История одной кошки
Шрифт:
— Поверить не могу, сколько здесь дисков! — признается Джош Лауре. — По-моему, я еще никогда не видел такой большой коллекции винила.
— Я тоже никогда не замечала, насколько она большая, — говорит Лаура. — Должно быть, мама оставила себе больше, чем я предполагала, после продажи магазина.
— Какой выбор! — По восхищению в голосе Джоша я понимаю, что, вероятно, не у всех людей есть такая стена с черными дисками, как у Сары. Сквозь металлические прутья переноски я вижу Джоша фрагментами — раньше я так смотрела на мир через большое окно, подкравшись к нему и глядя сквозь прутья пожарной лестницы. Джош сидит, скрестив ноги, перед пластинками.
—
— Мама в основном увлекалась танцевальной музыкой, — объясняет Лаура. — Но ее соседка по комнате участвовала в панк-группе, и они обменивались дисками.
Джош усмехается.
— По всей видимости, это и объясняет наличие у нее пластинки «Go Girl Crazy» рядом с «Discо Tex and the Sex-O-Lettes».
— Давай упакуем их. Посмотрим позже, дома, — говорит Лаура. Поскольку Джош колеблется, она поднимает уголки рта вверх и произносит: — Честное бойскаутское!
Джош кивает. Потом громко ойкает, встает, подходит к открытой коричневой коробке и что-то оттуда достает.
— Я не упаковал, потому что думал, ты захочешь оставить это в квартире.
Лаура подходит, чтобы разглядеть вещь, которую держит в руках Джош. Предмет похож на одну из вставленных в рамочку фотографий, которые когда-то жили на столе у дивана.
— Сколько ей здесь? — спрашивает Джош. — Она такая юная.
Лаура берет в руки снимок.
— Девятнадцать. Это как раз перед тем, как она родила меня.
— Она была такой красавицей. — Джош смотрит на Лауру и улыбается. — Как и ты.
— Нет, — отвечает Лаура. — Мне никогда не стать такой красавицей, как мама.
Вначале мне кажется, что она говорит это из так называемой скромности — это когда люди делают вид, что не настолько хороши в чем-то, хотя на самом деле лукавят. (Кошки так никогда не поступили бы). Но в ее улыбке сквозит такая печаль, когда она добавляет:
— Будучи маленькой, я всегда думала, как мне повезло, что у меня самая красивая мама на свете.
— Наши дети когда-нибудь тоже будут так думать. — Лаура молчит, Джош приобнимает ее за плечи и мягко произносит: — Так и будет, Лаура. Обещаю.
Как мило с его стороны сказать такое! Особенно учитывая, что мне трудно судить о человеческой красоте (мне существо, лишенное меха и вынужденное ходить на ногах, как у оленя, кажется голым и неуклюжим). По-моему, нет причин для того, чтобы глаза Лауры опять наполнялись водой от слов Джоша. Но они почему-то наполняются.
Мне кажется, Джош хочет оставить Лауру в одиночестве, чтобы она согнала эту воду. Лаура несколько раз тяжело сглатывает и пытается смахнуть ее, пока она не полилась ручьем. Мужчина вновь подходит к черным дискам, берет один, кладет на специальный столик Сары. Музыка наполняет квартиру в очередной раз. Это так похоже на то, что сделала бы Сара, и впервые мне кажется, что, возможно, я полюблю Джоша. Он даже подпевает под музыку, как иногда делала она.
Любовь — это послание, любовь… Любовь — это… любовь.
Б'oльшая часть коричневых коробок остается в квартире — за ними приедет Армия спасения. Оставшиеся Лаура с Джошем сносят вниз, к огромному, прикрепленному к машине металлическому ящику на колесах. Мусорные пакеты Лаура относит в конец коридора к мусоросборнику. Дверь она оставляет открытой, и я слышу, как ее шаги замирают, когда она возвращается назад в квартиру. Потом я слышу, как она вновь бежит к мусоросборнику и достает один из пакетов. Ее шаги звучат все глуше, как будто она несет
Я ни на минуту не покидаю переноску. Так уж выходит. Лаура прикрыла, а затем заперла ее, что с ее стороны крайне невежливо — я же залезла в нее по собственной воле! Назовите мне хотя бы одну причину, по которой нужно обращаться со мной, как с глупой собакой, которая только и мечтает сбежать из конуры. По-моему, люди даже не понимают, как иногда ранят кошачье достоинство. Я в последний раз окидываю взглядом квартиру через прутья переноски. Неужели я больше никогда не буду здесь жить?
Лаура выносит меня на улицу, мне приходится зажмуриться на полпути, потому что сквозь расположенные крест-накрест прутья решетки слишком ярко светит солнце. Лаура садится в машину, мою переноску ставит себе на колени. Джош тоже забирается внутрь, но через другую дверь, чтобы сидеть за большой круглой штуковиной, которая заставляет машину двигаться.
Раньше я ни разу не ездила в машине. Признаюсь вам, не так уж и плохо ехать, как только привыкнешь к этому ощущению: ты движешься вперед не на своих лапах. Езда даже навевает на меня дремоту, мне с трудом удается держать глаза открытыми, но я не хочу ничего пропустить и гляжу на проплывающие в окне предметы. До настоящего момента я даже не предполагала, сколького еще не видела.
Чем дальше мы едем, тем шире становятся улицы, пока я не убеждаюсь, что мы покинули Нижний Ист-Сайд. Некоторые улицы такие широкие, что даже не верится, что они настоящие. А здания! Я даже не все верхушки вижу, хотя и вытягиваю шею настолько, насколько позволяет переноска. В Нижнем Ист-Сайде я никогда не видела таких высоких зданий. В окнах некоторых я замечаю других кошек, которые греются в лучах послеобеденного солнца или прыгают на занавески, которые закрывают им обзор. Меня мучают вопросы: они всю жизнь будут жить в своих квартирах? Или однажды, как и мне, им придется куда-нибудь переезжать, потому что их люди перестанут приходить домой? Жаль, что я не могу у них спросить. Возможно, кто-нибудь из них знает, как заставить человека вернуться, после того как он тебя бросил.
Джош говорит Лауре, что он поедет по шоссе Вест-Сайд. Мы минуем широкую реку, в которой воды столько, что я и представить не могла, что в реальной жизни бывает столько воды. Там плавают лодки и люди на других странных агрегатах поменьше, которые позволяют им передвигаться по воде как будто бегом. (Я всегда жалею людей, потому что им приходится постоянно окунаться в воду, чтобы оставаться чистыми, но сейчас они передвигаются по воде без всяких причин!) На тротуарах у реки толпятся другие люди, которые несут еду, пакеты для покупок или держат за руку людей поменьше. Один из них бросает хлебные крошки огромной стае голубей — ах! Как было бы чудесно прыгнуть в самую середину стаи и показать этим глупым птицам, кто здесь хозяйка!
Лаура опускает окно со своей стороны, и тут же мне в нос ударяет множество запахов. Смесь этих ароматов заставляет меня вспомнить те времена, когда я еще была без Сары, жила на улице вместе со своими братьями и сестрами. Я чувствую запахи других машин, птиц, потеющих в своих пальто людей, свежей грязи. В это время года холода начинают отступать, поэтому я чувствую запах цветов и еще чего-то, чего назвать не могу, потому что слишком потрясена. Жалко, что нельзя оставаться на одном месте, чтобы различить запах каждого предмета и точно его назвать.