История лошади в истории человечества

Курская Вера

К середине XIX века орловские рысаки стали неотъемлемой частью повседневной жизни России. Их использовали в ямских тройках, в городском транспорте, в императорских и дворянских выездах, в армии, иногда даже для пахоты — рысак достаточно силен для этого. На них ездили представители всех сословий русского общества. Порода стала поистине всенародной. Свое современное название она получила только в 1949 году, а до этого называлась русским рысаком. Однако в современном понимании русский рысак — это другая порода, о которой мы расскажем позже.

Самые первые в мировой истории рысистые бега проходили в Москве на Старой Калужской улице. В 1834 году Московскому обществу любителей рысистого бега было выделено 120 десятин на Ходынском поле.

На этом месте был создан Московский ипподром — старейший в Европе из существующих ныне. В 60-е годы XIX века здесь утраивались даже 30-верстные пробеги, причем некоторые лошади успешно выступали в таких тяжелых испытаниях на протяжении нескольких лет подряд, настолько они были сильны и выносливы. В Петербурге рысистые испытания официально начались позднее, в 1846 году, и проходили по замерзшей Неве напротив здания Биржи на Стрелке. Летом бега и скачки проводились в Царском Селе. В 1856 году было создано Санкт-Петербургское общество зимних бегов. Призы разыгрывались в феврале и марте. В 1880 году был построен беговой ипподром на Семеновском плацу с довольно крутыми поворотами, что делало его медленнее Московского.

Изначально на бегах не было общих заездов, когда на старт выходят все участники одновременно: причина была в том, что первые бега проходили на обычных улицах, где не могли поместиться много дрожек в ряд. Соревнования проходили с поочередной ездой каждого из участников от столба до столба с секундомером. Иногда соревнующихся лошадей сопровождал так называемый поддужный — другая лошадь, задача которой создать соревнующейся лошади, образно говоря, боевой настрой. Разумеется, результат поддужного не учитывается. Такая практика сохранялась даже какое-то время после появления ипподромов.

Система испытаний рысаков, разработанная графом Орловым, не стояла на месте, а стала расширять свое применение и постепенно превращалась в своего рода спорт, в котором самоцелью становился не отбор по работоспособности для последующего разведения выносливых и универсальных лошадей, а собственно победа в забеге.

Если поначалу забеги рысаков устраивали на легких дрожках с дуговой упряжью (маленький четырехколесный экипаж в виде длинной скамейки, его изобретение приписывают графу Орлову), то в 1867 году в России уже появились призовые качалки-американки, очень легкие, без дуги, с маленьким сиденьем для наездника, которые можно было использовать только в забегах и для тренинга. В 1882 году при заводе в Хреновом открылась школа наездников — ездоков, участвующих в рысистых бегах. В 1877 году на ипподромах России появился тотализатор. Увеличение его оборотов стало, по сути, тем спросом, который рождает предложение. Итак, кроме универсальной выносливой упряжной лошади стала требоваться другая лошадь — «резвая накоротке», как тогда говорили, то есть обладающая спринтерскими качествами, способная прежде всего побеждать на бегах. Конечно, в таком случае селекция пошла по принципу скрещивания резвейших с резвейшими. Но селекция только по резвости приводит к выведению лошадей определенного типа, более легких, с обтекаемым узким корпусом. Такая лошадь беднокостнее классического орловского рысака и менее массивна, то есть уже не будет такой универсальной. Таким образом обозначилось противоречие между резвостью и породностью, типичностью экстерьера. Возник вопрос, по какому пути должна двигаться селекция орловцев. Ситуация усугублялась тем, что в Россию стали завозить стандартбредных лошадей и они… выигрывали у орловцев. Впрочем, нет худа без добра: ввоз американских рысаков стимулировал развитие русского ипподромного спорта.

Закономерным следствием всего этого стала метизация — скрещивание орловцев с американскими лошадьми. Как это всегда бывает в подобных случаях, у метизации нашлись и сторонники, и противники. Первые настаивали на том, что орловский рысак должен стать такой же призовой породой, как американский. Вторые высказывали опасения, что при повальной

метизации порода потеряет свое лицо и в конце концов перестанет существовать, к тому же Россия лишится высочайшего из своих селекционных достижений — универсальной лошади.

Кто же был прав? С высоты современных зоотехнических знаний нетрудно сказать, что орловец вовсе и не должен был состязаться в резвости с американцем. Орловские рысаки «тише» и позднеспелы (такие лошади в целом работают дольше раннеспелых), но сильнее и универсальнее стандартбредов. К тому же создатель породы явно закладывал в нее качества стайерские, а не спринтерские — то есть сравнивать орловца и стандартбреда только по резвости и делать вывод о необходимости метизации — примерно то же самое, что сравнивать чистокровную верховую и арабскую породы и делать вывод, что арабы хуже, потому что они менее резвы. Каждая порода создается для своих задач, и далеко не все измеряется призовым столбом.

Но вот на арену вышел Крепыш. Это был орловский жеребец, родившийся в 1904 году от успешно выступавшего Громадного и не участвовавшей в бегах кобылы Кокетки. Будучи чистым орловцем, он, однако, немного отклонялся от желательного типа: был худоват, высокого роста (173 сантиметра), с небольшими пороками конечностей. Он был выведен в частном заводе Афанасьева и куплен крымским татарином (по другим данным, караимом) Шапшалом. Через какое-то время у него появился совладелец. У Шапшала Крепыш, ранее сбоивший (переходивший на галоп во время заезда, что на бегах недопустимо), постепенно сбоить перестал — и начал побеждать.

Успехи Крепыша были феноменальны. Он стал первым орловским рысаком, перешагнувшим рубеж резвости 2 минуты 10 секунд на 1600 метрах. Он установил несколько рекордов, в том числе показав резвость 2 минуты 8,5 секунды на 1600 метрах на зимней дорожке и 4 минуты 25,7 секунды на 3200 метрах. Именно о нем сложилась расхожая фраза тех лет: «В России гремят двое — Шаляпин и Крепыш». Его называли лошадью столетия. Увы, из-за пороков строения ног жеребца нельзя было использовать слишком интенсивно: был риск причинить ему травмы, несовместимые с дальнейшей беговой карьерой. Между владельцами возникали трения из-за того, что одному хотелось, чтобы Крепыш выступал чаще, пока он популярен у публики, другой же, Шапшал, был осторожен. Шапшала упрекали в том, что он так и не дал нанимаемым наездникам продемонстрировать предел резвости жеребца, а предпочитал наращивать его резвость постепенно, ведь за большее число установленных рекордов можно было в конечном счете получить больше премий.

Сторонники чистопородного разведения орловских рысаков возлагали на Крепыша большие надежды, ведь именно он мог продемонстрировать метизаторам потенциал породы, который они предлагали уничтожить повальным прилитием американской крови. 12 февраля 1912 года был разыгран Интернациональный приз. Против Крепыша бежал американский Дженерал Эйч — и Крепыш проиграл, уступив ему секунду. По воспоминаниям современников, это был очень тяжелый момент. Трибуны ипподрома, которые обычно взрываются аплодисментами и ликующими криками при виде победителя, в день, когда проиграл Крепыш, безмолвствовали. Молчали все, даже метизаторы, настолько тяжелым было это потрясение для русских охотников рысистого бега.

Почему проиграл Крепыш? В конной литературе на этот счет есть много версий: от банальной «он просто не мог победить американского рысака, не тот уровень» до более сложных, даже с элементами теории заговора. Факт в том, что наездником Крепыша в тот момент был американец Уильям Кейтон. За пару дней до соревнований он просил Шапшала, чтобы вместо него поехал кто-то другой, ведь если жеребец проиграет, все скажут, что американец нарочно придержал его, чтобы показать высокий класс своей родной породы. Шапшал отказал, и тому были причины: менять наездника за пару дней до ответственного забега тоже чревато проигрышем. В той ситуации у Шапшала не было однозначно правильного варианта.