История лингвистических учений. Учебное пособие

Алпатов Владимир Михайлович

В то же время Л. Ельмслев стремился как-то выйти за пределы алгебраического подхода к языку. В написанной несколько ранее, чем «Пролегомены», статье «Язык и речь» он, развивая соссюровские идеи о языке и речи, выделил оригинальный ряд понятий: схема — норма — узус — акт речи. Язык как чистая форма, о котором шла речь выше, назван здесь схемой; именно о схеме сказано, что «это игра и больше ничего». Но помимо нее выделяется еще два возможных понимания языка: язык можно рассматривать как норму, то есть «как материальную форму, определяемую в данной социальной реальности, но независимо от деталей манифестации», и как узус, то есть «как совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе и определяемых фактами наблюдаемых манифестаций» (под манифестацией Л. Ельмслев понимал способ реализации формы в той или иной субстанции: звуковой, письменной и т. д.).

Разный подход к языку

объясняется на примере французского звука (фонемы) г. С точки зрения схемы это лишь точка пересечения линий в сетке отношений, у него нет никаких позитивных свойств и способ манифестации: звуковой или какой-то другой, — несуществен. С точки зрения нормы — это звуковая единица, обладающая некоторыми позитивными чертами; однако учитываются не все звуковые признаки, а только те, которые отличают данный элемент системы от других. Безусловно, понятие фонемы в других школах структурализма (см. особенно пражскую и московскую школу, о которых речь будет идти ниже) относится, согласно делению Л. Ельмслева, к норме, а не схеме. Наконец, с точки зрения узуса учитываются все позитивные свойства данного звука в принятом для него произношении. Л. Ельмслев показывает, что понятие языка в «Курсе» Ф. де Соссюра неоднородно: оно в разных местах книги может соответствовать то схеме, то норме, то узусу. Четвертое понятие, выделяемое Л. Ельмслевом, — индивидуальный акт речи. Ученый признает речь в соссюровском смысле не менее сложным понятием, чем язык; она охватывает не только акт речи, но и узус и даже норму: «Норма, узус и акт речи тесно связаны и составляют по сути дела один объект: узус, по отношению к которому норма является абстракцией, а акт речи — конкретизацией». И норма, и узус, и акт речи представляют собой реализацию схемы, причем «именно узус выступает в качестве подлинного объекта теории реализации: норма — это искусственное построение, а акт речи — преходящий факт».

Данная концепция в отличие от строго разработанного учения о языке-схеме была высказана лишь в самых общих чертах и подвергалась изменениям: в «Пролегоменах» помимо схемы упоминается лишь узус, а понятие нормы исключено. Введение в систему понятий нормы и узуса или хотя бы только узуса давало возможность переходить от алгебры языка к «обычному» языкознанию, однако такие вопросы остались у Л. Ельмслева на периферии внимания. В историю науки глоссематика вошла как попытка предельно абстрактного, отвлеченного от любой конкретики подхода к языку. Помимо сказанного ранее, отметим, что среди основных составляющих учения Ф. де Соссюра глоссематику менее всего интересовала концепция синхронии и диахронии. При глоссематическом подходе к языку этот вопрос вообще несуществен: исследуется абсолютно статичная и неизменяемая система, для которой не существует не только диахронии, но и синхронии, если понимать ее как состояние языка.

В начале «Пролегоменов» Л. Ельмслев пишет вполне в духе В. фон Гумбольдта: «Язык неотделим от человека и следует за ним во всех его действиях. Язык — инструмент, посредством которого человек формирует мысль и чувство, настроение, желание, волю и деятельность, инструмент, посредством которого человек влияет на других людей, а другие влияют на него; язык — первичная и самая необходимая основа человеческого общества. Но он также конечная, необходимая опора человеческой личности, прибежище человека в часы одиночества, когда разум вступает в борьбу с жизнью и конфликт разряжается монологом поэта и мыслителя». Но все эти слова никак не связаны тем, чем занимается Л. Ельмслев в своей книге и других публикациях. Пожалуй, ни одно лингвистическое направление не отвлекалось от говорящего человека столь последовательно, как глоссематика (другой предельный случай, но иного рода, — американский дескриптивизм в своем крайнем варианте, см. соответствующую главу). Справедливо критикуя многие недостатки традиционного гуманитарного подхода к языку, при котором смешивались разнородные явления и слишком многое оказывалось нестрогим и непроверяемым, датский ученый внес в науку о языке математическую строгость, однако произошло это за счет очень значительного сужения и обеднения своего объекта.

Идеи глоссематики получили, особенно в 40—60-е гг., широкую известность во многих странах. Однако отношение к ним у большинства ученых самых разных направлений было одновременно холодно-уважительным и резко критическим. Достаточно одинаковые оценки давали глоссематике лингвисты, совсем не сходные по идеям. Американский ученый П. Гарвин писал: «Когда постигнешь „Пролегомены“, получаешь эстетическое удовольствие. Но, с другой стороны, полезность этой работы для конкретного лингвистического анализа не представляется очевидной». Французский лингвист

А. Мартине признавал, что книга Л. Ельмслева «удивительно богата содержанием, четко построена и хорошо написана, ясна и строга по мысли», в ней представлена «стройная система»; и в то же время «это башня из слоновой кости, ответом на которую может быть лишь построение новых башен из слоновой кости». А вот оценка В. А. Звегинцева: «В результате в логическом отношении получилась действительно более (чем у Ф. де Соссюра — В. А.) последовательная система, однако очень далекая от потребностей лингвистического исследования».

Действительно, при последовательности и продуманности большинства построений Л. Ельмслева его теория имела один слишком явный недостаток: на ее основе нельзя было исследовать реальные языки. Упомянутая выше французская грамматика К. Тогебю была самими глоссематиками признана неудачной, а других сколько-нибудь заметных попыток построить конкретное исследование на принципах глоссематики (по крайней мере, в достаточно полном виде предпринято так и не было. Между крайне абстрактными построениями глоссематики и описанием фактов необходимо было некоторое промежуточное звено, которое так и не удалось создать.

Глоссематика в полном объеме так и не вышла за пределы узкой школы датских ученых. Пожалуй, наибольшее влияние вне Дании она оказала на советские исследования 60—70-х гг., где ряд лингвистов предложил отличный от глоссематического, но столь же абстрактный и претендовавший на строгость подход к языку. Наиболее четко такое направление поисков отразилось в работах Юрия Константиновича Jle-комцева (1929–1984), влияние идей и методов глоссематики проявлялось и у таких языковедов, как И. Ф. Вардуль, И. И. Ревзин, С. К. Шаумян. Однако и у нас в конечном итоге основное развитие лингвистических исследований пошло по другим направлениям.

В итоге глоссематика безусловно расширила понятийный аппарат науки о языке, выдвинула ряд ценных методологических принципов. Многие термины, введенные Л. Ельмслевом, прочно вошли в обиход. Требования непротиворечивости, полноты и простоты несомненно должны приниматься во внимание в лингвистическом исследовании. Однако наука о языке не сводится к построению схем, удовлетворяющих этим требованиям. Вопрос о связи лингвистической теории с реальностью не может быть проигнорирован. «Временное ограничение кругозора» дало определенные результаты, но не привело к «отторжению у языка его тайны». Некогда влиятельная глоссематика в настоящее время уже стала историей.

Литература

Звегинцев В. А Глоссематика и лингвистика // Новое в лингвистике, вып. 1. М., 1960.

Хауген Э. Направления в современном языкознании // Там же.

Мартине А. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева // Там же.

Мурат В. П. Глоссематика. // Основные направления структурализма. М., 1964.

Венцкович Р. М., Шайкевич А. Я. История языкознания, вып. VI. М., 1974, с. 63—105.

Пражский лингвистический кружок

Пражская школа, или функциональный структурализм, — одно из ведущих направлений лингвистического структурализма, сложившееся в Чехословакии и Австрии между двумя мировыми войнами.

Пражский лингвистический кружок сложился во второй половине 20-х гг. и организационно оформился в 1928 г. С 1929 г. на французском языке нерегулярно выходили «Труды» кружка. В первом их выпуске, приуроченном к I Международному съезду славистов, были опубликованы «Тезисы Пражского лингвистического кружка», ставшие его программным документом. Ведущую роль в формировании кружка сыграл уже влиятельный к тому времени в чехословацком языкознании видный лингвист Вилем Матезиус (1882–1945), вместе с ним в кружок вошли более молодые ученые Богумил Трнка (1895–1984), Богумил Гавранек (1893–1978), Ян Мукаржовский и др., позже к кружку примкнули Йозеф Коржинек (1899–1945), еще более молодые лингвисты Владимир Скаличка (р. 1909), Йозеф Вахек и др. С самого начала активную роль в кружке играли два выдающихся ученых, эмигрировавших из послереволюционной России: живший тогда в Чехословакии Роман (Роман Осипович) Якобсон (1896–1982) и работавший с 1922 г. в Вене Николай (Николай Сергеевич) Трубецкой (1890–1938). В начальный период деятельности кружка с ним также был тесно связан упомянутый выше С. Карцевский; в той или иной мере были в контакте с кружком, а иногда и печатались в его изданиях лингвисты, жившие в СССР: Е. Д. Поливанов, Г. О. Винокур, H. Н. Дурново, Н. Ф. Яковлев и др.; их взгляды имели определенное сходство с взглядами пражцев.