История мира в 10 1/2 главах
Шрифт:
Ну что ж, какой-то резон в этом был. Резон был во всем, кроме самого главного.
— А что вы имели в виду, когда сказали, что другие вымерли?
— Каждому предоставлена возможность умереть, если он захочет.
— А я и не знал.
— Вот видите, тут есть свои маленькие сюрпризы. Неужели вы действительно хотели бы знать все наперед?
— А как они умирают? Накладывают на себя руки? Или вы их убиваете?
Маргарет была заметно шокирована такими грубыми предположениями.
— Боже мой, нет. Я же сказала: у нас демократия. Хотите умереть — умирайте. Просто надо хотеть этого достаточно долго, и тогда оно происходит
Я не был уверен, что правильно все понял. Мне надо было пойти и переварить услышанное.
— Скажите, — спросил я, — а эти мои переживания насчет гольфа и прочего — они как, и у других тоже бывают?
— В общем-то да. Люди часто прося! у нас, например, плохой погоды или каких-нибудь неприятностей. Они скучают по неприятностям. Некоторые просят боли.
— Боли?
— Ну да. Вот вы, скажем, как-то жаловались, что у вас не бывает такой усталости, от которой — по вашему же выражению — помереть хочется. Ваши слова показались мне любопытными. Люди просят боли, и не так уж редко. Кое-кто даже настаивает на операции. Не на косметической, а на серьезной.
— И вы соглашаетесь?
— Только если они упорствуют. Сначала мы пробуем убедить их, что желание оперироваться на самом деле обусловлено чем-то другим. Обычно нам это удается.
— А сколько людей используют возможность умереть?
Она посмотрела на меня спокойно, точно призывая не волноваться.
— Да все сто процентов, конечно. Через много тысячелетий, разумеется, если считать по-старому. Но раньше или позже эту возможность использует каждый.
— Так, стало быть, тут все как в первый раз? В конце концов обязательно умираешь?
— Да, но не забывайте, что качество жизни здесь значительно выше. Люди умирают не прежде, чем сами решат расстаться с жизнью. Во второй раз это гораздо более приемлемо, чем в первый, потому что совершается добровольно. — Она помедлила, затем добавила: — Как я уже говорила, мы прислушиваемся к нуждам людей.
Я ее не винил. Не в моих это привычках. Я просто хотел разобраться, как у них тут все устроено.
— Выходит… что даже верующие люди, которые попали сюда затем, чтобы вечно славить Бога… выходит, что через несколько лет, или веков, или тысячелетий они тоже сдают позиции?
— Вы правы. Я говорила вам, что у нас еще есть обитатели Старого Рая, но их число постоянно сокращается.
— А кто начинает просить смерти раньше всех?
— Мне кажется, «просить» — не то слово. Не просить, а хотеть. Ошибок тут не бывает. Если вы достаточно сильно этого хотите, вы умираете — вот главное правило.
— Ага.
— Ну да. А насчет вашего вопроса — боюсь, что раньше всех начинают желать смерти люди, немного похожие на вас. Те, кто хочет заполнить вечность сексом, пивом, наркотиками, гоночными автомобилями и так далее. Сначала они не могут поверить в свое везение, а через несколько столетий не могут поверить в свое невезение. Начинают понимать, что такие уж они люди. Слишком стремятся быть самими собой. Тысячелетие за тысячелетием — и все самими собой. Вот они-то обычно и умирают скорее прочих.
— Я никогда не принимаю наркотиков, — твердо сказал я. Она меня крепко обидела. — И автомобилей у меня всего семь. По здешним меркам это не так уж много. И езжу я, между прочим,
— Конечно, конечно. Я просто имела в виду общий характер развлечений, понимаете.
— А кто держится дольше всех?
— Что ж, отдельные обитатели Старого Рая оказались весьма твердыми орешками. Молитва помогала им коротать век за веком. А сейчас… да вот юристы, например. Они любят разбирать свои старые дела, а потом чужие. Это может тянуться до бесконечности. Фигурально выражаясь, — быстро добавила она. — И ученые — те тоже крепкий народ. Сидят и читают все книги, какие только есть на свете. И еще обожают спорить о них. Некоторые из этих споров, — она подняла глаза к небу, — длятся тысячелетиями. Похоже, что споры о книгах помогают их участникам сохранять молодость.
— А как насчет тех, кто пишет книги?
— Они не дотягивают и до половины того срока, какой выпадает на долю спорщиков. И художники с композиторами тоже. Они как-то чувствуют, когда их лучшее произведение уже создано, а потом потихоньку угасают.
Казалось бы, все это должно было испортить мне настроение, но я ничего подобного не замечал.
— Разве это не должно меня угнетать?
— Нет, конечно. Вы же здесь для того, чтобы наслаждаться. Вы получили, что хотели.
— Вроде бы так. Может, я просто не могу привыкнуть к мысли, что когда-нибудь тоже захочу умереть.
— Всему свое время, — сказала она деловито, но дружелюбно. — Всему свое время.
— Кстати, последний вопрос, — я видел, как она играет своими карандашами, раскладывает их в ряд, — а вы-то, собственно, кто такие?
— Мы? Вообще-то мы очень похожи на вас. Мы могли бы быть вами. А может, мы и есть вы.
— Если получится, я еще вернусь, — сказал я.
Несколько следующих веков — я говорю ориентировочно, потому что бросил считать время по-старому, — ушли у меня на серьезные занятия гольфом. Наконец я добился стабильного результата в 18 ударов, и восторги моего мальчика стали обыденным явлением. Тогда я сменил гольф на теннис. Довольно скоро я побил все знаменитые ракетки мира на глине, траве, бетоне, дереве, ковре — на любых покрытиях по их выбору. Я оставил теннис. Я сыграл за «Лестер-Сити» в финале Кубка и получил медаль лучшего игрока (мой третий гол, забитый с двенадцати ярдов мощным ударом головой, решил судьбу матча). Я нокаутировал Роки Марчиано в четвертом раунде на ринге в Мэдисон-сквер-гарден (последние раунд-другой я немножко поиздевался над ним), снизил рекорд марафона до 28 минут, стал чемпионом мира по метанию стрелок; результат, который я показал во встрече с крикетистами Австралии на стадионе «Лорде» (мои 750 перебежек за один тур надолго останутся рекордом), будет превзойден еще не скоро. Через некоторое время мне наскучили и Олимпийские золотые медали. Я оставил спорт.
После этого я серьезно увлекся шоппингом. Я съел больше разных тварей, чем их плавало на Ноевом ковчеге. Перепробовал все марки пива в мире, не считая изобретенных лично мной, стал знатоком вин и насладился самыми редчайшими их сортами; они кончились слишком быстро. Знаменитостей, с которыми я встречался, не перечесть. Я занимался сексом с огромным количеством партнеров и огромным количеством способов, но существует всего-навсего столько-то партнеров и столько-то способов. Между прочим, не поймите меня неправильно: каждый день приносил мне массу удовольствия. Просто я теперь знал, что делаю. Я искал выхода.