История одного ордена

Марвич Соломон Маркович

Долгие десятилетия разбоя в Индокитае, зверств, истребления народа. Это колонизаторы называли своей «культурной миссией»! Они увековечили имя адмирала, который первым бросил якорь в водах Индокитая, — генерала, который первым обстрелял селения вьетнамцев.

Пожилой сержант, наемник Индокитайского банка, профессионал войны, служивший только из-за денег, признал, что вьетнамцы стоят гораздо выше, чем он. Наемники и их хозяева остались такими же, как были, а народ Вьетнама, трудолюбивый, гуманный, осознал себя силой, которую не сломить.

Теперь Анри стали особенно близки слова, которые читали в его листовке: «Ради ваших миллиардов вы жертвуете нашей юностью».

В августе он писал из тюрьмы:

«Теперь я знаю лучше, чем когда-либо, что означает свобода при капитализме».

И в августе же Морис Торез призывает сторонников мира вырвать из тюрьмы Анри Мартэна и Раймонду Дьен.

Начинается битва за жизнь Анри Мартэна.

СУД

«Оправдайте Мартэна!»

Этот возглас слышит заключенный, которого поместили в соседней камере. Это Хеймбюрже. Анри ни разу не встретился с ним в тюрьме.

Хеймбюрже мечется по душной камере. Окошко у него не заколочено. Он дотягивается до решетки. Вот они стоят возле тюрьмы — сотни французов, мужчины, женщины, молодые, старые. Кто-то поднял на руки ребенка и показывает ему… Что он показывает? Они приветствуют Мартэна. Он здесь. Им это известно.

Они узнают и, вероятно скоро, что Хеймбюрже оговорил человека, который стал им таким близким. Эта мысль невыносима. Нет сил слышать эти возгласы, видеть этих людей. Хеймбюрже колотит кулаками в дверь. Он требует чернил и бумаги.

— Дополнительное показание? — спрашивает начальник тюрьмы.

— Да, да, дополнительное показание! — шепчет Хеймбюрже.

Через полчаса, получив исписанный лист, начальник тюрьмы говорит сквозь зубы:

— Несчастный!.. — Он не без любопытства смотрит на взмокшего, тяжело дышащего, взъерошенного Хеймбюрже, который прислонился к стене.

— Смотри, — говорит начальник тюрьмы, — как бы тебе не заколотили окно.

— Все равно, все равно!.. — шепчет Хеймбюрже.

«Однако наделает же это им хлопот!» — думает начальник тюрьмы, унося бумагу.

Заявление Хеймбюрже переполошило военную прокуратуру.

«Я один виновен в саботаже, — пишет Хеймбюрже. — Мартэн ничего не знал об этом. Я солгал на следствии».

Власти уже ничего не могут предпринять. Приходится назначить день суда. Он начнется семнадцатого октября.

Тулон называют городом «красных помпонов». Красный помпон пришит к синему берету матроса с французского военного корабля. Красные помпоны мелькают на улицах Тулона, старинной базы французского флота. Здесь в 1942 году «красные помпоны» пустили ко дну французские боевые корабли, чтобы они не достались гитлеровцам и не увеличили их военную мощь. Так патриоты отстояли честь своего флага. Но остался ли Тулон независимым после войны?

Пройдитесь по улицам города «красных помпонов». На одном из домов вы увидите вывеску: «Американская морская комендатура» Матрос с американского военного корабля может выкинуть любое безобразие — оскорбить женщину, поколотить жителя города… Этот хулиган — неприкосновенная фигура для французских властей. В крайнем случае его отведут в американскую комендатуру, и там дежурный офицер пожурит хулигана.

Могли ли «красные помпоны» — матросы, которые, рискуя жизнью, на глазах гитлеровцев топили свои корабли, — подумать, что после войны морской флаг Франции снова будет унижен?

Анри Мартэна судят не только по приказу из Парижа. Действует и приказ, полученный из-за океана. Суд над Анри Мартэном — продолжение борьбы со сторонниками мира. И все сознают это — и народ и слуги агрессоров.

Улицы Тулона, примыкающие к дому, где будет заседать суд, запружены матросами. Много гражданских жителей, много приезжих. Проносятся джипы морской полиции. Появились жандармы. Усилены отряды корпуса республиканской безопасности — из соседних городов спешно доставлены на грузовиках новые группы охранников. Тулон становится похож на осажденный город. Но это не может испугать сторонников мира. Утром во время футбольного матча и зрители и игроки почтили Мартына минутой молчания. Команды остановились в центральном круге, зрители поднялись с трибун. Никто не посмел нарушить минуту молчания, даже те, кто далек от сочувствия Мартэну. Не встать в такую минуту — это значит покинуть стадион под свистки, под возгласы негодования и презрения. В ста метрах от стен тюрьмы рабочие-строители организуют митинг. На стене морской комендатуры появляется огромный плакат: «Оправдайте Мартэна!»

Военный трибунал заседает в маленьком зале. Так решили заранее. В зале едва могут поместиться сто человек. Места впереди заняли журналисты парижских газет. Входит, сняв вельветовую каскетку рабочего, старый человек. Это Луи Мартэн, отец подсудимого. У него усталое, бледное лицо. С ним две девушки: сестра Анри и его невеста. Они ему что-то тихо говорят.

В два часа дня начинается процесс. Вот они, судьи. Один из них, председатель трибунала, известен своей жестокостью; другой — тем, что служил правительству Петэна; об остальных ничего не известно.

На столе папка с материалами дела. А где же другие папки? Их также можно считать материалами по делу Мартэна. Это материалы, представленные народом Франции, — петиции, телеграммы протеста, письма простых людей. Народ обвиняет судей. Он осуждает организаторов процесса. Все эти материалы остались в архивах трибунала. Но не заглушить голоса народа. Слышно, как люди скандируют на улице: «Оправдайте Мартэна!» Мимо них проносятся автомобили с полицией. На минуту слышен только шум моторов, а потом опять и опять: «Оправдайте Мартэна!»

Удар молотком. Тучный председатель трибунала приказывает:

— Введите подсудимых!

Их вводят. И с этой минуты Анри Мартэн становится виден всей Франции. Он, а не судья, ведет процесс в Тулоне.

Анри обменялся взглядом с отцом, с невестой, с сестрой. Многое они сказали друг другу без слов.

У юноши желто-бледное, утомленное лицо — сказались дни, проведенные в камере с заколоченным окошком; каштановые, зачесанные назад волосы, высокий лоб, черные живые глаза. Он очень спокоен.