История порнографии

Монтгомери Хуан

Нельзя назвать чистой порнографией "Автобиографию Бенвенуто Челлини", в которой великий итальянский скульптор и ювелир красочно описывает свои амурные похождения. Интересен эпизод его отношений с Катериной, красивой француженкой, служившей ему моделью. Челлини посетил Фонтенбло по приглашению Франциска 1. Однажды он застал девушку с благородным итальянским юношей Паоло Миччери, служившим у него библиотекарем, и пинками и толчками выставил ее вместе с матерью за дверь. В отместку Катерина обвинила его в соитии с ней "итальянским способом", т.е. в содомии, что во Франции считалось серьезным преступлением, и Челлини предстал перед судом. Он сумел обернуть дело против самой Катерины, убедив судью следующими словами: "Скорее уж это был французский способ, ибо она его знает, а я нет".

Скульптор заставил Катерину и Паоло дать ему слово пожениться. Кроме того,

в наказание Катерина должна была позировать ему обнаженной долгие часы перед завтраком, а в ответ на ее жалобы, что она голодна, Челлини насмехался над ней и мужем и совокуплялся с ней. Катерина отомстила, заявив, что муж превосходит его в постели. Челлини так разъярился, что схватил ее за волосы и принялся таскать по мастерской, "награждая таким количеством пинков и ударов, что сам устал". Скульптор вышвырнул девушку, но угрызения совести заставили его послать экономку лечить ее ушибы. Когда женщина вернулась, Челлини снова послал ее к Катерине – умолять вернуться и позировать, ведь ему необходимо было закончить работу. Экономка ответила хозяину, что он не знает женщин. Катерина обязательно вернется сама еще до захода солнца, а если за ней послать или пойти уговаривать, она вообще не придет.

Послушаем рассказ Челлини: "Когда настало утро, эта самая Катерина пришла к моей двери и принялась так яростно стучать, что я побежал посмотреть, кто это – какой-то сумасшедший или кто-то из домашних. Когда я отворил дверь, эта сука, смеясь, бросилась мне на шею, обнимала меня и целовала, а потом спросила, сержусь ли я еще. Я сказал, что нет. Она попросила: "Тогда дайте мне хорошенько закусить". Я дал ей хорошенько закусить и поел с нею в знак мира. Затем принялся ее лепить, мы утешили плоть и тут она так меня разозлила – точно в тот же час, что и вчера, что мне пришлось надавать ей колотушек, и так несколько дней кряду. Наконец я закончил скульптуру и приготовился отлить ее из бронзы. Вышла она отлично, такого прекрасного литья я никогда в жизни не делал".

Глава 4

Одной из фрейлин Маргариты Наваррской была баронесса де Бурдель, чей сын Пьер вырос при дворе. Закончив образование, он мог стать каноником, например, в аббатстве Брантом (таков будет его псевдоним), но он не мечтал о карьере проповедника и стал военным. Служба позволила ему побывать при многих европейских королевских дворах, он участвовал во многих сражениях. Прискорбный случай в 1589 году – падение с лошади – вынудил его выйти в отставку.

Оставшиеся двадцать пять лет жизни он провел за написанием мемуаров. Они очень точно передают картину придворной жизни той эпохи, не чуравшейся откровенного распутства. Особенно интересен том "Жизнь галантных дам", где приведено множество порнографических анекдотов.

Приведем несколько образцов. "Одна замужняя женщина никогда не позволяла любовнику целовать себя в губы, ибо именно рот обещал ее мужу хранить честь, и она не хотела портить его репутацию. Но что касается лона, то "оно не проронило ни слова и ничего не обещало, поэтому могло себе позволить все удовольствия, не было ничего зазорного в том, чтобы представить его в распоряжение любовнику…" "Другая очень скромная и серьезная дама, предаваясь радостям со своим другом, всегда занимала положение сверху и клала партнера под себя, никогда не отступая от этого правила. Она объясняла это так: если муж что-то заподозрит, она сможет все отрицать, утверждая – не погрешив против Бога, – что никто не ложился на нее".

Брантому было что рассказать и о лесбиянках при французском дворе. Подобно аристофановским Лисистрате с подругами, они увлекались специальными olisbos, по-французски godemiche, для особенных наслаждений. Однажды во время войны гвардейский капитан, обыскивая покои Лувра в поисках оружия, обнаружил на груди одной дамы не пистолеты, но четыре большие искусно изготовленные "godemiches", "что дало повод для большого веселья, а дама, наверняка хорошенькая, сконфузилась". В другой раз принц неожиданно наткнулся на двух дам, забавляющихся этим инструментом. Брантом говорит, что "одна из них, к удивлению своему, хорошо преуспела в этом деле, прикрепив здоровенную штуку себе между ног с помощью лент, так что это было похоже на натуральный член. Ее застигли врасплох, и она не успела его снять, принц же велел показать, как они это делают".

Брантом пишет о порнографии как о сильном стимулирующем средстве. Одна дама, хранившая у себя в комнате с разрешения мужа томик Аретино, признавалась любовнику, что "книги и другие выдумки хорошо ей служат". Некий придворный подарил своей любовнице альбом с картинками, изображающими аристократок во всех любимых Аретино двадцати семи позах. Книга обошла весь королевский двор и произвела любопытный эффект. Одна из дам просматривала ее с двумя подругами и так возбудилась, что "впала в любовный экстаз на виду у присутствующих и не смогла пойти дальше четвертой страницы, лишившись чувств на пятой".

Пока Брантом собирал материал о похождениях порядочных и галантных француженок, Шекспир в елизаветинской Англии сделал волокитство темой пьес и сонетов. Монопольное право на издание книг имела компания "Стейженер", причем вся ее продукция подвергалась цензурированию. Как и папский "Индекс", цензоры обращали внимание только на богохульную и кощунственную литературу, но не на порнографию. Открытые непристойности Шекспира и его современников не возмущали пуритан семнадцатого века. Позднее в обществе возникли возражения против пьес и танцев, провоцирующих сексуальную распущенность, но одновременно оно защищало притеснявшегося цензорами Джона Мильтона. Именно его борьба за свободу слова помогла снять все ограничения к концу семнадцатого века. Намек на порнографию присутствует в двух драмах Шекспира о гетеросексуальной страсти и похоти – "Троил и Крессида" и "Антоний и Клеопатра". Если характер Пандара, чье имя стало в английском языке синонимом сводника, не очень разработан, то эротическое желание, которое могла разжигать египетская царица, лучше всего выражено в строчках:

Над ней не властны годы. Не прискучит Ее разнообразие вовек. В то время как другие пресыщают, Она тем больше возбуждает голод, Чем меньше заставляет голодать. В ней даже и разнузданная похоть – Священнодействие.

А вот как в той же пьесе Шекспир описывает сексуальные устремления евнуха:

Клеопатра: Эй, евнух! Мардиан! Мардиан: Чем угодить Я твоему величеству могу? Клеопатра: Уж только не твоим пискливым пеньем. Мне евнух угодить ничем не может. Как счастлив ты, скопец: твоим желаньям Стремиться некуда. Скажи мне, знаешь Ты, что такое страсть? Мардиан: Да, госпожа. Клеопатра: Как? В самом деле? Мардиан: Не совсем. Не в деле. Я в деле не на многое способен. Но страсть знакома мне. Люблю мечтать О том, чем Марс с Венерой занимались.

Шекспир вполне порнографичен в описаниях соблазнения прекрасного юноши Адониса Венерой в "Венере и Адонисе" и насилия римского императора Тарквиния над Лукрецией в поэме "Лукреция". Прокравшись в спальню Лукреции, злодей грозит, что, если она не уступит ему добровольно, он овладеет ею силой.

Он смолк и факел погасил ногою: Всегда разврату ненавистен свет, Злодеи дружат с темнотой ночною, Чем гуще тьма, тем жди страшнее бед! Волк разъярен – овце спасенья нет! Ей рот рукой он плотно зажимает, И вопль в устах безгласно замирает. Волнующейся пеленой белья Он заглушает жалкие рыданья, Не охлаждает чистых слез струя Тарквиния палящее дыханье, Неужто же свершится поруганье? О, если бы святость слез ее спасла, Она бы слезы целый век лила! Утраченное жизни ей дороже, А он и рад бы все отдать назад… Покоя не нашел злодей на ложе, За миг блаженства мстит нам долгий ад! Оцепенелые желанья спят, Ограблена невинность беспощадно, Но нищ и чести похититель жадный.