Шрифт:
Часть 1
Глава первая
Туркмения. Военное детство
Родилась я в городе Теджене, в Туркмении, 10 февраля 1938 года в семье инженера, который после окончания строительного факультета индустриального института в Тифлисе (ныне – Тбилиси, Грузия) был направлен в качестве молодого специалиста в Туркмению на строительство Тедженской плотины. Папа мой, Матяш Иван Сергеевич, сын крестьян из села Нижняя Ланная Карловского района Полтавской области, родился в 1904 году. Мама, Ольховенко Антонина Тимофеевна, 1910 года рождения, – из семьи железнодорожника. Мамин отец, мой дедушка, Ольховенко Тимофей Андреевич, 1875 года рождения, прослужил более тридцати лет – вначале помощником машиниста, а затем машинистом – на Среднеазиатской железной дороге. Он участвовал в Гражданской войне, ликвидации басмачества в Туркмении. За большие заслуги перед Отечеством дедушка был удостоен звания Героя Социалистического Труда, награжден Почетным дипломом и памятными карманными серебряными часами. Награды ему вручал М. И. Калинин в Кремле, в тридцатые годы. Моя бабушка, мамина мать,
Кроме меня, в семье росла старшая сестра Светлана, 1934 года рождения. Она родилась в Узбекистане, в городе Ташкенте, была хорошенькая и походила на грузиночку. Дома ее называли Тата. Мама и папа были молодые и красивые, модно одевались, вращались в хорошем обществе. Когда родители брали нас на прогулку или в гости, я радовалась и гордилась своей семьей. Меня и Свету наряжали, заботились, чтобы у нас были красивые игрушки, книги, а у сестры – хорошие школьные принадлежности. Как мне рассказывали мама и бабушка, в Теджене я заболела от жары и инфекций. Родители решили отвезти меня на Кавказ, в станицу Минутку под Кисловодском, где жили бабушка и дедушка, которые переехали туда в начале тридцатых годов из Ашхабада. Мне было всего восемь месяцев. Кавказский климат, свежие фрукты и козье молоко должны были поправить мое здоровье. Я прожила на Кавказе до трех лет. Бабушка и дедушка ко мне привязались и полюбили меня, а я их. В начале Великой Отечественной войны дедушка отвез меня к родителям в Ашхабад, к тому времени они переехали туда из Теджена. Я того не помню, но папа рассказывал, как я заволновалась, почувствовав скорый отъезд дедушки домой: поняла, что дедушка хочет меня оставить родителям и уехать. Как только он уехал, я каким-то образом выскользнула из дома и потерялась в городской толпе. Родители долго меня искали, заявили в милицию, затем в одном из отделений милиции города сообщили, что нашлась беленькая кудрявая девочка, но она ничего не говорит и имени своего не называет. Когда папа приехал за мной в милицию, я отвернулась, сделав вид, что его не знаю. Меня с трудом отдали родителям. Папа нес меня через парк на руках. Я молчала и смотрела на огоньки лампочек, которые горели на столбах… Пришлось смириться и надолго расстаться с милыми мне бабушкой и дедушкой. Но это все я узнала потом со слов старших, а тогда еще не осознавала своего бытия.
Сознательно воспринимать мир я стала позже, года в четыре – это был 1942-й, шла Великая Отечественная война с фашистской Германией. Мама работала в Ашхабадском городском комитете партии в общем отделе, в группе переводчиков. Она была очень грамотная, красиво писала, владела русским и немецким шрифтами машинописи. Окончив курсы переводчиков, переводила тексты с немецкого языка. Папа работал в интендантской службе в Иране, изредка бывая в Ашхабаде по делам. Через горные перевалы, на грузовых, крытых брезентом машинах отряд военных красноармейцев пересекал ирано-советскую границу и въезжал на территорию Туркмении. Отчитавшись перед командованием и повидавшись с семьей, папа со своим отрядом возвращался к месту службы. В Ашхабаде боевых действий не было, но велась подготовка на случай нападения врага. В городе рыли окопы, по ночам прожекторы были наведены на небо в поисках непрошеных гостей. Мы жили недалеко от парка имени В. И. Ленина и старой гимназии, двор был обнесен высоким саманным забором, там стоял большой одноэтажный дом с длинной верандой, в котором проживало много жильцов. В этом же доме находилась КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть), где перед войной работал мой отец, направленный туда из Теджена. В доме мы занимали большую комнату, в углу которой стояла черная круглая печь для обогрева помещения. Пищу мама готовила на электроплитке или примусе в коридоре. Иногда всей семьей обедали в какой-нибудь чайхане или в ресторане.
Когда папа приезжал на побывку домой из Ирана, у нас был праздник. Он привозил из-за границы подарки и гостинцы нам и маме. Света пошла в первый класс гимназии. У нее были особого качества тетради, карандаши, ручки, точилки для карандашей, одежда, обувь. Папа привозил сахар, по форме напоминающий снаряд, на Востоке он называется «голова», шоколад в виде различных фигурок в коробках, кишмиш, рис, фасоль иранскую, горох-нут, бараньи курдюки, цветные высококачественные кожи для пошива обуви и пальто, красивый трикотаж, шубы, ткани, натуральный шелк, обувь, французскую косметику и многое другое. У нас в доме собирались гости, в основном военные с семьями, было весело, слушали патефон, пели песни, пахло хорошими сигаретами. Многие папины друзья приходили прощаться с нами, так как уходили на фронт. Некоторые из них не вернулись. Был у папы друг-офицер, красивый, веселый, фамилия была Рыков, имя не помню. Однажды приехал к нам, пошутил с детьми, попрощался с родителями, быстро собрался и ушел. А вскоре мы узнали, что он погиб. У мамы много было подруг, которые не имели возможности одеваться в красивые иностранные вещи. Им хотелось иметь такие же воздушные шифоновые платья, нарядную обувь, изысканную косметику, украшения. Возможно, кто-то и завидовал маме. Но она была не только мила собой, но и добра, как истинная интеллигентка. Мама нередко одаривала подруг заграничными вещами, за что дедушка – ее отец – называл дочку простофилей.
Пока мама была на работе, а Света в школе, меня закрывали дома на замок. Иногда сестра приходила за мной и вела в школу покормить обедом. Мы с ней кушали из одной тарелки суп из черепахи, было очень вкусно. Дети тихо ели, убирали посуду, затем брали свои учебники и расходились по домам. В школе учились русские, туркменские, узбекские дети. Между собой они разговаривали по-русски и были дружны. Когда у мамы выдавалось время и случалось хорошее настроение, она любила нам читать детские книги. Особенно мне нравилось слушать про Почемучку писателя Бориса Житкова.
В комнате на стене висело радио – черная тарелка, – по которому звучали военные песни, информационные сообщения о событиях на фронте. Я еще мало что осознавала, но тревожные сообщения действовали угнетающе. Дома одной не хотелось находиться. Почти напротив нашего окна была будка сторожа, двор охранялся. Я влезала на подоконник, подзывала сторожа, давала ему некоторые угощения (сигареты, сахар, конфеты). Он помогал мне вылезти через форточку во двор, а когда нагуляюсь, перед приходом сестры или мамы, с помощью того же сторожа попадала домой и как паинька сидела. Потом это все разоблачилось, и мама нашла женщину, которая присматривала за мной и сестрой.
Наш двор был большой. Кроме жилого дома, в нем находились котельная, летний душ, затем построили деревянный магазин, закусочную. В середине войны во дворе вырыли окопы, чтобы люди могли прятаться при бомбежках. Однажды привезли убитую лошадь. Работники из закусочной ее разрубали на части и мясо продавали жителям. На базаре продукты сильно подорожали. Во дворе было много зелени, субтропических деревьев, кустарников, цветов, от которых веяло прохладой и ароматом знойного оазиса Средней Азии. Все это поливалось, подстригалось и охранялось. Удивительно, что люди там, не в пример населению средней полосы России, очень бережно, с большой любовью относятся к природе. Может быть, оттого, что жаркое солнце Туркмении так нещадно печет, и зеленые островки и арыки с прохладной водой являются спасением для человека и источником его жизни. Две высокие шелковицы (тутовник) давали живительную тень, кормили ребятишек нашего двора крупными, сладкими, как мед, белыми ягодами. Тут же росла айва, какие-то деревья с крупными коричневыми стручками, внутри которых были сладкие зерна. Особым благоуханием веяло от кустов жасмина, сирени, которые росли вдоль забора. Под тенью деревьев стояли печханы – это железные кровати, обтянутые марлей. Жильцы нашего дома спали ночью во дворе, так как в помещении было душно. Марлевые пологи защищали от ядовитых москитов, которых очень много в Средней Азии. От укуса этой мошки на теле человека на всю жизнь оставалась пендинская язва, будь то на лице, руках или прочих местах. Практически все, кто побывал в Средней Азии, имеют на память такую печать. Каждая семья нашего дома имела во дворе свой мангал для приготовления пищи. Обычно это было перевернутое старое ведро, приспособленное под печку. На нем варили суп, жарили на сковороде мясо и даже делали шашлык, что у нас было очень принято. Когда готовили обед, аромат распространялся по всему двору, а если жарили шашлык, то пахло на всю улицу. И это не удивительно, потому что в Средней Азии очень вкусная баранина, насыщенные солнцем фрукты и овощи.
За забором нашего двора располагался исторический музей. Его окружал великолепный сад с клумбами, цветущим кустарником, олеандрами, розарием, экзотическими деревьями, стройными кипарисами. По территории сада важно и грациозно прогуливались павлины. Их клекот слышен был далеко в округе. Мы не раз ходили в этот музей с родителями, сестрой и соседскими детьми. Там были представлены интересные экспозиции, макеты о жизни и быте туркменского народа, о том, как они выращивают хлопок, искусно ткут ковры, какие они смелые наездники и хорошие пастухи. Красивые национальные костюмы и оружие, украшенное позолотой и драгоценными камнями, висели под стеклом.
Я помню, как родители с нами ходили в гости к друзьям Ляховым, которые жили в собственном доме с садом и виноградником. Тетя Маруся Ляхова – мамина подруга по гимназии, а ее муж Сергей Ляхов был спортсменом-тяжелоатлетом. У них подрастали сыновья Володя и Шурик. Нам нравилось у них бывать, Ляховы любили меня и Свету. Впоследствии Володя Ляхов стал чемпионом Европы по метанию диска. Много позже, в шестидесятые годы, живя в г. Балашихе, я прочла, что Владимир Ляхов – олимпийский чемпион. Через него я узнала адрес его матери, которая переехала в Таджикистан и жила там, будучи уже в преклонном возрасте. Она давно похоронила первого мужа. От второго мужа, который тоже ушел из жизни, она имела третьего сына. Я написала ей письмо, которому она очень обрадовалась и удивилась. Тетя Маруся сообщила мне о своей нелегкой жизни и прислала из их семейного альбома ценную для меня фотографию мамы и папы. Они сфотографировались вместе в 1943 году, когда отец уходил на фронт. Тетя Маруся ничего не знала о судьбе моих родителей, потому что война, а затем сильное землетрясение в Ашхабаде разбросали всех по свету. Когда она узнала адрес моей мамы, которая жила уже на Украине, то успела написать всего два письма. Вскоре мама умерла. Тетя Маруся долго сокрушалась, почему после тридцатилетнего перерыва, найдя подругу детства, потеряла ее навсегда.
Когда родители были вместе, нас водили в зоопарк, детские театры, городские парки. Под яркими тентами мы ели мороженое, пили морс, лимонад, крем-соду.
В парках всюду были сооружены летние театры и эстрады, играла музыка. В парк им. В. И. Ленина мы со Светой часто бегали сами, потому что он располагался недалеко от нашего двора. Там мы любовались цветами. Сотни сортов и расцветок дивных роз благоухали на улицах и в скверах Ашхабада, поэтому его и зовут городом цветов. Львиный зев, петунии, анютины глазки, ночные красавицы украшают яркими коврами интерьеры парков и источают незабываемый тонкий аромат южного края. В парке, где мы гуляли со Светой, было много фонтанов, бассейнов со скульптурами и золотыми рыбками. Украшали парк роскошные павлины, важно гуляющие по дорожкам, распустив веером хвосты. Мы вместе с детворой плескались в бассейнах, садились верхом на скульптуры лягушек, рыбок, старались попасть под струи фонтана, хотелось охладиться от знойного воздуха. Бегали мы, как и все ребятишки, в трусиках и босиком. Любили плескаться в арыках, которые проходили по окраинам улиц.