История помнит
Шрифт:
Главным итогом деятельности органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, заключил для себя Иосиф Виссарионович, было то, что перед началом войны в стране не стало внутренней враждебно настроенной оппозиции, или, как ее называли тогда, “пятой колонны”, усиленно насаждавшейся гитлеровской Германией во всем мире. Такую оппозицию партии и ее руководству, советскому строю составляли различные троцкистско-зиновьевские и другие блоки и уклоны, которые подрывали экономику страны, задерживали своей демагогией прозападного толка реализацию планов индустриализации, коллективизации и культурной революции, а в целом — строительство социализма в Советском Союзе.
Самой опасной из всех оппозиционных группировок, преследовавшей
В Красной Армии чекисты навели тогда порядок. Верно, пострадали из-за клеветы, наговоров и лжи некоторые видные командиры, но с ними разобрались и восстановили в правах. Однако, подумал Сталин, остается до сих пор загадкой, кто же выдал планы дислокации военной авиации, что привело к уничтожению в первые часы войны 1200 боевых советских самолетов, к разрушению секретных авиационных промышленных предприятий и аэродромов. В результате этой акции советская авиация была надолго парализована.
“Значит, остались еще в рядах Красной Армии к тому времени силы, способные нанести нам такой громадный ущерб и трудно восполнимые потери? Значит, не все мы сумели вскрыть и обезвредить, — заключил он.
Но сегодня праздник Победы, — мысленно подумал Иосиф Виссарионович. — Победителей не судят, но история не забывает их просчеты. Главное, что в стране у нас не было перед войной ни французских кагуляров, ни бельгийских рексистов, ни чехословацких генлейновцев, ни норвежских квислингов, ни финских лапуасцев и прочих пронацистских групп и формирований.
Это тоже один из залогов нашей Великой Победы, но об этом в своей речи сегодня на приеме я говорить не буду. Сегодня надо воздать должное советскому народу и его Красной Армии”.
Поздно вечером 24 июня Иосиф Виссарионович сидел в своем любимом кресле на веранде дачи в Волынском [1] . Был приятный летний вечер, легкий ветерок слегка покачивал листву деревьев.
Сталин любил подолгу сидеть на веранде и, наслаждаясь свежим воздухом, подводить мысленно итоги событий, фактов, работы за день. Даже в зимние морозы он надевал валенки, тулуп и шапку и час-другой отдавал себя во власть кислорода. Особенно он делал это после чрезвычайной занятости, больших совещаний и трудных дней. Сегодня был тоже нелегкий день: парад, беседа с маршалом Буденным, прием в Кремле.
1
Так правильно называется ближняя дача в Кунцеве. — Примеч. автора.
Сталин не любил протокольные мероприятия, они слишком утомляли его, заставляли много говорить, отвечать на назойливые вопросы, всем улыбаться и быть в центре внимания. Он предпочитал больше рабочую обстановку, в которой люди занимаются делом, а если и вступают в полемику, то по существу, по злободневным, жизненным проблемам.
На приеме было много гостей, некоторых из них Сталин видел впервые. Это были люди, опаленные войной, овеянные боевой и трудовой славой. На нем было сказано много речей и тостов, все были веселы и жизнерадостны, строили планы на будущее. Страна
Его речь на приеме произвела ожидаемое впечатление на присутствовавших советских и иностранных гостей. Сталин не сомневался, что она получит большой резонанс и в народе, и за рубежом. Он был доволен, и хорошее настроение не покидало его в течение всего приема. Иосиф Виссарионович вспомнил, что в беседе с группой маршалов, генералов и адмиралов на приеме он сказал, что “не пора ли ему через два-три года уйти в отставку и немного пожить в спокойной обстановке”. Его слова вызвали немедленную реакцию. Все наперебой желали ему долгие годы оставаться у руководства партией, правительством и советским народом, беречь для этого свое здоровье и ни в коем случае не думать об уходе с политической арены, на поприще которой он должен еще сделать немало новых выдающихся дел и свершений.
Сталин с удовлетворением принимал пожелания. В одних он видел искренность, в других — удивление, в третьих — лесть, в четвертых — нескрываемое сомнение.
“А не рано ли я сказал об этом? — подумал он. — Как может расценить это мое высказывание ближайшее окружение? Не стареть ли я стал в этом возрасте, что наводит меня на такие мысли?”
Иосиф Виссарионович постарался переключиться на другие размышления, и им мгновенно овладели воспоминания, которые все больше и назойливее лезли ему в голову в последнее время. Это были воспоминания о детстве, родном Гори, Кавказе. Сталин вспомнил поверье Востока, которое гласило, что с приближением старости людей тянет на родину, а непосредственно перед смертью в их мыслях мгновенно, как на экране, проходит вся прожитая ими жизнь.
В этом году ему исполнится 66 лет. Это уже солидный возраст, подумал Сталин, даже и при нормальном состоянии здоровья. Если учесть прожитые в ссылках и тюрьмах годы, тревоги за судьбы Октября, политические и военные потрясения во время гражданской войны и военной интервенции, события, которые пришлось перенести после смерти В.И.Ленина, непримиримую борьбу с Троцким и его приспешниками в лице всевозможных оппозиционных группировок и уклонов, борьбу за курс Ленина на построение социализма в одной, отдельно взятой, стране, индустриализацию, коллективизацию, культурную революцию, проигранную, но не бесполезную политическую игру с Гитлером и, наконец, чудовищную войну, если учесть все эти события и потрясения, то другой бы на его месте давно бы не выдержал такой жизненной нагрузки. Не выдержали же и уже ушли из жизни многие его соратники по борьбе. Он тоже человек, а не вечный двигатель, которого еще никто не изобрел. Поэтому, заключил Иосиф Виссарионович, думая о прошлом, надо с оптимизмом смотреть в будущее. А оно будет не менее сложным, а скорее всего трудным, противоречивым и, возможно, более страшным.
Надо восстанавливать народное хозяйство, а Америка, как доложили ему последние данные разведки, завершает создание атомной бомбы, чрезвычайно страшного и разрушительного оружия. Ничего доброго нельзя ожидать и от Черчилля — этого британского эскулапа, который всю свою жизнь посвятил только тому, чтобы любыми силами и средствами задушить Советскую республику.
После гражданской войны и военной интервенции Черчилль собрал вокруг себя все антисоветское отребье в лице Савинкова, Краснова, Кутепова и других битых и перебитых белогвардейских генералов и неудавшихся политиканов и оказывал им помощь. Он усиленно заигрывал с Троцким, чтобы, опираясь на его внутренних сторонников и контрреволюционеров за границей, создать единый фронт борьбы против Советской России.