История моего попаданства
Шрифт:
— Велим? — обернулась я.
Сказать, что удивилась гостю, означало ничего не сказать. Этот человек никогда не заговаривал первым и ни разу не обращался ко мне.
— Откуда эти мечи? — без предисловий спросил он.
— Купила.
— У кого? Где?
— В Тиниссе.
— Это понятно. В какой лавке?
Я, как могла, описала торговца и оружейную, в которой приобрела братьев — не видела причин скрывать от Велима эту информацию. Он выслушал и, не сказав ни слова, ушёл. Оригинально.
Дальше упражнялась с мечами, сосредоточившись на ниточке, ведущей к Сердцу Магии — вливала свою силу, пока лишь по капле. Вымотавшись до невозможности, отправилась спать, так и не поужинав.
И сегодня сон изменился. Во-первых, не было боли. Во-вторых, обычно после плутаний по замку-лабиринту я возвращалась обратно, чтобы зависнуть около пустоты, откуда меня спасал дракон. А в этот раз свернула за угол, возле которого всегда поворачивала назад, и очутилась в огромнейшем зале с высоким стрельчатым потолком — его нервюры напоминали жуткий скелет давно иссохшего несуразного животного.
Шаги катились впереди гулким эхо, многократно усиливаясь и превращаясь в чеканную поступь целого батальона.
На каменных стенах зала, отполированных до блеска, через каждые несколько метров красовались большущие вензеля, а ещё выше — уж совсем гигантские гербы. Похоже, этот зал хранил историю древних родов.
— Здравствуй, Виана, — зазвучал в тишине знакомый голос.
Я обернулась и увидела дракона из трактира.
Совершенно нелепо, не в тему подумалось — как странно, что забегаловка Гран и Валтасара не имела названия.
Как здорово, что я снова вижу ЕГО.
И как жаль, что лишь во сне.
Тут же вспомнился Фаррел, в которого я, вроде как, влюбилась, а сейчас стою и радуюсь неожиданной встрече.
— Здравствуй, — эхом откликнулась я и сама не узнала свой голос.
— Ты прошла первый этап, пора приступать ко второму, — синие всполохи в глубине чёрных глаз сияли ярче самых ярких звёзд Наоса.
— О чём ты?
— О трансформации. Недолго осталось, — он нежно провёл по моей щеке тыльной стороной руки, и от этого лёгкого прикосновения вспыхнула кровь, по телу прокатилась волна жара, отзываясь безумной пульсацией внизу живота.
— Что за трансформация? — произнесла, опомнившись, но в следующее мгновение дракон исчез, а ещё через миг я проснулась.
Открыв глаза, не поверила тому, что вижу — я стояла зале из сна, возле вензеля, где минуту назад разговаривала с драконом.
Даже имени его не узнала…
Внешне помещение не изменилось, только теперь ноздри щекотал странный аромат, источник которого определить не удалось.
И мёртвая тишина.
Немного успокаивало одно — на мне красовалась не ночнушка, а повседневный костюм и дорожный плащ, за спиной ощущались мечи (с которыми вообще ничего не страшно), на поясе болталась мягкая фляжка с водой.
Вот и всё богатство.
***
Дэвона ни разу в жизни не плакала. Ни в три года, когда впервые упала с лошади, разбив в кровь колени и сломав правую руку. Ни в пять лет, когда старшие братья на всю ночь заперли маленькую сестру в тёмном подвале (родители ездили на ярмарку с ночёвкой и заступиться было некому). Ни в десять лет, когда братья с родителями погибли во время нападения разбойников на их небольшую деревню, приютившуюся в лесу недалеко от домена Зидор. Ни позже, когда работорговцы везли девочку и ещё около пятидесяти молоденьких дроу, собранных в пределах Зидора, в припортальный бордель.
В окрестностях порталов Тамхаса располагались самые злачные места, а рабство в мире дроу являлось узаконенным средством для заработка. В первую очередь страдали дети, потерявшие семьи, ибо никто не вступался за них перед жестокими работорговцами. В итоге имущество, оставшееся от родителей, отбирали, а самих сирот продавали…
Тогда ей удалось сбежать из каравана работорговцев, благодаря вовремя открывшемуся магическому дару огневика, а потом чудом войти порталом в Наос. С тех самых пор, уже почти двадцать лет, Дэвона выживала, как могла. Сначала побираясь возле магазинчиков у добросердечных женщин и бабуль, а позже нанимаясь в качестве лучницы в дешёвые караваны для защиты противных, разжиревших от хорошей жизни торговцев. Регулярно выслушивая похабные предложения, всегда отказывалась от дополнительной монеты, предпочитая голодать, но не продавать честь — единственную оставшуюся ценность.
И даже в самые тяжёлые времена, будучи беззащитной девочкой, Дэвона ни разу не заплакала.
А сейчас наступил какой-то предел. Дэвона чувствовала себя совсем, абсолютно, беспросветно несчастной, и несмотря на то, что несчастье для неё давно стало нормальным состоянием, нынешнее состояние несчастья отличалось от обычного, как семечко таширата от мощного дерева.
Противная толстая деваха, из-за которой её чуть не казнили, бесила одним фактом своего существования, а тут ещё возле неё непрерывно вились особи мужского пола. И неважно, что это отвратительный эльф и не менее отвратительный демон, мужчины-то очень даже видные, у Дэвоны таких никогда не было. И чего они нашли в этой девке? Ну румяная, ну весёлая — и что?
Дэвона с отчаянием смотрела на собственное понурое отражение в озерке, неподалёку от которого их компания разбила очередной привал. Кожа синюшного оттенка, огромные глаза с тёмно-фиолетовыми провалами вокруг и прямые, как пакля, блестящие чёрные волосы.
Крупные слёзы тихо капали в прозрачную воду, на глади которой один за другим появлялись и исчезали ровные круги.
Девушка никогда себе не нравилась, и наверно, это тоже в какой-то степени определило её несчастливую судьбу в любви. Ни один мужчина, способный заинтересовать, не отвечал на чувства дроу, а немногочисленные поклонники (который поместились бы на пальцах одной руки) совсем не волновали её.
В Дэвоне прочно поселились ненависть и зависть — очень неприятное сочетание для любого существа, а для дроу просто-таки взрывоопасное. Оттого она не могла и дня провести без конфликта с Сали, Лэйсом или Тэрмодом, а чаще — со всеми тремя, потому что, кого ни зацепи, двое других незамедлительно подтягивались на разборки.
Со временем Дэвона сообразила, что для неразлучной троицы скандалы с ней — всего лишь развлечение, но не могла перестать злиться и задевать Сали, называя её шлюхой, а её мужчин жалкими подхалимами, ублажающими одну дырку.