История одной смерти, о которой знали заранее
Шрифт:
— Просто я не спал всю ночь ни минуты, — сказал он.
И ушел, ничего больше не объясняя. «Все равно, — сказал он мне, — ей вечно мерещилось, что их обкрадывают». На площади он встретил отца Амадора, который возвращался в церковь в торжественном облачении, предназначавшемся для несостоявшейся службы, но Кристо Бедойя подумал, что тот не мог бы сделать для Сантьяго Насара что-либо еще, кроме как спасти его душу. Он снова пошел к порту, когда услыхал, что кто-то зовет его из лавки Клотильде Арменты. В дверях лавки стоял Педро Викарио, растрепанный и бледный, как мертвец, в расстегнутой рубахе с закатанными по локоть рукавами и с грубым ножом, сделанным им самим из тесака. Он вел себя вызывающе, разумеется, не случайно, и это была не единственная и не самая явная из попыток, предпринятых им в последние минуты с тем, чтобы кто-нибудь помешал ему совершить преступление.
— Кристобаль, —
Кристо Бедойя мог бы оказать ему эту милость — помешать совершить преступление. «Если бы я умел стрелять из револьвера, Сантьяго Насар остался бы жив», — сказал он мне. Но сама мысль об этом показалась ему чудовищной — столько он наслушался о сокрушительной мощи стальной пули.
— Учти, у него «магнум», который насквозь пробивает мотор, — крикнул ему Кристо Бедойя.
Педро Викарио знал, что это неправда. «Он не носил при себе оружия, если не был одет для верховой езды», — сказал он мне. И все же такую возможность он предвидел, когда решился отмывать честь сестры.
— Мертвецы не стреляют, — крикнул он Кристо Бедойе в ответ.
Тут на пороге показался Пабло Викарио. Такой же бледный, как и брат, только одетый в свадебный пиджак и с ножом, обернутым в газету. «Если бы не это, — сказал мне Кристо Бедойя, — их бы не различить». Из-за спины Пабло Викарио выглянула Клотильде Армента и крикнула Кристо Бедойе, чтобы он поторапливался, потому что в этом тухлом городишке один он — мужчина и он один может помешать трагедии.
То, что произошло затем, произошло на глазах и при участии всего города. Расходившийся из порта народ насторожился, услыхав крики, и стал занимать места на площади, желая увидеть преступление своими глазами. Кристо Бедойя спросил нескольких знакомых о Сантьяго Насаре, но никто его не видел. У дверей Общественного клуба он столкнулся с полковником Ласаро Апонте и рассказал ему о том, что произошло в лавке Клотильде Арменты.
— Не может быть, — сказал полковник Апонте, — я же послал их спать.
— Я только что видел их с ножами, какими забивают свиней, — сказал Кристо Бедойя.
— Не может быть, я отобрал у них ножи перед тем, как отправить спать, — сказал алькальд. — Должно быть, ты видел их до этого.
— Я видел их две минуты назад, и у каждого было по ножу, каким забивают свиней, — сказал Кристо Бедойя.
— Ах, черт возьми, — сказал алькальд, — значит, они сходили за другими!
Он пообещал тотчас же заняться этим делом, но прежде зашел в Общественный клуб сказать, что придет вечером на партию домино, а когда вышел оттуда, все уже было кончено. Кристо Бедойя тогда допустил свою единственную, но роковую ошибку: решив, что Сантьяго Насар в последний момент передумал и пошел к нам завтракать, не переодевшись, он отправился за ним туда. Он пошел напрямик, берегом реки, и всех, попадавшихся ему по дороге, спрашивал, не видели ли они Сантьяго Насара, однако никто его не встречал. Кристо Бедойя не встревожился: к нашему дому можно было пройти и другими путями. Проспера Аранго, проехавшая в наш городок из столицы, стала умолять его сделать что-нибудь для ее отца, который умирал сейчас в пристройке, — мимолетное епископское благословение на старика не подействовало. «Я видела его, когда проходила мимо, — сказала мне сестра Маргот, — краше в гроб кладут». Кристо Бедойя задержался на четыре минуты — посмотреть больного и пообещал вернуться позднее, принять срочные меры, потом еще три минуты он потерял, помогая Проспере Аранго отвести больного в комнату. Когда же он вышел на улицу, то услыхал: с той стороны, где находилась площадь, кричали люди и будто разрывались ракеты. Он побежал, но ему мешал неплотно прилаженный к поясу револьвер. Завернув за угол, Кристо Бедойя узнал по спине спешившую впереди мою мать с сынишкой, которого она тащила за руку чуть ли не волоком.
— Луиса Сантьяго, — крикнул он ей, — где ваш крестник?
Мать обернулась к нему на мгновение, лицо ее было залито слезами.
— Ой, сынок, — отозвалась она, — говорят, его убили!
Так оно и было. В то время, когда Кристо Бедойя искал его, Сантьяго Насар находился в доме Флоры Мигель, своей невесты, — куда вошел, завернув за угол, на котором они с Кристо Бедойей виделись в последний раз. «Мне в голову не пришло, что он зайдет туда, — сказал Кристо Бедойя мне, — в этом доме никогда не вставали раньше полудня». В городе поговаривали, что все семейство спало до двенадцати часов — по указанию Наира Мигеля, ученого мужа арабской общины. «Потому-то Флора Мигель и цвела словно роза, что не крутилась от зари до зари», — считает Мерседес. На самом же деле они, как
В тот понедельник Флора Мигель проснулась с первыми гудками епископского парохода и немного спустя уже знала, что близнецы Викарио караулят Сантьяго Насара, чтобы убить. Моей сестре-монашенке, единственной, с кем она разговаривала после несчастья, она сказала, что даже не помнит, кто ей об этом сообщил. «Одно помню: к шести утра об этом знали все». — сказала она ей. Однако она не могла взять в толк, зачем Сантьяго Насара убивать, скорее, подумалось ей, ради спасения чести его насильно женят на Анхеле Викарио. Она почувствовала себя страшно униженной. В то время как полгорода ожидало епископа, она у себя в спальне плакала от ярости, разбирая шкатулку с письмами, которые Сантьяго Насар посылал ей еще из колледжа.
Каждый раз, подходя к дому Флоры Мигель, — даже если там никого не было, — Сантьяго Насар проводил ключами по металлической сетке на окне. В тот понедельник она ждала его, держа на коленях шкатулку с письмами. Сантьяго Насар не мог видеть ее с улицы сквозь металлическую сетку, но она увидела его еще до того, как он поскребся в окно ключами.
— Входи, — сказал она ему.
Никогда еще никто, даже врач, не вступал в этот дом раньше 6.45 утра. Сантьяго Насар только что расстался с Кристо Бедойей у лавки Ямиля Шайума, и внимание стольких людей на площади было приковано к нему, что невозможно понять, как никто не заметил, что он вошел в дом своей невесты. Следователь искал хоть кого-нибудь, кто бы это видел, искал так же упорно, как и я, но не нашел. На листе 382 своего отчета он снова написал на полях красными чернилами: «Рок делает нас невидимыми». А суть в том, что Сантьяго Насар вошел в дом через парадный вход, на глазах у всех, не стараясь остаться незамеченным. Флора Мигель ждала его в зале, зеленая от злости, в платье со злосчастными рюшечками, которое надевала в особо торжественных случаях, она вложила шкатулку ему в руки.
— Держи, — сказала она. — И хоть бы тебя убили!
Сантьяго Насар так растерялся, что шкатулка выпала у него из рук и письма, писанные без любви, рассыпались по полу. Он бросился за Флорой Мигель в спальню, но она заперла дверь на щеколду. Он постучал в дверь, а потом позвал ее, слишком громко и требовательно для столь раннего часа, так что сбежалось все перепуганное семейство. Если считать старых и малых, единокровных и связанных брачными узами, сошлось человек четырнадцать, не меньше. Последним вышел Наир Мигель, отец: рыжебородый и в бедуинском бурнусе, вывезенном из родных мест — дома он всегда ходил в нем. Я видел Наира Мигеля много раз, он был огромен и величав, но более всего меня поражал его всегдашний авторитет.
— Флора, — позвал он на своем языке. — Открой дверь.
Он вошел в спальню к дочери, а все семейство ждало — не сводило глаз с Сантьяго Насара. Стоя на коленях, тот собирал с полу письма и складывал в шкатулку. «Как будто на него была наложена епитимья», — сказали они мне. Наир Мигель вышел из спальни через несколько минут, подал знак рукой, и семейство мигом исчезло.
Он заговорил с Сантьяго Насаром тоже по-арабски. «Я сразу же увидел: он понятия не имеет, о чем я толкую», — сказал мне Наир Мигель. Тогда он напрямик спросил: знает ли Сантьяго, что братья Викарио караулят его, чтобы убить. «Он побледнел и потерялся так, что нечего и думать, будто притворялся», — сказал Наир Мигель мне. И согласился, что поведение Сантьяго Насара вызвано было не столько страхом, сколько растерянностью.
— Ты сам знаешь, есть у них основания или нет, — сказал он Сантьяго Насару. — Но в любом случае у тебя только два пути: или спрятаться здесь, этот дом — твой, или выйти отсюда с моим ружьем.
— Ни черта не понимаю, — сказал Сантьяго Насар.
Только это и сказал, и сказал по-испански. «Он походил на мокрого цыпленка», — сказал мне Наир Мигель. Ему пришлось взять из рук Сантьяго Насара шкатулку: тот не знал, куда девать ее, чтобы открыть дверь.
— Их двое против тебя одного, — сказал ему Наир Мигель.