История нравов. Буржуазный век
Шрифт:
До 1840-х годов моральное лицемерие было поэтому официальной классовой моралью только в среде мелкой буржуазии, в среде мещанства, то есть там, где в силу узких экономических предпосылок существования оно было в ходу всегда, во все времена. Буржуазия, напротив, жила и вела себя, как истый парвеню, а ведь таким парвеню она и была на самом деле. Она бесцеремонно выставляла напоказ свой свободный образ жизни. Перед кем мы будем стесняться? Кому мы обязаны отдавать отчет? Нам принадлежит мир! Мы можем себе все позволить! Наш денежный мешок – вот наш закон и наша мораль! Так гласила житейская философия буржуазии, выраженная самыми недвусмысленными словами и в самых разнообразных видах.
История
С шумом и гамом жила себе изо дня в день, пируя и наслаждаясь, английская буржуазия. Буржуазная свобода обнаруживалась в виде беспредельной разнузданности, в виде отказа от всяких общественных условностей. Каждый город походил до известной степени на сплошную матросскую таверну. Все чувства выставлялись напоказ, так как парвеню не любит ничего скрытого и тайного. Он хочет показать свое богатство так, чтобы все его видели. Если он лишен этой возможности, то даже самое изысканное наслаждение не доставляет ему никакого удовольствия.
Вся его физиономия похожа на его манеры. Руки его не холены, туалет небрежен. При всей элегантности костюм его не имеет ничего общего с изысканной линией, свойственной костюму старого режима. Демонстративная кричащая роскошь подчеркивает, что он стоит очень дорого. Костюм служит гротескной оболочкой, как нельзя более соответствующей гротескному содержанию. В особенности это доказывают драгоценности, которые носит или, вернее, которыми обвешивает себя парвеню. Если руки не холены, туалет небрежен, движения неуклюжи и дубоваты, то у него есть зато другая особенность: лицо в большинстве случаев выразительно, костисто, неодухотворенно.
Это люди, которые, несмотря ни на что, «уже размышляют над всеми проблемами, порожденными новым веком». Картины Хогарта и Роулендсона служат тому неопровержимым доказательством.
Так как большинство английской буржуазии состояло из выскочек, то наслаждения, которым она предавалась, отличались все без исключения грубостью и необузданностью. Много ели, много пили и много «любили» – без всякой аристократичности и без всякой изысканности. Наслаждались, так сказать, «уплетая за обе щеки».
За деньги можно купить огромные куски баранины – люди подчеркивали поэтому, что у них деньги, не зная удержу в еде. За деньги можно купить «любовь» – поэтому без проститутки не обходилось ни одно удовольствие. Безбрежным потоком наводняли проститутки все улицы. Люди раскошеливались и брали что нравилось. Здесь дочь, там мать, а то заодно и мать, и дочь. Похищения, особенно замужних женщин, и совращения были обычными явлениями.
Английская разнузданность стала типичной, вошла в поговорку. Ею и отличались повсюду англичане, где бы они ни появлялись. Ни в одной другой стране эти черты выскочки так ярко не выступали в физиономии буржуазии, потому что нигде не было таких благоприятных для их беспрепятственного развития условий, как именно в Англии. По существу, однако, эти люди нового века, которые были в то же время и его царями, были во всех странах одинаковы.
Современник великой революции, Гримо де ла Рейньер, говорит о вынесенных ею на поверхность жизни французских буржуа-парвеню: «В связи с обусловленной революцией переменой в имущественных отношениях людей, в связи с переходом больших богатств в другие руки, чем те, которые ими владели до сих пор, находится увлечение чисто животными наслаждениями. Сердце этих неожиданно разбогатевших парижан подверг лось изменению и стало подобно зобу голубя. Их желание не более как аппетит, их ощущения не более как прихоть».
Другой
Похожие сведения имеются у нас и о Германии. В одном своем сочинении уроженец Гамбурга Иоганн Петер Галлас говорит: «Темы бесед в этих кругах – наряды, прически, обеды, разводы, банкротства. Едят за обедом много, после еды играют в bouillotte [13] или совершают прогулку в экипаже, возвращаются к чаю, болтают, не вслушиваясь в вопросы, зевают во весь рот, отправляются, наконец, спать и делают завтра то же, что делали сегодня».
Итак: повсюду новые господа жизни были выскочками с манерами выскочек. Вся разница только в том, что во Франции и Германии все носило более мелкобуржуазный оттенок. Правда, с первого взгляда было видно, что эти люди уже переросли мещанские традиции, но они слишком к ним привыкли, чтобы сразу от них отделаться, когда занялась заря новой жизни.
13
Бульот, карточная игра.
Перелом – или, если угодно, конец возраста шалостей, конец отрочества буржуазного общества – обозначился прежде всего в Англии, а именно в период между 1820 и 1830 годами. Перелом был такой основательный, что на первый взгляд может показаться, будто опять наступил совершенно новый период: настолько изменилась по сравнению с только что закончившейся эпохой физиономия людей и вещей. На самом деле, однако, содержание изменилось лишь настолько, насколько того требовал новый костюм. Люди просто надели новый фрак – фрак солидного почтенного обывателя, и этот фрак отныне должен был носить каждый, кто хотел считаться членом порядочного общества.
Во Франции и Германии этот перелом не так бросался в глаза, хотя и был не менее основательным, именно потому, что, как уже упомянуто, здесь буржуазия не отказалась вполне от своего прежнего мещанского, обывательского костюма. Здесь людям было достаточно лишь принять серьезное и «степенное» выражение лица, чтобы достойным образом приспособиться к новым условиям жизни.
Происходившая внешняя перемена общественной жизни была, впрочем, ускорена еще одним особым обстоятельством, а именно экономическим положением. Профессия коммерсанта становилась не только все прибыльнее, но и требовала ввиду гигантского прогресса техники и связанного с ним расширения производства все большего и большего напряжения всех сил. К тому же теперь всюду по соседству сидел какой-нибудь бессовестный конкурент. Итак, надо было быть начеку. А если для имущих классов в этом положении везде и всюду не было иного выхода, как отныне демонстративно разыгрывать роль олицетворенной морали, если оказалось недостаточным ограничить прежнюю эпикурейскую жизнь праздничными днями, то в этом виновато было то обстоятельство, что как раз в это время в конторах буржуазии появился пролетариат со своими требованиями господства и настойчиво заявил о своем желании быть на первых порах по крайней мере прилично оплачиваемым компаньоном при разделе им же созданной прибавочной стоимости.
Конец ознакомительного фрагмента.