История магии и оккультизма
Шрифт:
Важной особенностью неоплатонической этики была вера в то, что Единый явил себя не одному лишь избранному народу, но множеству наций. «Дух Его дышал везде, где только можно было обнаружить следы божественного откровения». Поэтому особым почтением в ту эпоху пользовались древнейшие религии — восприемники самых первых откровений верховного божества. Однако неоплатонический синкретизм отличался от гностического: неоплатоники не признавали христианства. Они стремились спасти от забвения эллинскую философию, привив на ее увядающее древо черенки восточной мудрости.
В Александрии, ставшей главным «местом встречи» Востока и Запада, иудейский философ Филон (род. в 20 г. до н. э.) перевел Ветхий Завет на греческий язык, желая продемонстрировать родство древнееврейского вероучения
Почву для расцвета неоплатонизма, наряду с Филоном, подготовили некоторые ранние христиане — например, Афинагор и Юстин. В своем стремлении продемонстрировать превосходство христианского учения над платоническим они попытались соединить новую религию с платонизмом и стоицизмом. Чтобы доказать истинность христианского откровения, они опирались на философию. В мистицизме Плотина магических и религиозных элементов меньше, чем у поздних неоплатоников. Плотин и его ученики все еще старались исходить из философских предпосылок. Однако уже их преемники отступили от этих позиций; достижениям человеческого разума они противопоставили высшую мудрость божественного откровения.
Душа, заключающая в себе частицу божественной сущности, стремится вернуться к своему первоисточнику — Единому, из которого эманировал Нус (мировой разум), созданный по образу и подобию Единого и, в то же время, являвшийся прототипом всех вещей во вселенной. Однако, согласно Плотину, ускорить это возвращение можно лишь добродетельной жизнью, аскетизмом, целомудрием и размышлениями о Едином, — но никак не магическими обрядами. От Порфирия, ученика Плотина, мы узнаем, что его учитель четырежды достигал экстатического единения с высшим божеством. Порфирий популяризировал учение Плотина, перенеся акцент на религиозно-магические ритуалы и тем самым ускорив превращение неоплатонизма из мистической философии в обрядовую религию. Этот процесс был завершен Ямвлихом, учеником Порфирия: философская теория окончательно преобразилась в теологическую доктрину.
Плотин (ок. 204 — 262 гг. н. э.) был настроен против магии. Он упрекает гностиков за веру в то, что изреченное слово якобы может воздействовать на высшие, бестелесные силы. Порицает он их и за убежденность в том, что болезни — это будто бы злые демоны, которых можно изгнать с помощью ритуалов экзорцизма. Признавая эффективность заклинаний и талисманов, Плотин, тем не менее, считает их уделом магов и чародеев, — и эту оценку никак нельзя назвать лестной, ибо в своих «Эннеадах» (IV, 4, 44) он утверждает, что разумная жизнь должна быть свободна от магии.* С другой стороны, Плотин верит в мистическое значение звезд и их движений, которые хоть и «не являются причинами всех явлений, обозначают будущее, ожидающее каждого». Подобно Платону, он считает звезды божественными и вечными живыми существами, наделенными душой и разумом, превосходящим человеческий. Они живут ближе к мировой душе, а следовательно, превосходят по своей природе обитателей земли; в какой бы знак Зодиака они не вошли, они не могут отступить от добра и предаться злу.
Таким образом, Плотин убежденно отрицает «звездную мудрость» халдеев. Однако его картина мира остается магической по своей сути. Он полагает, что все части вселенной объединяются друг с другом в гармонии и влекутся друг к другу во взаимной симпатии. Тайные узы соединяют между собой даже те вещи, которые кажутся никак не связанными, — и эта концепция стала для поздних неоплатоников обоснованием возможности творить чудеса. К астрологии Плотин относился, в сущности так же, как и многие христианские ученые эпохи Средневековья: звезды влияют на земные события, но воля человека — будучи свободной — может преодолеть это влияние. Последователи Плотина верили в то, что
Из книги «О египетских мистериях», приписывавшейся то Ямвлиху, то Порфирию, мы узнаем, что природные тела связаны с эфирными, воздушными или водными демонами. Такие представления открывали широкий простор для магических операций, охватывая уже хорошо знакомые нам области колдовского искусства. Они позволяли использовать минералы, травы, ароматы и животных для привлечения разнообразных духовных сил. А магическая эффективность слова стала объясняться тем, что молитва очищает заклинателя от страстей и невежества. Стоит ли после этого удивляться, что маги-неоплатоники в эпоху Ренессанса возносили молитвы и окружали себя христианскими символами, прежде чем вызвать демона, который укажет им местонахождение клада? Они лишь в точности соблюдали заветы своих древних духовных учителей. Маг XVI века рекомендует дождаться первой лунной четверти для подобной операции, предварить ритуал девятидневным постом, исповедаться и причаститься и т. д.
Опасаясь происков злых духов, неоплатоники прибегали также к защитной магии. Порфирий (232 — 304 гг. н. э.) повествует о не совсем удачном ритуале, который его учитель, Плотин, проводил в римском храме Исиды. Довольно скептическое отношение к магии в целом ничуть не мешало Плотину заниматься теургией — по крайней мере, не помешало в данном случае. Однако бог, вызванный в ходе этой операции, быстро исчез, поскольку друг Плотина, державший двух птиц, которые играли роль охранительных амулетов, нечаянно задушил их в момент появления духа. Божество, возмущенное этим, не пожелало беседовать с заклинателем и почти сразу же скрылось*.
Теургия оказала мощное влияние на западную культуру, и еще более заметный след неоплатонизм оставил в христианской догматике. Однако анализ его эволюции в рамках христианской церкви не входит в задачи нашего исследования. Ограничимся упоминанием о том, что святой Августин и Порфирий, являясь наследниками одной и той же философской традиции, независимо друг от друга пришли, фактически, к одним и тем же выводам. Догмы формулировались на основе философских методов. Временами теологи и неоплатоники сближались друг с другом настолько тесно, что между ними, по существу, не оставалось никаких разногласий.
Во времена Платона любая форма магии, служившая на благо общества, могла войти в систему традиционной религии. В эпоху языческих императоров Рима официальный культ представлял собой легализованную магию; к частной же магической практике власти относились с опаской, ибо она ускользала из-под государственного контроля. Неоплатоники ввели незнакомые римской культуре ритуалы, к которым можно было относиться двояко: либо как к безобидной попытке религиозного реформаторства, либо как к опасному магическому новшеству. Когда Апулея обвинили в занятиях колдовством, он заявил, что его магические операции не выходят за рамки действий, санкционированных государственной религией. Прошло еще немного времени, и неоплатонизм был фактически отождествлен с языческой теологией. Никто не знал наверняка, против кого на самом деле обращены законы христианских императоров, запретивших магию, — и правителям такое положение дел было очень удобно. На первый взгляд, новые владыки всего лишь возродили древние законы, которые Рим когда-то направил против чародейства. Однако в практическом плане эти законы в основательно изменившемся обществе дали совершенно иной результат, чем в старину: когда-то они были созданы для защиты государственной религии Рима, а теперь послужили ее уничтожению.