История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

Филдинг Генри

Леди Буби, не спавшая, как и ее гости, услышала тревогу с самого начала; будучи женщиной смелого духа, она надела халат, юбку и ночные туфли, взяла свечу, горевшую всегда в ее спальне, и бесстрашно направилась в комнату своей домоправительницы, куда вошла в ту самую минуту, когда Адамс по двум горам, которые Слипслоп носила перед собою, пришел к открытию, что имеет дело с особой женского пола. Тогда он решил, что она ведьма, и сказал, что эти груди, наверно, выкормили легион чертей. Слипслоп, видя, что леди Буби входит в комнату, закричала во весь голос:

– Помогите! Или я буду обесчещена! – И Адамс, заметив свет, быстро обернулся и увидел леди (как и она его) в тот миг, когда та подступила к изножию кровати и остановилась при виде голого Адамса, так

как скромность не позволила ей подойти ближе. Леди начала поносить пастора как распутнейшего изо всех мужчин, и особенно корила его тем, что он бесстыдно избрал ее дом местом– для своих похождений и ее личную камеристку предметом своего скотства. Бедный Адамс уже успел разглядеть лицо женщины, лежавшей с ним в одной кровати, и, вспомнив, что не одет, пришел в не меньшее смущение, чем сама леди Буби, и тотчас шмыгнул под одеяла, из которых целомудренная миссис Слипслоп тщетно старалась его вытряхнуть. Потом, высунув голову, на которой в виде украшения он носил фланелевый ночной колпак, пастор провозгласил себя невиновным, принес десять тысяч извинений миссис Слипслоп за удары, которые нанес ей, и поклялся, что принял ее по ошибке за ведьму. Тут леди Буби, потупив взор свой долу, заметила на полу что-то сверкавшее ярким блеском, и, подняв, разглядела, что то была великолепная бриллиантовая запонка. А немного поодаль лежал рукав от мужской рубашки с кружевной манжетой.

– Ай-ай-ай! – говорит она. – Что все это значит?

– О сударыня, – говорит Слипслоп, – я не знаю, что произошло, я так была напугана. Тут, может быть, было десять мужчин!

– Кому принадлежит эта кружевная манжета и бриллианты? – говорит Леди.

– Несомненно, – восклицает пастор, – молодому джентльмену, которого я, войдя в комнату, принял за женщину, – откуда и проистекли все дальнейшие недоразумения, ибо если бы я распознал в нем мужчину, я его схватил бы, будь он даже вторым Гераклом, – хотя он больше похож, пожалуй, на Гиласа. [233]

233

Женоподобный красавец Гилас, любимец Геракла, был увлечен на дно источника влюбившейся в него нимфой.

Затем пастор объяснил, по какой причине поднялся с постели и что происходило дальше – вплоть до появления леди. Слушая этот рассказ и глядя на Слипслоп и ее поклонника, чьи головы выглядывали из-под одеяла с двух противоположных углов кровати, леди не могла удержаться от смеха; да и Слипслоп не настаивала на обвинении пастора в посягательстве на ее девичью честь. Леди поэтому предложила ему вернуться в свою кровать, как только сама она выйдет, а затем, приказав Слипслоп встать и пройти для услуг в ее комнату, она удалилась наконец к себе.

Когда она ушла, Адамс снова стал приносить извинения миссис Слипслоп, которая с истинно христианской кротостью не только простила его, но начала любезно к нему пододвигаться, в чем он усмотрел намек на то, что пора уходить; и, выскочив скорей из кровати, он поспешил к своей собственной, но, к несчастью, вместо того чтобы взять направо, он повернул налево и вошел в комнату, где лежала Фанни. Как читатель, может быть, помнит, всю прошлую ночь девушка не сомкнула глаз и была так измучена случившимся с нею за день, что даже мысли о Джозефе не помешали ей погрузиться в глубокий сон, которого не мог возмутить весь шум в смежной комнате. Адамс ощупью нашел кровать и, тихонько отвернув одеяло, как его издавна приучила миссис Адамс, залез под него и пристроил свой могучий корпус на краешке кровати – место, которое эта добрая женщина предназначила ему раз навсегда.

Как кошка или левретка какой-нибудь нимфы, по которой томятся десять тысяч вздыхателей, спокойно лежит подле очаровательной девушки и, не ведая, что покоится на ложе блаженства, обдумывает, как поймать ей мышку или стащить с блюда ломтик хлеба с маслом, – так Адамс лежал рядом с Фанни, не ведая о рае, к которому был так близок; и даже нежное благоухание, исходившее из ее уст, не могло взять верх над запахами табака, застоявшимися в пасторских ноздрях. Сон еще не овладел добряком, когда Джозеф, тайно условившийся с Фанни, что зайдет к ней утром на рассвете, тихо постучал в дверь ее спальни; он дважды повторил свой стук; когда же Адамс прокричал: «Кто там? Входите!» – он подумал, что ошибся дверью, хотя Фанни дала ему самые точные указания; однако узнав голос друга, Джозеф отворил дверь и увидел лежавшие на стуле женские одежды. Фанни в ту же минуту пробудилась и, наткнувшись простертой рукой на бороду Адамса, вскричала:

– О боже! Где я?

– Где я? Боже! – отозвался пастор.

Фанни взвизгнула, Адамс спрыгнул с кровати, а Джозеф стоял, как говорится у трагиков, подобно статуе изумления.

– Как она попала ко мне в комнату? – воскликнул Адамс.

– Как вы попали к ней? – воскликнул в недоумении Джозеф.

– Я ничего не ведаю, – отозвался Адамс, – кроме одного: что для меня она весталка. Пусть я не буду христианином, если я различаю, мужчина она или женщина. Кто не верит в колдовство, тот нехристь. Нет сомнения, что ведьмы существуют и сейчас, как и во дни Саула. [234] Мое платье унесла нечистая сила, а на его месте очутилось платье Фанни.

234

Накануне битвы с филистимлянами царь Саул, прежде изгнавший из страны «волшебников и гадателей», испрашивает совета у эндорской волшебницы.

Так он все настаивал, что находится в собственной комнате; Фанни же это упорно отрицала и заявила, что его старания уверить Джозефа в подобной лжи убеждают ее в дурных намерениях пастора.

– Как! – сказал в бешенстве Джозеф. – Он позволил себе какую-нибудь грубость по отношению к тебе?

Фанни ответила, что не может обвинить мистера Адамса ни в чем другом сверх того, что он подло забрался к ней в постель, что, думается ей, было достаточной грубостью и чего ни один мужчина не стал бы делать без дурного умысла. Высокое мнение Джозефа об Адамсе было нелегко пошатнуть, и, когда он услышал от Фанни, что ей не нанесено никакого ущерба, он несколько поостыл; но все же он недоумевал, и, хорошо зная дом и помня, что женские комнаты находились по эту сторону от спальни миссис Слипслоп, а мужские по ту, он не сомневался, что находится в комнате Фанни. Поэтому, уверив Адамса в сей истине, он попросил его объяснить, как он сюда попал. Тогда Адамс, стоя в одной рубахе, что не оскорбляло Фанни, так как полог кровати был задернут, рассказал обо всем, что случилось; и когда он окончил, Джозеф сказал, что теперь все ясно: пастор ошибся, повернув налево, а не направо.

– Вот оно что! – вскричал Адамс. – Так и есть! Верно, как шестипенсовик! Ты разгадал загадку.

Он стал шагать по комнате, потирая руки, и попросил у Фанни извинения, уверяя ее, что не знает, мужчина она или женщина. Девушка, в невинности своей твердо поверив всему, что он сказал, ответила, что больше не сердится, и попросила Джозефа проводить пастора в его комнату и побыть там с ним, пока она оденется. Джозеф и Адамс вышли, и последний вскоре убедился в совершенной им ошибке; однако же, одеваясь, он несколько раз повторил, что верит тем не менее в нечистую силу и не понимает, как может христианин отрицать ее существование.

Глава XV

Прибытие Гаффера и Гаммер Эндрусов, а также еще одной особы, которую не очень ждали; и полное разрешение трудностей, воздвигнутых коробейником

Так только Фанни оделась, Джозеф вернулся к ней, и между ними произошла долгая беседа, в которой они уговорились, что если они в самом деле брат и сестра, то оба дадут обет безбрачия и будут жить вместе до конца своих дней, питая друг к другу чувство платонической любви.

За завтраком все были очень веселы, и даже Джозеф с Фанни держались бодрее, чем накануне вечером.