История моей жизни
Шрифт:
В лесах появились грибы, дикая черешня, яблоки и груши. Дети стали ходить в лес за дарами природы. Грибы брали всякие, даже мухоморы. Их вымачивали, варили, ели, и все сходило с рук от голода. Правда, были некоторые случаи отравления грибами, но тогда никто не знал, от чего умирают люди, от голода или отравления. Умер и умер, ничего не поделаешь, другого выхода не было. Лес от населенного пункта находился далеко, за колхозными полями. Проходя краем полей, мы потихоньку срывали стручки гороха, подбирали зерновые колосья и все с аппетитом съедали. Особенно любили горох, сладкий, сочный, его можно было есть вместе с зелеными стручками. Лиственные породы деревьев составляли лесную чащу. То тут, то там попадались высокие деревья черешни, которая начинала краснеть. Плоды ее были сочные, сладкие, но с примесью горечи, поэтому ее много не съешь. Дички яблок и груш падали с деревьев, их можно было подбирать с земли сколько хочешь. Они были кислые и терпкие, им необходимо вылежаться, а потом употреблять в пищу. Зато стали зреть ягоды ежевики, костяники, их было много. Наливались молочком лесные орехи. Скорлупа их была еще мягкая, требовала дозревания. В лесу попадалось много змей. То они обвивали деревья и грелись на солнце, то с шипением проползали мимо ног в траве и исчезали где-нибудь в норках. Наверно, среди них были ядовитые особи, но нас Господь миловал, ни разу не укусили. Домой возвращались с грибами, ягодами, смертельно уставшими, но довольными.
Началась горячая пора жатвы. Илью Семеновича направили в село организовывать уборку урожая. Он жил в крестьянском доме одного из сел, входивших в Муркуриловецкий район. Пошло первое зерно, заработали ветряные мельницы. Люди потихоньку стали оживать. Мама посылала нас к Илье Семеновичу с разными поручениями, а заодно чтобы мы подкормились. Деревня, где остановился Илья Семенович, была далеко. Мы долго добирались до нее пешком по солнцепеку, босиком. Но это было хорошее занятие для нас. Шли и разговаривали со Светой, смотрели по сторонам, подходили к какому-нибудь ставку и купались. По пути разглядывали сельские домики, многие из которых были расписаны всевозможными узорами, окошки подведены яркой краской, как глаза, ставни и двери покрашены веселой краской. Черепичные крыши придавали домам презентабельный вид, да и соломенные крыши делали хатки веселыми. За тыном рдели спелые яблоки, желтобокие дули (груши), багровела кое-где оставшаяся на ветках вишня, наливалась сизая слива. В кустах красовалась красная паричка. Кругом яркие круглолицые подсолнухи и всевозможных цветов и оттенков высокие мальвы – украшение украинских дворов. На ивовых тынах красовались глиняные горшки. По дорогам катились телеги, запряженные парами волов. Они перевозили инвентарь, урожай, людей. Иногда нас спрашивали, куда мы идем, предлагали подвезти на телеге, чему мы были очень рады. Однажды колхозники посадили нас на повозку, в которой везли крупные груши. Мы ели их вволю, по рукам сок течет, а мякоть нежная, сочная, маслянистая. Вокруг нас осы летали роем. Колхозницы потчуют нас и приговаривают: «Кушайте, дивчатки, дули, на здоровье».
Хозяева, у которых остановился Илья Семенович, люди приветливые и добрые. Жили они по тому времени довольно неплохо. В хате было просторно, стены и печка побелены и разрисованы всякими петухами, цветами, орнаментом в украинском стиле. Хозяйка – молодая женщина – пригласила нас к столу. Она поставила на стол глиняные миски с борщом и большие ломти домашнего хлеба, сказала, что недавно зарезали бычка, поэтому борщ выдался наваристый, с мясом. Хотя в летнее время в селе скотину никто не режет, здесь случай исключительный, связан с уборкой урожая, поэтому работникам необходимо было подкрепиться. После борща хозяйка налила нам по стакану молока, а затем отвела в сад, в конце которого были заросли малины, чтобы мы там поели ягод. Илья Семенович приходил поздно, весь пропыленный и уставший. Он загорел и стал еще более худым. Иногда мы оставались переночевать, а рано утром отправлялись домой. Нам давали с собой гостинцев – сала, пампушек, хлеба. А дома нас ждала мама и малыши. Мы очень любили маму, нам хотелось ее пожалеть и приласкаться к ней. Но она всегда торопилась по делам, постоянно озабоченная и уставшая.
Мама наша в любых условиях оставалась сама собою. Она была единственной дочерью у своих родителей, помимо нее было два брата, о которых я говорила. По словам бабушки, маму в детстве нежили, ласкали, наряжали, ни в чем ей не отказывали. Она выросла красивая и непосредственная, не знавшая трудностей и печалей. Отец ее – заслуженный человек, был стержнем семьи, имел определенный достаток, чтобы воспитать и выучить детей. Мать – домохозяйка, занималась семьей и детьми и всю любовь и душу вложила в них, особенно в дочь. Дома маму звали Тосей. Ее родители создали прочную семью, основной задачей которой было вырастить нравственно и физически здоровых детей, полезных для общества. Дедушка, мамин отец, никогда не выпивал, бережно относился к каждой копейке. Бабушка была интеллектуально более развита, имела более тонкую натуру в сравнении с мужем. Статная, почти на голову выше своего мужа. Ее мягкие черты лица отражали доброту души. У бабушки были пышные темно-русые волосы, которые она причесывала на прямой пробор, закалывая их на затылке в пучок. Глаза ее светились доброй улыбкой из-под пушистых ресниц и бровей. Ей часто приходилось нелегко, сложно мириться с требованиями дедушки, его жесткими взглядами. К тому же, он был очень вспыльчив и порою не выдержан. Как все мужчины маленького роста, дедушка отличался честолюбием, деспотичностью, смелостью, строгостью. Обладал чувством справедливости, искренностью и большой порядочностью. Он был как живчик бойкий, подвижный, работоспособый, упрямый. При встрече со знакомыми дедушка всегда снимал шляпу, кланялся и говорил: «Мое вам почтение». Дедушка интересовался политикой, всегда читал газеты, с большим уважением относился к Советской власти и правительству, был настоящим патриотом своего Отечества. Такие же идеалы он воспитал и в детях. Зная твердый характер мужа, бабушка ради детей и семьи многое терпела, сглаживала острые ситуации, больше помалкивала, но делала свое дело. Когда мама заневестилась, бабушка старалась ее лучше одевать, вкуснее покормить, так, видимо, поступают все матери. Бабушка была наставницей и доверенным лицом и в сердечных делах своей дочери. Как у каждой привлекательной девушки, у мамы было много поклонников.
Родители остановили свой выбор на моем будущем отце, когда он стал ухаживать за мамой еще задолго до войны. Они создавали условия гостеприимства, увидев в будущем зяте перспективного, серьезного специалиста, так как он самостоятельно, будучи сиротой, заканчивал дневной индустриальный институт. Папа и сам вспоминал десятки лет спустя, как принимали его в своем доме будущий тесть с тещей, когда они жили еще в Ашхабаде. На большой веранде собственного дома накрывали белой скатертью стол. На столе ваза с цветами, самовар и пиалы для чая. К чаю подавали домашний бисквит, варенье из лепестков роз, фрукты. Вокруг стола плетеные кресла. На веранде, сплошь увитой лозами винограда, было прохладно и все располагало к отдыху. Родителям мамы нравился и внешний вид жениха дочери. Он был стройный, подтянутый, с огромной шевелюрой пышных волос. Носил белые брюки и белую обувь, что характерно для Средней Азии. На нем всегда была свежая сорочка, вспоминала бабушка.
Мама и папа были хорошей парой. Мама рассказывала, что в 1932 году был сильный голод в стране из-за неурожая. Многие люди не выжили. Мама сама переносила большие лишения, но она работала и помогала папе закончить институт. Ее родители также поддерживали их, периодически посылая продукты. Папа и мама не были лишены человеческих слабостей. Папа нравился женщинам, тем более, что он часто работал вдали от дома. На маму тоже можно было заглядеться. Привлекательная, холеная внешность, изысканные манеры, умение держаться в обществе и непринужденно поддерживать светские беседы делали ее желанной в любом кругу. Папин отец, ее свекор, как-то сказал: «Антонина везде хороша, и среди панов, и среди холопов». И кто мог бы подумать, что война разъединит эту красивую, умную пару. Дети, родившиеся перед войной, лишатся не только родительского тепла, но и станут в тягость, а внуки от этих детей не будут иметь ни бабушки, ни дедушки.
Глава шестая
Папа приехал! Переезд в Балашиху
Неожиданно для нас в конце лета 1947 года приехал наш родной отец, которого мы не видели с 1943-го, с того времени, как он ушел на фронт. Это стало большим событием не только для нашей семьи, но и для Муркуриловец. Папа был в военной форме, хромовых сапогах, стройный, с пышной шевелюрой, полный сил и здоровья. Он перенес на войне ранение и контузию, но в то время по нему это было не заметно. Ему было всего 43 года. Лицо, руки и ноги его были холеными, каких мы ни у кого в округе не видели. Он привез подарки и гостинцы, а также продукты, которых мы в голодное послевоенное время давно не видели. Правда, в последние дни, когда появилась мука нового урожая, мама стала печь хлеб дома. Мы крутились около нее, дожидаясь, когда она вынет хлеб из печки и отломит по заветному куску душистого, с хрустящей корочкой, каравая. Наша мечта была наесться хлеба вволю, и ничего больше не надо. Но когда папа вынул из чемоданов соленую свинину, печенье, конфеты и еще много всего вкусного, у нас закружились головы от восхищения. Он недавно приехал из Германии, где его оставили после войны в качестве специалиста, восстанавливать после разрухи советскую зону Берлина и ближайшие города. Папа знал, что у мамы вторая семья и дети от второго мужа. Тем не менее, он привез ей подарки. Отрезы на платье маме, Светлане и мне, всевозможное белье, шелковые чулки, носки, принадлежности для рукоделия – все это было куплено с любовью и желанием угодить. Папа окинул взором наш незатейливый быт. Он жил в Германии в просторной меблированной квартире, освобожденной, естественно, от какой-то немецкой семьи. У него была домработница, хороший паек и зарплата. В Муркуриловцах сразу стало известно о необычном визите фронтового офицера в бывшую семью. Кто-то сообщил об этом Илье Семеновичу. Все волновались и переживали, как произойдет встреча двух мужей – бывшего и настоящего. Больше всех переживала мама. И вот пришел Илья Семенович. Вид у него был неуверенный и жалкий. Мы стояли рядом со своим отцом. Между нами и Ильей Семеновичем суетилась мама. Папа обратил внимание на то, что Илья Семенович одет в его иностранные вещи и обувь, привезенные еще до войны из Ирана. На руке у него были папины швейцарские часы. На взгляд отца Илья Семенович ответил, что все это он купил у Антонины. Папа познакомился с местной властью Муркуриловиц и за кусок сала получил разрешение на ловлю рыбы бреднем в пруде. На рыбалку он поехал вместе с районным головой. Рыбалка оказалась удачной. Привезли много рыбы и раков. Мама нажарила рыбу, сварила уху, раков. Ели все, сколько хотелось. Особенно смаковали хвостики и плавники карасей. Кости от рыбы и шелуха от раков валялись везде, что папе не понравилось. Все утоляли аппетит, было не до порядка. Для этого есть веник. Илье Семеновичу необходимо было возвращаться в село на работу, видимо, он волновался, как себя поведет мама, о чем она будет говорить с нашим отцом в его отсутствие. Мама потом нам рассказывала, что наш отец уговаривал ее сойтись с ним, вернуться к нему обратно. Он предлагал увезти ее со всеми детьми в Москву, где он собирался обосноваться и начать новую жизнь. В сердце мамы что-то екнуло, ее очаровал респектабельный вид нашего отца. Но первая возразила Света. Ей стало очень жаль Илью Семеновича и малышей. Как же они будут страдать, если семья разрушится. Ведь она знает на собственном примере, сколько ей, совсем еще ребенку, пришлось вынести горя оттого, что у нее неродной отец. А теперь это же может постигнуть маленьких детей. А Илья Семенович как? Ведь он совсем беспомощный, кроме того, он очень любил нашу маму. По своей сути он был однолюб. Его первая жена во время войны изменила ему.
Света не любила Илью Семеновича, у них не складывались отношения. Но ее чистая детская душа не могла допустить, чтобы его так унизили. На этом все разговоры и планы были закончены. Мы с папой пошли в лес за грибами. Он говорил, что в Германии такой же лес, так же много в нем дикорастущих фруктовых деревьев, ежевики, костяники и грибов. Такие же высокие дубы и буки. Мы лежали на траве, земля была теплая, сухая, погода солнечная; несмотря на приближение осени, лето продолжалось. Папа рассказывал нам, что он с трех лет остался без матери, которая умерла, оставив пятерых детей. Он был самый маленький. Отец его быстро женился на другой женщине, у которой были свои дети, да еще появились общие. У папы был брат Игнат, его убили большевики, так как он остался на стороне старого царского режима. Второй брат Григорий живет в Подмосковье, а сестра Варвара – на Урале в Челябинской области, куда она попала после Октябрьской революции, вышла замуж и родила пятерых сыновей, один из которых погиб на фронте. Две сестры папины погибли от голода при переселении с Украины на Урал. С мачехой детям было несладко, поэтому они разбежались кто куда. Папа был беспризорником, рано начал работать, приходилось самому пробиваться в жизни. Жил на вокзалах, разгружал вагоны, чтобы заработать на жизнь, помощи ниоткуда не было. Он рано понял, что надо учиться, самостоятельно закончил рабфак, затем механический техникум, а потом поступил в дневной институт на строительный факультет. Папа был очень способный и упорный, поэтому он добивался своей цели. Говорил, что преподаватели вуза, где он учился, имели хорошие дома, ездили на фаэтонах, обедали в приличных ресторанах. Он думал, что когда выучится, то будет жить так, как приличествует образованным людям.
Внезапно мама собрала наши немудренные пожитки, и отец нас повез на новое место жительства, где мы должны были пойти в школу. Решение это оказалось неожиданным, как для мамы, так и для нашего отца. Он понял, что в Муркуриловцах нам оставаться нельзя. Света пребывала в няньках, и выхода из этого положения не видно. Такая же участь ожидала и меня, младшую дочь. Разруха и беднота заброшенной украинской глубинки ничего хорошего нам не сулили. У папы своего ничего не было. В Ашхабад возвращаться уже незачем. С женщиной, с которой у него была фронтовая любовь, Софьей Павловной Пальвинской, жизнь не сложилась, хотя там от него уже росла дочка Наташа 1945 года рождения. Тетя Соня, как я называла эту женщину, его очень любила. Она надеялась, что он вернется к ней, все же родной ребенок, казалось бы, должен связывать их. Но отец не спешил вернуться в мрачный холодный Ленинград. Тетя Соня, имея престарелую мать, одна воспитывала Наташу на свои крошечные средства медсестры. Отец им не помогал. Да и на какие средства ему было помогать, когда мы – дети от первого брака – тоже никому не были нужны, и чаще всего нас старались взвалить на шею бабушки и дедушки. Тетя Соня, совсем юная, вместе со своей семьей пережила блокаду Ленинграда, в период которой у нее умер отец. Папа рассказывал, что они две недели держали покойника дома, чтобы пользоваться его хлебными карточками. Мать тети Сони очень уважала моего отца и делала все для того, чтобы они жили вместе. Тетя Соня, при своей обаятельной внешности, была очень выдержанная, культурная женщина, что характерно для ленинградцев. Она была готова ради любимого человека воспитывать и нас. Но судьба обошлась с ней несправедливо и жестоко. Бог судья моему отцу за его неосмотрительные поступки. Хотя я ни его, ни маму не осуждаю за то, что они сломали нам жизнь. Я, как и Света, всегда ими гордилась и их ошибки старалась не повторять.
Конец ознакомительного фрагмента.