уже пришлось испытать недовольство греками. Оба императора отправили друг к другу послов, и на коварство греков латиняне отвечали насилием. В Никополе и в Адрианополе разыгрались кровавые сцены. В нескольких милях от Константинополя, на равнине Селиврийской, армия Конрада, раскинувшая свои палатки, чтобы отпраздновать торжественный день Успения Богородицы, была внезапно застигнута страшной бурей с ливнем. Потоки, устремившиеся с соседних гор, наводнили реку, протекающую по равнине Селиврийской, и затопили лагерь. Нахлынувшие волны уносили в своем течении людей, скот и имущество.
Мануил и Конрад, оба – наследники разрушившейся Римской империи, имели одинаковые притязания на верховную власть; церемониал свидания между ними возбудил продолжительные споры; наконец было решено, что оба императора, верхом на лошадях, приблизятся друг к другу, чтобы обменяться братским поцелуем.
Ненависть греков не переставала преследовать германцев в продолжение всего времени, пока они совершали переход через владения империи. Отставших от армии попросту зарезали. К муке, доставляемой крестоносцам, примешивали известь. Мануил Комнин ввел в употребление фальшивую монету, которой расплачивались с крестоносцами, когда покупали у них что-нибудь, и которой не принимали от них, когда им приходилось расплачиваться с греками, и таким образом германцы шли до самой Малой Азии.
Армия французская, прибывшая в Константинополь после германской армии, выказала более умеренности и дисциплины. Жители Венгрии принимали французов как братьев; военная палатка Людовика VII сделалась прибежищем для венгерцев, страдавших от междоусобной войны; тогда-то молодой монарх и высказал эти прекрасные слова: «Жилище государя есть храм, и подножие ног его – алтарь». Послы Мануила являлись приветствовать французского короля, но их низкая лесть возмущала французскую гордость. Император греческий трепетал в своем дворце; по его повелению все знатнейшие лица империи встретили короля Французского у ворот константинопольских; но король, жалея встревоженного Мануила, опередил свою армию и без всякой свиты явился в императорский дворец. Пребывание Людовика VII со своими баронами в Константинополе было поводом к постоянным празднествам; ежедневно император расточал заявления своей преданности делу французских крестоносцев. Но неискренность этих заявлений вскоре обнаружилась: крестоносцы узнали, что Мануил поддерживает дружеские отношения с султаном Иконийским и что их военные распоряжения передаются туркам.
Велико было негодование французских знатных владетелей при этом известии, и когда император выразил желание, чтобы они почтили его так же, как и вожди первого крестового похода, и передали в его руки древние греческие города, которые они покорят своей власти, то, вместо ответа на такое предложение, на совете было предложено овладеть Константинополем. Епископ Лангрский обратился с речью к присутствующим, напомнил им о ловушках и засадах, которыми греки везде обставляли путь крестоносцев; он представил Константинополь как несносную преграду между латинянами и их братьями на Востоке и сказал, что следует, наконец, проложить свободный путь в Азию. «Греки, – сказал наконец епископ Лангрский, – допустили до того, что турки захватили Гроб Господень и все христианские города на Востоке; они не сумеют защитить и Константинополя; их позорная слабость откроет когда-нибудь неверным дорогу на Запад. Воины Мануила не могли выносить даже вида французских крестоносцев; почему же крестоносцам не утвердить своего владычества в этой столице, куда, по-видимому, сам Бог призывает их?» В этих словах выражались политические соображения, но и голос религии не безмолвствовал на совете; крестоносцы шли в Азию, чтобы искупить свои прегрешения, а не для того, чтобы наказывать греков; они были вооружены для защиты Иерусалима, а не ради того, чтобы подчинить своей власти Константинополь; они приняли крест, но Бог не вручал им меча Своего правосудия. Следует вспомнить, что Готфрид дал точно такой же ответ князьям-вождям первого крестового похода, когда они предлагали овладеть Византией; таким образом, священное для франков чувство чести во второй раз спасло столицу греческой империи.
Армия Людовика VII перешла на другую сторону Босфора, вступила в Вифинию и стала лагерем на берегу Аскалонского озера, близ Никеи. В это время произошло солнечное затмение, и суеверная толпа увидела в этом явлении роковое предзнаменование. Не напрасно встревожились пилигримы: вскоре до них дошла весть о полном поражении германцев.
Отряды Конрада выступили из Никеи в Иконий. Обманутые греками, которые служили им проводниками, они запаслись продовольствием не больше чем на неделю: их уверили, что этого времени будет достаточно, чтобы дойти до Икония. Но через неделю все запасы были истощены, а германцы, вместо того чтобы дойти до богатой столицы Ликаонии, оказались как бы затерянными среди пустынной местности, не представлявшей даже никаких дорог. Еще три дня пробирались они по неизвестным им горам, и тут-то на императорскую армию напали несметные толпы турок; это были горы, находящиеся вблизи Лаодикеи. Германские пилигримы, ослабевшие уже от голода и от тяжелого пути, внезапно решились на отступление; но это отступление, приведшее германцев обратно в Никею, было постоянным их поражением в продолжение нескольких дней. Император Конрад был ранен двумя стрелами; больше 30 000 германцев погибли от голода на константинопольской дороге. Таким образом исчезла эта армия, бывшая столь многочисленной при выходе из Германии, что, как говорится в летописи, и реки были не довольно длинны, и поля не довольно пространны, чтобы позволить ей свободное передвижение.
Король Французский выехал навстречу императору и плакал вместе с ним о несчастной участи германских крестоносцев. Конрад приписывал все эти бедствия коварству Мануила, но он должен был бы винить и самого себя в недостатке осторожности. Оба монарха возобновили клятву идти вместе в Палестину, но большинство германских баронов, которые лишились всего, долго не могли следовать за французской армией. Сам Конрад, имея только небольшое число воинов, расстался в скором времени с королем Французским и возвратился в Константинополь, где Мануил встретил его тем радостнее, чем более видел его униженным и унылым.
Не желая забираться в глубь Малой Азии, Людовик VII следовал вдоль морского берега; дорога это была трудная, перерезанная речками и потоками, и шла посреди скалистых холмов и тесных проходов. Перейдя за Мраморное море и за Геллеспонт, пилигримы прошли через владения Пергама и Смирны и остановились в Эфесе, и здесь Людовик принял несколько посольств от греческого императора: иные возвещали короля Французского о близости неприятеля и приглашали его принять приют в крепостях, принадлежащих империи, другие угрожали ему мщением греков за насильственное вторжение в их земли. Людовик VII отнесся с пренебрежением к послам императора и не обратил внимания на их угрозы. Продолжая свой путь по направлению к востоку, армия расположилась лагерем в долине, называемой в летописи Децервион (ныне Вади Техикалесси – Долина козьего замка); палатки были расставлены по берегам Каистра; тут отпраздновали дни Рождества Христова и потом выступили в Лаодикею.