История о сене и собаке
Шрифт:
— Знаешь, какая история со мной приключилась, — сказала я. — Удивительное совпадение, и очень неприятное.
Я рассказала Федору о вчерашней поездке в метро, несчастном случае, Лудовине и его объяснительной записке.
— Так и написал? Ну и наглец… И ты терпишь подобные выходки со стороны своих рабочих? Даша, нужно сразу поставить его на место, кардинально и просто — уволить.
Я молчала, глядя, как Федор аккуратно разрезает стейк, и снова вспомнила дурацкую фразу Лудовина: «Ну вот, отклонился от сути.
— Что молчишь? — спросил Федор. — Или? Или тебя нравится, что чернорабочие пишут тебе записки подобного рода?
— У него второй разряд… — зачем-то сказала я.
— Ну-ну, Дарья, смотри, советую не церемониться… Прими меры!
Меры пришлось принимать, едва я вернулась в офис. Анна сообщила, что только что в дневном выпуске «Городских новостей» видела сюжет, посвященный вчерашним событиям на Восточной, и меня, дающую интервью. Появившийся как нельзя вовремя Суриков заявил, что мне не следовало лезть в объектив камеры, и обвинил в желании лишний раз засветиться.
— Да, конечно! Я — кинозвезда и топмодель, поэтому только и мечтаю, как попасть на экран или на обложку! — взорвалась я. — Ты неплохо устроился, вчера укатил домой, а мне пришлось отдуваться за всех, ехать на объект, разбираться там, и ты еще позволяешь себе упрекать меня, что я дала это чертово интервью? Сам бы покрутился!
— А кто меня послал вчера практически прямым текстом? — поинтересовался Суриков, но продолжать не стал, поскольку аргументы его явно зашли в тупик.
Разозлившись, я, после ухода зама, вызвала Маргариту с отчетом о проделанной работе.
— Я собрала все материалы, всех опросила, позвонила в больницу, — сказала Рита, появляясь в кабинете и выкладывая передо мной бумаги. — С этим, с Урузбековым, все в порядке. Ну, не совсем, конечно, в порядке, сломана рука и ребра, но в целом, нормально. Вот, составила акт…
— Присаживайся, — я постаралась настроиться на миролюбивый лад. — Акт я просмотрю, надо все проверить, потому что раз вмешалась пресса, нужно быть готовыми ко всему. Рабочий сам виноват в том, что случилось, он нарушил правила техники безопасности, и ты должна доказать это.
— Но мостки перехода были не очень устойчивы, вот, посмотрите, Дарья Васильевна, во всех объяснительных написано!
— Значит, нужно собрать другие, переписать… или ты хочешь, чтобы этот Урузбеков подал на нас в суд? Сейчас у него вполне могут найтись неуместные советчики!
— Но, Дарья Васильевна… — начала Маргарита, потерянно глядя на меня.
— Что — Дарья Васильевна? Это работа, Рита, работа и ты… — мне не удалось продолжить воспитательную речь, потому что в кабинет впорхнула Аня и заявила с триумфальным видом:
— Дарья Васильевна, он пришел!
— Кто он?
— Но, Дарья Васильевна, вы же потребовали, чтобы он был здесь ровно в два… А сейчас, — она взглянула
«Черт, это явился Лудовин… — сообразила я. — И мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз… Но не могу же я выставить из кабинета инженера по технике безопасности, когда вопрос как раз и касается этой самой техники безопасности!»
— Пусть заходит, — скомандовала я, поскольку иного выхода из ситуации не намечалось.
Лудовин вошел в кабинет, высокий, лохматый, все в той же потертой куртке, прохромал длинными ногами к столу.
— Еще раз здравствуйте… — он взглянул на Риту. — С Маргаритой Николаевной мы сегодня виделись…
— Здравствуйте, Роман Петрович, — ответила Рита.
Ого! Она уже помнит, как его зовут. Надо же!
Он улыбнулся Рите, сел, не дожидаясь приглашения, откинул прядь волос с лица и уставился на меня.
— Вы вызывали меня?
Откуда в нем такая уверенность в себе? Какой-то рабочий второго разряда, второразрядный рабочий.
— Вызывала… Хотела, чтобы вы написали более подробную объяснительную, чем та, что вы изволили сочинить.
— Вам не понравилось? — спросил он. — Я… возможно, я погорячился и написал лишнее.
— Что значит, понравилось или не понравилось? — возмутилась я. — Да, вы погорячились, Роман Петрович! Пожалуйста, будьте так добры, перепишите ее, изложите все конкретно, по делу, распишите в деталях, что и как произошло. С вами же проводился инструктаж, не так ли? Вы напишите, я знаю, гораздо лучше… прочтите, вот, что вы писали, — я достала из сумки и подала ему свернутый листок бумаги, поймав удивленный взгляд Маргариты.
— Готов прочесть, но вовек не упражнялся, чтобы писать всякие там бумаги. Не писатель я…
— Вовек? А мне показалось, что у вас прекрасный слог, — съязвила я. — Не скромничайте, Роман Петрович, не скрывайте свои таланты!
— Скрываю? Я? Где и когда?
— Читайте, что вы написали, берите бумагу и переписывайте! Здесь и сейчас! — рявкнула я, вырвала из лотка чистый лист бумаги, достала из настольного органайзера ручку и протянула ему, желая как можно скорее прекратить на глазах развивающийся балаган.
— Извините, — сказал он, встал и огляделся. — Писать здесь?
— Здесь! Садитесь и пишите! Я жду! И поскорее! Маргарита Николаевна, вы можете идти!
Рита хотела что-то сказать, но, видимо, передумала или не решилась и вышла из кабинета. Лудовин, крутя в руке ручку, уставился на чистый лист. Я вынула из прозрачной папки пачку объяснительных и, взяв первую сверху, начала читать ее.
— Знаете, сто лет уже ничего не писал, — сообщил Лудовин.
— Но вы грамотно излагаете, — заметила я, читая, как один из свидетелей развернувшихся перед ним событий, пытается описать их: «Я увидил, как пастрадавший упал с носилками в катлаван. Побижал туда…».