История немецкого литературного языка IX-XV вв.
Шрифт:
Михайло на мгновенье задумался, а затем продолжал:
— Пойдите к нам, в Петривку, и вы увидите, как висят возле церкви наши товарищи… А за что? За то, что они боролись за волю… У нашего народа никогда не было и нет вражды к вам… Вот спросите Шмаю… Мы с ним вместе в окопах гнили, вшей кормили, вместе страдали… Разве у нас была когда-нибудь с ним вражда? Разве там, в окопах, мы говорили: «Ты украинец, ты — русский, а ты — еврей?» Не было этого! Среди простых людей никогда этого не было! И не будет! Вражду сеяли и сеют кулаки, бандиты,
Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
Михайло Шевчук посмотрел на восток. Время шло быстро. Нужно было спешить.
Посланцы Петривки уже сели на подводы, но Ковалиха задержалась и, посмотрев на женщин, кутавших в одеяла своих малышей, сказала:
— Может, заберем с собой в село ваших ребятишек? Жалко ведь… Померзнут… Спрячем их у себя, будем беречь, как своих. А утихнет, привезем обратно…
— Что вы! — зашумели женщины. — Что с нами будет, то и с детьми…
— Скоро домой пойдем. Не вечно же нам в лесу торчать…
— Когда-то еще удастся вернуться домой? — вставил балагула, который все время молчал, прислушиваясь к взволнованным словам Михайлы Шевчука.
Шмая неласково взглянул на соседа:
— Что ты болтаешь? Зачем говорить глупости? Долго так продолжаться не может. Скоро Советская власть у нас будет. Тогда…
Шмая подошел к телеге, на которой сидел Шевчук, и обнял его:
— Еще раз спасибо тебе и всем твоим землякам. Дай им бог здоровья. Когда видишь хороших людей, легче на душе становится. Я знал, что на земле больше хороших людей, чем плохих…
— Это ты, Шмая, хорошо сказал, — ответил Шевчук. — Очень хорошо ты сказал. Знайте, мы не оставим вас в беде…
Через несколько минут подводы тронулись и быстро покатили в сторону Петривки.
Взволнованные, взбудораженные, растроганные, провожали их беженцы. Махали вслед руками, фуражками. Людям казалось, что сквозь ночной мрак засияло солнце, ясное, неугасимое, как сама жизнь человеческая.
Дни стояли серые, сумрачные, ночи — черные, безлунные. Время тянулось, как вечность. Ветер бушевал среди могучих дубов. Люди выходили на дорогу, но не обнаруживали на ней никаких признаков возвращения отряда, и тревога за его судьбу все больше охватывала беженцев.
Некоторые семьи, несмотря на все уговоры, покидали лесной табор, пробирались в местечко, на родные пепелища.
В эти дни Шмая-разбойник и Хацкель крепко сдружились. Все поражались: разные они и по характеру, и по взглядам и повадкам, а тяжелое время так сблизило их, что казалось, будто дружат они с детства. Оба жили в одном маленьком шалаше, укрывались одной шинелькой, служившей им и одеялом, и подушкой, ели из одной миски, сменяли друг друга в карауле, охраняя покой измученных людей.
Как-то в предрассветный час, когда Шмая только что сменил товарища и медленно расхаживал по лужайке, он услыхал со стороны местечка необычный шум, увидел там огни. Одновременно с ним этот шум услышал еще кто-то и подошел к кровельщику. Скоро все беженцы были уже на ногах. Тревога охватила людей.
— Что ж это, бандиты? Мало нас терзали и грабили?!
— Решили, верно, камня на камне в нашем местечке не оставить… Сровнять все с землей…
— Тише! Замолчите! Что вы расшумелись, как вороны! — не сдержался кровельщик. — Зачем гадать, кто туда пришел. Погодите, я пойду посмотрю…
— Куда, сын мой, да еще с винтовкой! Оставь ее здесь… Увидят у тебя оружие, хуже будет… Добром с ними надо, только добром… Так наши предки учили, — подошел к нему реб Арье, — так в священном писании сказано.
Шмая укоризненно посмотрел на старика, покачал головой:
— Вы старый человек, и я не должен с вами ругаться, реб Арье, но могу вам сказать, что вы напрасно беспокоите предков… Вы смотрите в священные книги, а предков не понимаете. Они не призывали, как вам кажется, к смирению. Когда на них нападали, они сражались за свою жизнь, за свою свободу… Вы плохо знаете историю!
Не выдержал и Хацкель, подошел к ним:
— Знаете, реб Арье, что я вам скажу? Идите на свое место, спите или читайте псалмы!.. А советы ваши нам не нужны! Обойдемся без вас!..
— Да, без меня!.. — огрызнулся рассерженный старик, поправляя ермолку на голове. — Хороши у нас дела, если нами заправляют кровельщик и балагула! Все прахом пойдет…
— Коль мы вам не нравимся, — перебил его Хацкель, — так вы имеете полную возможность не быть с нами сватами… А Шмая-разбойник дело говорит. Хоть он и не шибко разбирается в священном писании, зато у него на плечах хорошая голова. И если б его учили столько, сколько вас учили, он был бы — ого!
— Боже мой, нашли время ссориться!.. Тут все в опасности, а они грызутся!.. Что вы там не поделили? — вмешалась в разговор старуха в черных очках. — Делать вам нечего?
— Замолчите! — прикрикнул на нее Шмая. — Слышите, как там шумят?
— Я могу перед амвоном поклясться, что оттуда слышится еврейская речь…
— Еще чего придумала!
— Вот послушайте…
— В самом деле… Точно!
— Стало быть, не банда туда пришла… Наши!
— Может, это лишь хитрость бандитов?
— А знаете, что я слышал? — отозвался хромой парень, который все время держался поближе к Шмае. — Я слышал, что у Петлюры в Киеве есть какое-то еврейское министерство… И министр еврейский у них есть.
— Очень интересно, — перебил его кровельщик. — Что ж это за еврейский министр, который помогает Петлюре погромы устраивать?
— А может, этот министр приехал в местечко и хочет повидаться со своими единоверцами?..
— Разве он наш единоверец, если снюхался с Петлюрой?
— А что, если это наши, из отряда?..