История одиночества
Шрифт:
– Он всегда так выглядел, словно за все в ответе, – продолжила сестра. – В мужчинах мне это нравится. Кристиан был такой же.
– Верно, – согласился я. Кристиан и вправду имел такой вид.
– Ты знаешь, что у него был роман с миссис Тэтчер?
– У Кристиана? – поразился я. Нечто невероятное.
– Да нет, у Рейгана, – раздраженно пояснила сестра. – По крайней мере, такие слухи. Дескать, они крутили любовь.
– Ну не знаю. – Я пожал плечами. – Вряд ли. Она слишком черствая для
– Хорошо, что этот Клинтон убрался, – сказала Ханна. – Грязный паскудник, правда?
Я неопределенно качнул головой. Меня самого мутило от Билла Клинтона. Политика его мне нравилась, но озабоченность спасением собственной шкуры напрочь убила доверие к нему. Грозит пальцем, непроницаемый вид, все отрицает. И ни слова правды.
– Еще этот оральный секс, – сказала Ханна, и я изумленно вытаращился. Сестра никогда не произносила ничего подобного, я даже подумал, что ослышался, но уточнять не стал. Что-то мурлыча, Ханна перевернула колбасу на сковородке. – Ты поклонник кетчупа или коричневого соуса?
– Кетчупа.
– Кетчуп закончился.
– Ладно, коричневый соус вполне сойдет. Я уж забыл, когда последний раз его пробовал. Помнишь, отец все подряд ел с ним? Даже лосося.
– Лосося? – Ханна подала мне тарелку с двумя аппетитными бутербродами. – Разве лосось когда-нибудь успевал вырасти?
– Изредка случалось.
– Такого не припомню. – Сестра уселась в кресло и взглянула на меня: – Ну как бутерброды?
– Что надо.
– Надо было накормить тебя ужином.
– Пустяки.
– Не знаю, что у меня с головой.
– Не переживай. – Я попробовал сменить тему: – Что у вас было на ужин?
– Курица с вареной картошкой. Вернее, пюре. Кристиан любит пюре.
– Джонас, – поправил я.
– Что – Джонас?
– Ты сказала – Кристиан.
Ханна растерянно покачала головой, словно не вполне меня поняв. Я хотел объяснить, но тут наверху скрипнула дверь и на лестнице раздались тяжелые медленные шаги. Через секунду появился Джонас; он мне кивнул, улыбнувшись застенчиво, но радушно. Не мешало бы ему постричься, подумал я, грех скрывать такие красивые скулы под отросшими патлами.
– Как поживаете, дядя Одран? – спросил Джонас.
– Спасибо, хорошо. По-моему, с нашей последней встречи ты еще больше вымахал.
– Растет без удержу, – сказала Ханна.
– Ну разве что чуть-чуть, – возразил Джонас.
– А что это за прическа? – Я старался говорить дружески. – Сейчас так модно?
Джонас пожал плечами:
– Не знаю.
– Ему надо срочно постричься. – Ханна развернулась в кресле: – Почему не сходишь в парикмахерскую, сынок?
– Схожу, если дашь три с полтиной. У меня ни гроша.
– Отстань. – Ханна вернулась в прежнюю позицию. – Мне и без того хлопот хватает.
– Да, ты рассказывала. – Я доел бутерброд и принялся за второй. – Посидишь с нами, Джонас?
Он покачал головой и прошел в кухню:
– Я просто хотел попить.
– Как учеба?
– Хорошо. – Джонас заглянул в холодильник и недовольно сморщился.
– Вечно уткнется в книгу, – сказала Ханна. – Такие мозги надо на что-то тратить.
– Ты уже решил, кем хочешь стать? – спросил я.
Племянник что-то пробурчал, но я не расслышал. Наверное, какую-нибудь дерзость.
– Этот парень будет, кем захочет. – Ханна не отрывала глаз от Джорджа У. Буша, произносившего инаугурационную речь.
– Я точно не знаю. – Джонас вернулся в гостиную и скользнул взглядом по телевизору. – Филологическое образование ни к чему не готовит, но как раз филология меня интересует.
– По моим стопам не пойдешь, нет? – спросил я.
Джонас потряс головой и, слегка покраснев, незло рассмеялся:
– Вряд ли, дядя Одран. Уж извините.
– Еще неизвестно, как у тебя все сложится, – сказала Ханна. – А вот дядя твой сотворил себе благородную жизнь.
– Я знаю, – ответил Джонас. – Я не хотел…
– Я просто пошутил, – пресек я извинения. – Тебе всего шестнадцать. Наверное, в наше время всякий шестнадцатилетний юноша, выбравший мое поприще, напрашивается, чтобы друзья его съели живьем.
Джонас посмотрел мне в глаза:
– Вовсе не поэтому.
– Ты знаешь, что в газете напечатали его статью? – спросила Ханна.
– Ну, мам! – Джонас бочком двинулся к двери.
– Что-что? – удивился я.
– Статью, – повторила сестра. – В «Санди трибьюн».
– Вот как? – нахмурился я. – И на какую тему?
– Да это не статья. – Джонас залился румянцем. – Рассказ. В общем, чепуха.
– Что значит – чепуха? – вытаращилась Ханна. – В кои-то веки наше имя появилось в газете.
– Значит, рассказ? – Я отставил тарелку и повернулся к племяннику: – Литературное произведение?
Джонас кивнул, избегая моего взгляда.
– И когда напечатали?
– Пару недель назад.
– Что ж ты не позвонил? Я бы хотел прочесть. Все равно молодец. Стало быть, рассказ. Та к ты этим хочешь заниматься? Писательством?
Джонас пожал плечами; казалось, он смешался не меньше, чем от моей необдуманной реплики на поминках. Чтобы еще больше его не смущать, я отвернулся к телевизору.
– Ну что ж, удачи, – сказал я. – Это великая цель.
Джонас вышел из комнаты, а я усмехнулся и взглянул на сестру, углубившуюся в программу передач.