История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей
Шрифт:
Художника и в самом деле разыскали у княгини. Звали его Габор Габча. Это был долговязый малый с такой плутовской рожей, что из него наверняка получился бы мастер по подделке бумажных денег, будь в то время бумажные деньги уже в ходу.
— Звать изволили, ваша милость?
— Над чем работаешь?
— Цветы амаранта рисовал для ее высочества.
— Прервись на часок…
— Не смею, потому как великая княгиня…
— Княгиня, княгиня… Государственные дела прежде всего. Герб будешь сейчас рисовать.
— И что же мне изобразить на этом самом гербе?
— По зеленому полю
— Великий князь, усталость нарисовать невозможно.
— Невозможно? Гм! И в самом деле — невозможно. Просто человек получится. А усталый — нет. Ну, хорошо, тогда пусть выполняет эту задачу не герб, а фамилия… Как тебя зовут, юноша?
— Ласло Вереш.
— Ну так вот, отныне твое имя будет Ласло Вереш Фаради [29] . Ступай, Габча, и нарисуй ему такой герб: белая собака на зеленом поле.
29
Фаради — от слова «фарадт», усталый (венг.).
Добрый час миновал — и вот наконец перед князем лежали готовенькая жалованная грамота и герб.
Князь подписал грамоту, а затем принялся пристально разглядывать герб.
— Твоя собака, Габча, ей-богу больше на козу смахивает. Так и хочется ее подоить. Право же, что за пса намалевал ты, дурень? Ну ничего, коза тоже тварь полезная. Отдайте все это пройдохе парню и выгоните его поскорей из дворца, не то он скоро и голову мою выпросит.
— Ну, он не такой дурак!.. — невольно вырвалось у Дёрдя Бельди.
— Что вы хотите этим сказать? — обернулся на реплику известный доносчик Янош Кендефи.
— А то, что утомленному путнику было бы не под силу носить на плечах такую тяжесть, — смело отвечал Бельди, а затем, наклонившись к Инцеди, добавил: — Она и для целой Трансильвании-то обременительна.
Глава IX.Клад
Совсем барином стал теперь Ласло Вереш. По какой бы улице Дюлафехервара он ни проходил, все девушки дивились его наряду да сабле, что на боку позвякивала. Да что от всего этого толку, коли в кармане нечему звенеть? От собачьего «приданого» у него не осталось ни одного динара. Значит, и не к чему корчить из себя барина, а лучше снова идти да просить у добрых людей подаяние. Только в таком наряде, как у него теперь, это во сто крат труднее будет, чем раньше. К тому же дворянин скорее с голоду умрет, чем по миру пойдет.
Ласло брел по улицам города и, останавливаясь то и дело, чтобы утереть пот со лба, раздумывал, не отправиться ли ему снова во дворец, а там броситься перед князем на колени: возьмите, мол, меня на какую-нибудь должность придворную. Ведь Апафи был так добр к нему…
Он и в самом деле отправился ко дворцу, но охрана у ворот не пропустила его.
— Чего тебе?
— К князю хочу.
— Ты что, с ума спятил? Выдумал тоже…
— Да я же был у него полчаса назад..
— Спасибо еще, что не вызываешь князя прямо сюда, к воротам, — посмеялся над ним один из охранников, с изрытым оспой лицом. — Мол, потолковать с ним захотелось. Ну-ну, полегче, сударь! Наш князь — это тебе не венский император, у которого дом что проходной двор. Понимать надо, о ком говоришь!
Какой-то молодой паренек, сидевший перед воротами на круглом камне, с любопытством повернулся к рябому стражнику.
— А вы что, бывали в Вене, дядя Ишток?
— Как же не бывать? Бывал, конечно.
— Говорят, дома там большие-пребольшие.
— Дома, верно, побольше, чем здесь, зато сады — поменьше. Словом, остальное все — маленькое.
— И люди тоже?
— И люди.
— Но уж воробьи-то, верно, такие же?
— И воробьи меньше.
— Ну, а пчелки, дяденька Ишток?
Старый солдат (а старые солдаты и двести лет назад врать умели) сердито прикрикнул на парнишку:
— Меньше, коли я говорю! А к тому же, пчел там на шнурке привязанными пасут. Садики-то маленькие, словно клетки для птиц. Так чтобы пчелы в соседний сад не залетали, их к улью тонкими ниточками привязывают.
— Скажи на милость! — удивился парнишка, думая, как же глупо устроен мир за пределами Дюлафехервара.
А Ласло Вереш все еще стоял перед дворцовыми воротами.
— Ну, чего еще ждешь?
— Жду, пока вы подобреете.
Тут дядя Ишток прямо-таки растаял.
— Чего же тебе надобно, сынок?
— Скажите по крайней мере, сударь, каким образом к князю попасть!
— Один только способ есть для этого. Надо записаться на прием к князю — у господина Михая Телеки.
— Где же он проживает, этот самый господин Телеки?
— Здесь, во дворце.
— Тогда пропустите меня к нему!
— Не могу! К господину Телеки вообще никак невозможно попасть.
Огорченный, Ласло повернулся и понурив голову пошел прочь от ворот. А ведь как горделиво шагал он отсюда всего лишь час назад!
Солнце уже закатилось, и мир переоделся в серое платье, с тем чтобы тут же сменить его на черное. Словно знак подавал нашему путнику: «Близится ночь. Где спать-то будешь?»
Торговки на рыночной площади начали свертывать свои палатки, убирая в большие корзины нераспроданные фрукты и жареную утятину.
Запах жаркого так соблазнительно щекотал нос новоиспеченного дворянина, что у него родилось желание схватить кусок утки да и задать стрекача. Но разве убежишь далеко с этой вот саблей?!
Пришлось ему взять себя в руки и пройти мимо рынка. У дверей трактира ему лукаво закивал пучок можжевеловых веток. Двое цыганят кинулись навстречу, пиликая на скрипках.
— Прикажите сыграть вам какую-нибудь красивую песенку, гошподин благородный рыцарь!
— Прочь с дороги, цыганята, а не то вот выхвачу я свою саблю, тогда и голов своих не соберете!
И он снова торопливо зашагал, теперь уже по узкой улочке, в нижнюю часть города, по-видимому совсем недавно пострадавшую от пожара: то там, то сям виднелись изуродованные, закопченные стены. На черной земле повсюду валялись обуглившиеся бревна и стропила, кучи головней, полуистлевших тряпок, прибитой дождем золы, земли, черепков посуды, оплавленного железа и стекла. Ветер набирал полные пригоршни пепла и развевал его над городом.