История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
Шрифт:
— Садитесь, Михайлова, — предложил Филя, как только она переступила порог.
Следователь, еще не старый и, как показалось ей, даже не злой, молча, с любопытством уставился на Надю.
— Как успехи, артистка? — спросил Филя.
— Пока хорошо, а дальше видно будет.
— Ну, давай-давай, пой! Она у нас на артистку учиться идет, кто слышал, говорят голос — прямо в Большой театр можно, — пояснил Филя следователю.
«Эко хватил!» — усмехнулась про себя Надя. Следователь чуть улыбнулся, самыми уголками рта, откинул пятерней волосы со лба и заглянув в
— Вы ведь у Крыловой занимались, так? И долго?
— Около года. Да, точно, год!
— Ты рот что, скажи нам, Михайлова, — вмешался в разговор Филя. — Ты ведь с Гуськовым любовь крутила.
— Чего, чего? — ощетинилась Надя. — Ни с кем я любовь не крутила!
— Стой, не горячись, спокойно! Все же встречалась?
— Не знаю никаких Гуськовых, — отрезала она, всем видом своим желая показать, что никого и ничего не боится.
— А вот парень, что жил у Ячменевой, племянник ее, тоже тебе не знаком?
Дальше запираться нельзя было. Филя не один раз видел их вдвоем.
— Сашок, что ли? — как можно небрежнее спросила она.
— Сашок-посошок, он самый, — в тон ей ответил Филя. — Где он сейчас?
— Не знаю, мне не доложился.
— Прошу вас, — обратился к ней следователь, — вспомните, пожалуйста, когда вы видели его в последний раз?
«Культурный! Прошу, пожалуйста, а просьба звучит как скрытая угроза, попробуй только не ответить!»—Где-то в конце июля.
— А точнее?
— А точнее не помню, кажется, двадцатого июля.
— Расскажите подробнее, как и при каких обстоятельствах, продолжал он, подбадривая Надю улыбкой.
«Настырный, как оса». — Мне нечего рассказывать, прошлись по улице до станции — и обратно, по домам. Дождь был. Да, точно, вечером двадцатого.
— Значит, на следующий день после убийства? Не был ли он взволнован происшествием?
— А чего ему волноваться?
Хитрый этот Филя! Сразу сообразил, что молодой, неопытный следователь быстро зайдет в тупик при таком допросе.
— Смотрю на тебя, Михайлова, и диву даюсь.
Но ее не проведешь, она ждала подвоха, настороже! И готова отразить атаку.
— Да… — продолжал вздыхая, Филя, покуда следователь строчил в своей папке. — Собой ты девушка «на ять». Номер первый в Малаховке, в артистки собираешься, а с такой шпаной, понимаешь ли, с босотвой, можно сказать, путаешься…
— То есть дружбу водит, — поправил его следователь. Он явно не желал преждевременно без надобности обострять отношения. Но взрыв все-таки произошел. «Бес» крепко обуял Надю, лицо ее покрылось малиновыми пятнами.
— А с кем я, извините, по-вашему, дружбу должна водить? Где они, наши «хорошие» парни? Где? Нет их! Какие и были, так на войне погибли. Вон из десятых классов из всех ребят один вернулся целый, а другой без руки. Вы там, на фронте, что ж не уберегли их для нас, что не прикрыли собой «хороших» парней? Сами-то целые вернулись, а «хорошие» погибли или калеками остались!
— Это ты зря так, — примирительно сказал Филя. Не по тому руслу течет допрос.
Следователь молча потер подбородок. Конечно же, она по-своему права.
Между тем Филя упорно гнул свою линию. Он был уверен, ему удастся выведать у Нади все, что им нужно. Слишком несдержанна, горяча эта особа. Где-то да сорвется. Главное у таких — самолюбие, и по нему-то надо бить.
— Да! — продолжал он, вроде как бы сочувствуя, а может, и в самом деле жалея ее. — Ты вот что, Михайлова, сама подумай! Отец твой герой, пал смертью храбрых. Героя на фронте получить непросто, по себе знаю. Брат тоже добровольцем, чуть старше тебя, ушел на фронт. Жизни своей молодой не пощадил. А эта пакость, понимаешь ли, со старухой воюет. Старуху убил, герой, а?
Расчет Фили верный. Надя не выдержала:
— Не убивал он ее! — выкрикнула она.
Филя, не давая опомниться, сразу подхватил:
— Не убивал? А что же, сама она себя по затылку треснула, аж дух вон?
— Сама, сама она виновата. Вцепилась в него, хозяйское добро вместо пса цепного охраняла. Чего ей было лезть на рожон!
Не просчитался Филя, не выдержала, она, расплакалась и все как на духу рассказала. Казалось ей, что слова ее спасут Сашка от неминуемой кары. Не звери же они, эти люди, не могут не посочувствовать сироте. И все, что от Сашка слышала о его детстве, о страшной ночной бомбежке эшелона с эвакуированными, где он ехал с родными, и как выбежав в поле, один скитался по деревням и воровал в огородах репу и морковь, потому что никто ему куска не подал, а только гнали и травили собаками пока не дотащился до единственной тетки в Малаховке. Притих следователь, что-то про себя обдумывает, видно, что подействовал на него Надин рассказ.
— Тебе бы в адвокаты податься, — получается. Убеждать можешь. Однако на-ко вот, прочитай! — Филя достал из папки у следователя бумагу и протянул Наде.
— Читай!
— Что это?
— Протокол допроса твоего дружка-приятеля.
— Не буду я читать. Мало ли чего вы там настряпаете.
— Тогда слушай, сам прочту…
И узнала Надя, что уже взяли Сашка, когда он в поезд садился. Выдал его антиквар, испугался, понял, что не простое, краденое покупает. И из всего этого получалось так: — во всем виновата одна она — Надежда Михайлова. Она наводчица, она его подучила, рассказала, что за вещи такие, и цену назвала, и день сказала, когда хозяйки не будет. А про Нюрку-прислугу он и знать не знал. Деньги те хотели разделить с ней поровну. Не поверила Надя ни единому слову.
— Быть этого не может, чтоб Сашок так бессовестно оболгал. Вранье, вранье какое-то, — растерянно повторяла она.
— Подойди сюда, к столу. Подпись видишь? Узнаешь его почерк?
Подпись-то стоит, а чья? Она Сашковой подписи в жизни не видела.
— Вот ведь как получается. Адвокатствуешь ты тут, выгораживаешь дролю своего, спасаешь, а он тебя топит. Тянет тебя в соучастницы, а ты, дуреха, заступаешься за него!
Толковал ей что-то Филя, убеждал в чем-то, а что? Она не могла сообразить, видела только, что глаза у него сердитые, осуждающие.