История одного ордена
Шрифт:
Председатель с небрежным видом перелистывает листы дела. В знак удивления он высоко поднимает плечи и как бы незаметно для себя укоризненно покачивает головой. Однако, подсудимый, у вас великолепные характеристики. Отовсюду: из партизанского отряда, с места работы. Отличное прошлое! Как же могло случиться такое? Со стороны простодушный человек может подумать, что председатель впервые в начале заседания увидел эти материалы, что раньше он ничего не знал о прошлом человека, которого судит.
Актерские приемы нисколько не
— Что же именно случилось, господин председатель?
Председатель говорит тоном огорченного человека, человека, который удручен тем, что сделал юноша.
— Ну как же, Мартэн… Подписывая контракт, вы брали на себя известные обязательства. Серьезные обязательства, Мартэн. Распространяя листовки, вы их нарушили.
Анри смотрит председателю в глаза и твердо отвечает:
— Мои взгляды остались прежними. Обязательство нарушило правительство, нарушило тем, что развязало эту кровавую, постыдную войну.
Наступает долгое молчание. Председатель как бы не слышал того, что сказал Мартэн. Председатель раздумывает вслух.
— Листовка подписана: «Группа моряков». Кто это — группа моряков?
— Это группа моряков, господин председатель.
— Не вы один?
— Не я один.
— Но кто же еще?
— Это группа моряков, господин председатель.
На задних скамьях зашелестел смех. Председатель сдвигает брови:
— Вы сказали, что берете всю ответственность на себя…
— Я это повторяю. В листовках написано то, что можно прочесть в демократической печати.
— У нас вся печать демократична…
Неосторожная реплика. Над председателем смеются. Смеются даже сотрудники реакционных газет — они-то отлично знают нравы своей прессы. Любая из газет, которые они представляют в Тулоне, продается банкам, синдикатам, заокеанским магнатам. И как трудно приходится тем немногим газетам, которые можно считать демократичными!
— В этой листовке оказано: «Ни одного человека в Индокитай!» Ну, Мартэн, это открытый призыв к неповиновению! Иначе это место нельзя понять.
Что-то теперь скажет подсудимый?
Но вопросы, которые судейскому чиновнику кажутся тонкими и коварными, не производят на подсудимого никакого впечатления. Никогда не покинет его сознание своей правоты. Дни, проведенные в тюрьме, не сломили, а закалили его.
— Нет ничего противозаконного в борьбе против правительства, предающего интересы Франции! — раздельно отвечает он.
Адвокат, одетый в мантию, наклоняется к соседу-адвокату и шепчет:
— Я, кажется, не нужен моему подзащитному. У этого парня столько здравого смысла, что он даст сдачи любому казуисту.
После паузы Анри добавляет:
— Господин председатель, разве можно считать преступниками тех, кто боролись против Виши! А ведь Виши считало себя законным правительством Франции.
Он смотрит в упор на второго члена трибунала, который служил Петэну в годы оккупации. Тот не выдерживает взгляда.
Председатель поспешно вмешивается:
— Но, если каждый будет делать то, что ему нравится, к чему это поведет? К чему это поведет, Мартэн?
Председатель все еще старается вести допрос в духе добродушной, поучающей беседы. Поэтому он часто с оттенком благодушия в голосе повторяет имя подсудимого.
— Есть разница между «делать то, что нравится», и отказом выполнять преступные распоряжения.
В зале раздаются аплодисменты.
Председатель сразу меняется в лице. Теперь уже нет благодушия в его голосе. Он кричит:
— Я никому не позволю мешать нам!
И тотчас снаружи раздаются пронзительные свистки. Охранники пытаются оттеснить толпу от дома, где заседает трибунал. Доносятся возгласы: «Мир Вьетнаму! Освободите Мартэна!»
Вопросы задает прокурор:
— Вы сказали, что один из жителей Тулона взял на себя печатание листовок, которые вы составляли. Человек этот здесь, в зале? Узнаёте вы его?
Анри не отвечает. Пауза увеличивает напряжение в зале. Люди задерживают дыхание. Скрестив руки на груди, Анри с презрением смотрит на прокурора. Не надо бы прокурору повторять свой вопрос. Но он повторил и получил в ответ:
— Я не намерен помогать вам! Объявляют перерыв. Наконец-то старый Мартэн может обнять сына. Анри целует невесту. Она держится робко. Он ободряет ее, он шутит. Симона гладит его руку и с таким доверием глядит на жениха! Что бы ни случилось, она не откажется от него. Но почему должно было случиться такое? Почему ее Анри в тюрьме? И что предстоит им?
Подсудимых уводят. На улице моряки бросаются к Мартэну. Каждый хочет пожать ему руку.
Проходят сутки. Как дальше председателю вести допрос? Для него остается только один вариант: подсудимый дал определенные обязательства, подписав контракт; подсудимый их нарушил — он виновен.
Но вариант, который так долго обдумывал председатель трибунала, оказывается негодным.
— Меня обманули, — говорит Анри. — Я был уверен, что буду бороться для блага вьетнамцев. В Индокитае я увидел то, что возмущает совесть честных людей. Я повторяю: обязательства нарушило правительство!
Он рассказывает о том, как французские военные суда топили джонки, как поджигали деревни. Он рассказывает о зверствах экспедиционного корпуса, о шести тысячах жертв в Хайфоне.
— Вопрос о войне решает государство! — внушительно напоминает председатель.
— Несомненно. Но вопрос о мире также решает оно. И он мог быть заключен.
Анри продолжает свой правдивый рассказ.
— Мы — восемь миллионов молодых французов, — говорит он в заключение, — не хотим умирать ни за американских миллиардеров, ни за французских миллионеров. Но действиями одного лица не прекратить войну в Индокитае. Для этого нужна решимость всего народа. Я верю в такую решимость.