История покойного Джонатана Уайлда великого
Шрифт:
– Бесспорно, причитается, – говорит Джонатан, – и я не отказываюсь уплатить вам по найму, но это все, чего вправе требовать и что получает работник. Помню, когда я учился в школе, мне довелось услышать один стишок, очень поучительный, который произвел на меня большое впечатление: в нем говорилось, что птицы в воздухе и звери в поле трудятся не на себя. Правда, фермер дает корм своим быкам и пастбища овцам, но он это делает ради собственной выгоды, а не для них. Равным образом пахарь, пастух, ткач, и строитель, и солдат работают не на себя, а на других; они довольствуются скудной долей (платой работника) и позволяют нам, великим, пользоваться плодами их труда. Аристотель, как говорили нам учителя, ясно доказывает в первой книге своей «Политики», что низкая, подлая, полезная часть человечества – это прирожденные рабы, покорные воле высших и такая же их собственность, как скот. Недаром про нас, про смертных высшего порядка, сказано, что мы рождены только поедать плоды земли; и так же можно было бы сказать о людях низшего разряда, что они рождены только производить для нас эти плоды. Разве не потом и кровью простого солдата выигрывается битва? Но честь и плоды победы не достаются разве генералу, составившему план кампании? Разве строится дом не трудами плотника и каменщика? Но не для выгоды ли архитектора строится он, и поселятся в нем жильцами не те ли, кто не умеет положить как надо кирпич на кирпич? Сукно и шелк вырабатываются со всею тонкостью
Мистер Бэгшот молчал с минуту, точно громом пораженный, потом, оправившись от изумления, начал так:
– Если вы думаете, мистер Уайлд, силою ваших доводов вытянуть деньги из моего кармана, то вы сильно ошиблись. Что мне весь этот вздор? Я, черт возьми, человек чести, и, хоть и не умею говорить так красиво, как вы, вам, ей-богу, не сделать из меня дурака; а если вы считаете меня таковым, то вы, скажу я вам, негодяй!
С этими словами он положил руку на пистолет. Уайлд, видя, к сколь ничтожному успеху привела великая сила его доводов и как горяч нравом его друг, решил повременить со своим намерением и сказал Бэгшоту, что пошутил. Но холодный тон, каким он попробовал затушить пламень противника, подействовал не как вода, а скорее как масло. Бэгшот в ярости наскочил на него.
– Такие шутки я, черт возьми, не терплю! – заявил он. – Я вижу, что вы подлец и негодяй.
Уайлд с философским спокойствием, достойным величайшего восхищения, отвечал:
– Что касается вашей ругани, то меня она не задевает; но чтоб вы убедились, что я вас не боюсь, давайте положим всю добычу на стол, и пусть она вся пойдет победителю!
С этими словами он выдернул сверкающий нож, так ослепивший Бэгшота своим блеском, что тот заговорил совсем по-иному. Да нет, сказал он, с него довольно и того, что он уже получил; и смешно им ссориться между собой: с них предостаточно внешних врагов, против которых нужно объединить свои силы; а если он принял Уайлда не за то, что он есть, то ему-де очень жаль; ну а шутка – что же, шутку он способен понять не хуже всякого другого. Уайлд, обладавший удивительным уменьем разбираться в человеческих страстях и применяться к ним, глубже проник теперь в мысли и чувства своего приятеля и, поняв, какие доводы сильнее всего подействуют на него, громогласно закричал, что тот вынудил его вытащить нож, а раз уж дошло до ножа, то он его «не вложит в ножны, пока не получит удовлетворения».
– Какого же вы хотите удовлетворения? – спросил тот.
– Ваших денег или вашей крови, – сказал Уайлд.
– Видите ли, мистер Уайлд, – молвил Бэгшот, – если вы хотите призанять немного из моей доли, то, зная вас как человека чести, я готов одолжить вам сколько надо; потому что, хоть я и не боюсь никого на свете, но чем порывать мне с другом… когда к тому же вам, быть может, необходимы деньги из-за особых каких-нибудь обстоятельств…
Уайлд, неоднократно заявлявший, что заем представляется ему отнюдь не худшим способом отбирать деньги и является самым, как он выражался, деликатным видом карманничества, спрятал нож и, пожав приятелю руку, сказал ему, что он попал в точку: его в самом деле прижали обстоятельства и понудили пойти против собственной воли, так как завтра он по долгу чести обязан выплатить значительную сумму. Затем, удовольствовавшись половиной из доли Бэгшота и получив, таким образом, три четверти всей добычи, он распростился со своим сообщником и пошел спать.
Глава IX
Уайлд навещает мисс Петицию Снэп. Описание этой прелестной молодой особы и безуспешный исход исканий мистера Уайлда
На другое утро, когда герой наш проснулся, ему пришла мысль нанести визит мисс Тиши Снэп, женщине больших заслуг и не меньшей щедрости; мистер Уайлд, однако, полагал, что к подарку она всегда отнесется благосклонно, как к знаку уважения со стороны поклонника, поэтому он пошел прямо в магазин безделушек и, купив там премиленькую табакерку, отправился с нею к своей даме, которую застал в самом прелестном и небрежном утреннем убранстве. Ее чудесные волосы прихотливо свешивались на лоб, не так чтобы белый от пудры, но и не лишенный ее следов; под подбородком был заколот чистенький платочек, который она проносила, по-видимому, всего лишь несколько недель; кое-какие остатки того, чем женщины подправляют природу, блестели на ее щеках; стан ее был облачен в свободную одежду, без корсета и шнуровок, так что грудь с нестесняемой свободой играла своими двумя очаровательными полушариями никак не ниже пояса; тонкий покров примятой кисейной косынки почти скрывал их от взора и только в нескольких местах милостивая дырочка давала возможность проглянуть их наготе. Капот на ней был атласный, белесого цвета, с десятком небольших серебряных крапинок, так искусно разбросанных по ткани на больших промежутках, что казалось, их рассыпала по ней нечаянно чья-то рука; разлетаясь, он открывал великолепную желтую юбку, красиво отороченную по подолу узкой полоской позолоченного кружева, почти превратившегося в бахрому; из-под юбки выглядывала другая, топорщившаяся на китовом усе, именуемом в просторечии обручем, и свисавшая из-под первой не меньше как на шесть дюймов; а из-под нее выглядывало еще одно исподнее одеяние того цвета, который подразумевает Овидий, говоря: «Qui color albus erat nunc est contrarius albo». [41]
41
Цвет, который был белым, стал теперь противоположным белому (лат.).
Из-под всех этих юбок можно было также разглядеть две славные ножки, обтянутые шелком и украшенные кружевом, причем правая была перевязана роскошной голубою лентой, а левая, как менее достойная, полоской желтой материи – должно быть, лоскутом от верхней юбки. Такова была милая дама, которую дарил своим вниманием мистер Уайлд. Она приняла его поначалу с тою холодностью, которую строго добродетельные женщины с похвальной, хоть и мучительной сдержанностью проявляют в отношении своих почитателей. Табакерка, когда он ее извлек, была сперва вежливо и очень мягко отклонена, но при повторном подношении принята. Гостя пригласили скоро к чайному столу, где между молодою любящей четой произошел разговор, который, если бы точно его воспроизвести, был бы для читателя очень поучителен, равно как и занятен; довольно сказать, что остроумие молодой особы в сочетании с ее красотой так распалило чувства мистера Уайлда – крайне бурные, хоть и самого честного свойства, – что, увлеченный ими, он позволил себе вольности, слишком оскорбительные для благородного целомудрия Летиции, которая, признаться, сохранением своей добродетели была на этот раз обязана больше собственной силе, чем благоговейному почтению или воздержанию поклонника; он оказался, по правде говоря, так настойчив в своих исканиях, что, если бы много раз клятвенно не обещал ей жениться, мы едва ли вправе были бы назвать его чувства честными; но он был так необычайно привержен приличию, что никогда не применял насилия ни к одной девице без самых серьезных обещаний: обещания жениться, говорил он, дань, подобающая женской скромности, и так мало стоят, так легко произносятся, что уклоняться от уплаты этой дани можно только из пустого каприза или же по грубости. Прелестная Летиция, то ли из благоразумия, то ли, может быть, по набожности, о которой так любила поговорить, оставалась глуха ко всем его посулам и, к счастью, непобедима и для силы.
Хоть она и не была обучена искусству хорошо сжимать кулак, природа все же не оставила ее беззащитной: на концах своих пальцев она носила оружие, которым пользовалась с такой поразительной ловкостью, что горячая кровь мистера Уайлда вскоре проступила мелкими крапинками на его лице, а его распухшие щеки стали похожи на другую часть тела (ту, которую скромность не позволяет мальчикам обнажать нигде, кроме как в школе), после того как тяжелый на руку педагог поупражнял на ней свои таланты. Уайлд отступил с поля битвы, а победительница Летиция с законным торжеством и благородным воодушевлением прокричала:
– Бесстыжие твои глаза! Если это у тебя называется доказывать свою любовь, я, будь покоен, так тебе наподдам, что только держись!
Затем она перешла на разговор о своей добродетели, которую Уайлд попросил ее прихватить с собой и идти к черту, и на этом нежная чета рассталась.
Глава X
Раскрытие некоторых обстоятельств касательно целомудренной Петиции, которые сильно удивят, а возможно, и расстроят нашего читателя
Едва мистер Уайлд удалился, как прекрасная победительница открыла дверцу чулана и выпустила на волю молодого джентльмена, которого она там заперла, почуяв приближение другого. Звали этого рыцаря Том Смэрк [42] . Он служил писарем у одного стряпчего и был поистине первым франтом и первым любимцем дам в том конце города, где он жил. Так как мы признаем одежду самым характерным или самым важным отличием франта, мы не станем давать характеристики этого молодого джентльмена, а только опишем нашим читателям его костюм. Итак, на ногах у него были белые чулки и легкие башмаки; пряжки на этих башмаках представляли собой кусок посеребренной латуни, закрывавшей почти всю стопу. Штаны на нем были из красного плюша и едва достигали колен; жилет – из белого канифаса, богато расшитого желтым шелком, а поверх него ярко-синего плюша кафтан с металлическими пуговицами, рукавами необыкновенного покроя и воротником, спускавшимся до середины спины. Парик был у него коричневого цвета и покрывал почти половину головы, а на голове висела с одного бока маленькая треуголка с галуном, очень изящно изогнутая. Таков был в своем совершенстве Смэрк, которого, как только он вышел из чулана, прелестная Летиция приняла в свои объятия. Она обратилась к нему, назвав нежным именем, и сказала, что выпроводила противного человека, которого ее отец прочит ей в мужья, и теперь ничто не помешает ее счастью с «дорогим Томми».
42
Смэрк– смысловая фамилия: щеголь, хлыст.
Здесь, читатель, ты нас должен извинить, если мы на минуту остановимся, чтобы посетовать на своенравие природы, проявленное при создании очаровательной половины творения, предназначенной дополнить счастье мужчины – своею нежной невинностью смягчить его жестокость, своей веселостью скрасить для него заботы и неизменной дружбой облегчить ему возможные тревоги и разочарования. И вот, зная, что именно эти блага главным образом ищет и обычно находит в жене мужчина, можем ли мы не жаловаться на странную особенность милых созданий, склоняющую их дарить своими милостями тех представителей сильного пола, которые отнюдь не отмечены природой как венец ее мастерства! Ибо, сколь бы ни были полезны в мироздании франты (нас учат, что блоха и та не создана зря), бесспорно, все они, включая даже наиболее блистательный и уважаемый отряд их – тех, кого на нашем острове природа для отличия облачила в красное [43] , – отнюдь не являются, как полагают иные, самым благородным произведением творца. Я, со своей стороны, пусть кто другой изберет себе для образца двух франтов, пусть хоть капитанов или полковников, одетых так изящно, как никто и никогда, – я осмелюсь противопоставить одного сэра Исаака Ньютона, одного Шекспира, одного Мильтона – или, может быть, еще кого-нибудь – обоим этим франтам, вместе взятым; и я сильно подозреваю, что если бы из них обоих ни один не родился на свет, то мир в целом пострадал бы от этого меньше, чем лишившись тех великих благ, какими его одарила деятельность любой из названных личностей.
43
Имеется в виду военное сословие (по цвету мундиров). Офицеры были «отличены» дополнительно: черной лентой на шляпе.
Если это верно, то как печально сознавать, что один какой-нибудь франт, особенно если есть у него на шляпе хоть пол-ярда ленты, больше потянет на весах женской нежности, чем двадцать сэров Исааков Ньютонов! Как должен наш читатель, быть может благопристойно объяснивший тот отпор, который целомудренная Летиция оказала бурным исканиям распаленного Уайлда, неприступной добродетелью этой дамы, – как он должен, говорю я, залиться краской, увидев, что она отбрасывает всю строгость своего поведения и предается вольностям со Смэрком! Но увы! Когда мы все раскроем, как требует того правдивость нашей повести, когда мы расскажем, что они отринули стеснение и что прекрасная Летиция (здесь, в единственном этом случае, мы должны пойти по стопам Вергилия, опустившего кое-где piusи pater [44] , и опустить наш излюбленный эпитет «целомудренная»), – что прекрасная, говорю я, Летиция, подарила Смэрку то счастье, которого добивался Уайлд, – какое смущение должно будет тогда охватить читателя! Поэтому, следуя свойственному нам уважению к женщине, мы опустим занавес над этой сценой и перейдем к делам, которые не только не бесчестят род человеческий, но придают ему величие и благородство.
44
Pius (благочестивый) и pater– постоянные эпитеты Энея у Вергилия.