История одной девочки
Шрифт:
— Что это? Почему у нас обыск? Как могли они к нам прийти!
— По всем квартерам с обысками рыскают, — шёпотом сообщила няня. — И чего ищут — видать, сами не знают. Тут во всём нашем доме воров нету, чтобы краденое держали. Да ходят-то не днём, а всё ночью норовят. Чисто сами по воровскому делу.
Няня осторожно приоткрывает дверь на лестницу:
— Наверх теперь, к Рогачёвым пошли… Ну, чего там у Рогачёвых надо? Там одни старики живут. Ишь как в дверь стучат! Господи, твоя воля, только людям спокою не дают!
— Закройте дверь,
А мама громко восклицает:
— В самом деле, что же это за произвол! Врываются, когда им вздумается, в квартиры… Что им надо?
— Оружие ищут… Как ты не понимаешь! — И папа, вздохнув, устало опускается на стул.
— Уж это, поверьте мне, — уверенно говорит няня, — хорошие люди по ночам не ходют — одни душегубцы.
— А где твоё охотничье ружьё? — спрашивает мама, с ужасом глядя на папу.
— Под Галей, — спокойно отвечает он, вытирая платком вспотевший лоб.
— Где? — изумлённо переспрашивает мама, быстро обернувшись к Гале и глядя на неё с таким испугом, точно Галю надо немедленно спасать.
— Под Галей, под Галей! — успокоительно повторяет папа. — В диване, на котором она спит.
— Батюшки-и! — всплёскивает няня руками.
— Господи, что ты говоришь! — Мама бросается к дивану.
— Нечего волноваться, оно уже давно не стреляет. И не надо пугать ребёнка, — заканчивает папа. — Спать надо. Завтра у нас ранняя репетиция.
Но мама ещё долго не может успокоиться:
— Ну, а что, если бы его нашли? Всегда я говорила, что эта охота ни к чему! И подумаешь, охотник! За три года одну утку застрелил, и та горькая.
— Ну при чём же тут я, Марусенька? Ведь это уж не моя вина. А стрелял я действительно мало, потому что у меня плохое ружьё, прямо отвратительное ружьишко! Я всё собирался его переменить.
— Совершенно не к чему. Ведь ловил же ты рыбу прекрасно!
— Рыба рыбой, а ружьё само по себе. Оно мне для зайцев нужно.
— Всё равно очень прошу завтра же бросить это ружьё в воду!
Тут Галя заснула, а утром папа вынул из дивана своё старое ружьё, завернул его в портплед и унёс. И больше никто не видел этого страшного оружия. Но городовые остались в памяти Гали, и стук тяжёлых сапог долго чудился ей по ночам.
И как-то в ненастный вечер, когда шум дождя, барабанившего в окна, напоминал Гале тот страшный, такой же ненастный вечер, после которого папа выбросил в речку своё охотничье ружьё, Галя шёпотом спросила няню:
«Няня, в кого они хотели стрелять, эти дяди, которые ночью ищут оружие и так стучат сапогами?»
«Боятся они, кабы в них самих кто не пальнул!.. Спи, Галенька, нечего тебе спрашивать о чём не след!»-ворчливо ответила няня, плотно укутывая Галю одеялом.
Дождь моросил с самого утра. Был конец апреля. По свинцовой Неве шёл ладожский лёд, но всем было ясно, что скоро лето.
Во-первых, няня пересыпала нафталином и убрала в большой сундук не только шубы и противные рейтузы,
И, наконец, — и это самое главное, — сегодня за обедом мама произнесла волшебные слова:
— Мы сняли дачу. Поедем опять в Белые Струги.
После этих слов было уже невозможно есть суп! Чудесные картины встали в памяти Гали: белые кувшинки, которые папа доставал из воды, и лиловые колокольчики у самого дома на лужайке (Галя часто прикладывала к ним ухо, чтобы узнать, не звенят ли они в самом деле, когда их качает ветер); и ландыш, запрятанный между двумя зелеными листками с капелькой росы, который они нашли с мамой, и полевые ромашки… У терраски лесенка в три ступеньки… А над крышей шумят деревья. И где-то там — тёмный лес. Но это ещё не всё! Около леса сверкало озеро, и оно было лучше всего — пожалуй, даже лучше цветов. В его прозрачной воде, у самого берега, блестели голубым серебром быстрые рыбки.
И всё это вдруг выплыло, как из тумана, от простых маминых слов: «Белые Струги».
Теперь оставалось только считать дни. Мама повесила над Галиным диванчиком особенный календарь. В нём было столько листков, сколько дней оставалось до «конца сезона». Каждое утро, просыпаясь, Галя отрывала по листочку. И вот пришло такое утро, когда листочков больше не было: сезон кончился!
Было первое мая, и солнце так нагрело оконное стекло, что оно стало горячим, и стоявшее на подоконнике молоко прокисло.
— Ну, пора на дачу! — сказал папа, весело входя в Галину комнату и открывая форточку. — Послезавтра едем в Белые Струги! Собирай свою куклу. Как у тебя её зовут-то?
— Миля, — говорит Галя и поспешно прячет куклу в большую картонку.
Но судьба Мили сложилась неважно: это лето она почти сплошь пролежала в глубине тёмной картонки и только один раз была из неё вынута, посажена в саду на скамейке и там забыта — на всю ночь.
БЕЛЫЕ СТРУГИ
У самого берега озера по жёлтому мягкому песку озабоченно снуют босоногие мальчуганы. Один из них стоит по щиколотку в воде и пристально наблюдает за стремительными движениями маленьких рыбок синюшек, скользящих у самых его ног. Он погружает в воду обе руки, и рыбки вихрем разлетаются в разные стороны. Мальчик смеётся и оборачивается назад, к берегу, где слабым огоньком горит маленький костёр.
— Эй, эй! — кричит мальчик. — Чья очередь идти за сучьями? Я больше не пойду!
— Илюшина — он ещё не ходил! — кричат с берега.