История принца Бирибинкера
Шрифт:
Пчела перенесла маленького принца в лес, простиравшийся по меньшей мере на двести миль в окружности и столь необитаемый, что на всем его пространстве нельзя было сыскать и крота. Она построила там преогромный улей из красного мрамора, разбив на двадцать пять миль вокруг парк из померанцевых деревьев. Рой из пятисот тысяч пчел, над коими она была царицей, собирал мед для принца и гарема своей повелительницы, а для совершенной безопасности вокруг леса были поставлены осиные гнезда, чьим гарнизонам отдано повеление наистрожайшим образом стеречь границы.
Меж тем принц возрастал, превосходя своею красотою и удивительными качествами все, что прежде когда-либо видывали. Он плевал чистым розовым сиропом и мочился чистой померанцевой водой, а его пеленки содержали наидрагоценнейшие во всем свете вещи. Едва только он научился говорить, как уже лепетал эпиграммы, а его остроумие мало– помалу стало столь едким, что ни одна пчела не могла с ним сравняться, хотя самые глупые в том улье обладали остроумием по меньшей мере, как сочлены немецкого литературного общества в… [7]
7
«…
Едва принц достиг семнадцатилетнего возраста, как в нем пробудился известный инстинкт, который ему открыл, что он не создан для того, чтобы всю жизнь обретаться в пчелином улье. Фея Мелисотта (ибо так звали его кормилицу) употребила все старание, чтобы приободрить своего питомца и рассеять его мысли. Она выписала для него несколько весьма искусных кошек, которые всякий вечер устраивали ему французский концерт или промяукивали оперу Люлли [8] . У него была собачонка, умевшая плясать на канате, и дюжина попугаев и сорок, у которых не было иного дела, как рассказывать сказки и потешать его различными выдумками. Но ничто не помогало! Бирибинкер день и ночь ни о чем другом не помышлял, как только о том, как бы убежать из заключения. Наибольшую трудность доставляли ему проклятые осы, сторожившие лес, которые и впрямь были тварями, способными устрашить самого Геркулеса. Ибо они были крупны, как слоняты, а жала у них по фигуре, да и почти по величине были подобны утренней звезде, что служила в старину швейцарцам, защищавшим свою свободу [9] . И когда он однажды, в полном отчаянии от своей неволи, бросился под дерево, к нему приблизился некий трутень, который, подобно другим мужским обитателям этого улья, был ростом с доброго медвежонка.
8
Люлли, Джованни Баттиста (1633–1687) – французский композитор.
9
Утренняя звезда – род бердыша, боевой топор, насаженный на длинное древко. Украшенный сверху небольшой железной звездой, служил традиционным оружием швейцарцев.
– Принц Бирибинкер, – обратился к нему трутень, – ежели вам скучно, то, уверяю вас, мне тут еще горше! Фея Мелисотта, наша царица, несколько недель назад оказала мне честь, избрав меня своим первым любовником, однако признаюсь вам, что я не способен сносить бремя моей должности. И ежели бы вы, принц, захотели, то для вас не было бы ничего проще доставить себе и мне свободу.
– А что надлежит предпринять? – спросил принц.
– Я не всегда был трутнем, – ответил раздосадованный любовник, – и только вы один способны возвратить мне первоначальный облик. Садитесь ко мне на спину. Теперь вечер, царица занята делами в своей келье; я улечу с вами отсюда, но вы должны мне обещать, что исполните все, что я от вас потребую.
Принц дал обещание, не задумываясь, взобрался на трутня, и они полетели с такою скоростью, что через семь минут выбрались из лесу.
– Отныне, – сказал трутень, – вы в безопасности. Могущество старого волшебника Падманабы, который вверг меня в подобные обстоятельства, не дозволяет мне далее вам сопутствовать. Однако ж послушайте, что я вам скажу. Ежели вы пойдете по этой дороге налево, то выйдете на широкую равнину, где увидите стадо лазоревых коз, пасущихся вокруг маленькой хижины. Поберегитесь входить в эту хижину, иначе погибнете. Держитесь все время левой руки, покуда не дойдете до обветшалого дворца, оставшееся великолепие коего покажет вам, каким он был прежде. Через несколько дворов вы выйдете к большой лестнице из белого мрамора и подыметесь по ней на длинную галерею, где по обеим сторонам найдете множество роскошно убранных и ярко освещенных покоев. Не входите ни в один из них, ибо в противном случае они во мгновение ока сами собой замкнутся и никакая человеческая сила не сможет вас оттуда вывести. Однако там сыщется комната, которая будет заперта, но тотчас же отворится, едва только вы произнесете имя Бирибинкер. В ней-то вы и проведете ночь. Вот все, что я от вас требую. Счастливого пути, благосклонный господин мой! И когда вам понадобится мой совет, то не забудьте, что надобно услугой воздавать за услугу.
С такими словами трутень улетел прочь, повергнув в немалое изумление принца всем, что он услышал. Полон нетерпеливого ожидания предстоящих диковинных приключений, принц шел всю ночь напролет, ибо светил месяц и стояло лето. По утру завидел он пестрый луг, хижину и лазоревых коз. Строгий наказ трутня был еще свеж в его памяти, но, узрев коз и хижину, принц почувствовал некое влечение, которому не в силах был противиться. Итак, он зашел в хижину и не обрел там никого, кроме молоденькой молошницы в белоснежном лифе и юбочке. Она как раз собиралась подоить коз, привязанных к алмазным яслям. Подойник, который она держала в прекрасной руке, был выточен из цельного рубина, а омшанник вместо соломы усеян жасминовыми и померанцевыми лепестками. Все сие было удивления достойно, однако принц едва это приметил, так ослепила его красота молошницы. Поистине сама Венера, когда зефиры переносили ее на берег Пафоса [10] , или младая Геба [11] , когда она, подобрав тунику, наливала нектар богам, были не более прекрасны и восхитительны, нежели сия молошница. Ее ланиты могли пристыдить румянцем самые свежие розы, а жемчужные нити, которыми были перевязаны ее руки и восхитительные маленькие ножки, казалось, служили только для того, чтобы оттенить их ослепительную белизну. Ничто не могло быть прелестней и восхитительней ее лица и улыбки; все ее существо светилось нежностью и невинностью, а ее наималейшие движения исполнены невыразимой грации, с первого взгляда привлекающей к себе сердца. Эта очаровательная особа, казалось, была столь же приятно поражена при виде принца Бирибинкера, как и он сам. В нерешительности, остаться ли ей или обратиться в бегство, она застыла на месте, наблюдая за ним стыдливым взором, в котором смешивались робость и удовольствие.
10
Пафос – город на западном берегу Кипра, неподалеку от мыса Зефирион, где, по преданию, Афродита (Венера) вышла из моря. Храм в Пафосе один из важнейших центров ее культа.
11
Геба (греч. мифол.) – дочь Зевса и Геры, богиня вечной юности. Служила виночерпием у богов на Олимпе.
– Вот так-так, – наконец вскричала она, когда принц упал к се ногам, – это он, это – он!
– Как, – воскликнул восхищенный принц, который по ее словам заключил, что она уже его знает и к нему неравнодушна, – о, безмерно благополучный Бирибинкер!
– Боги! – вскричала молошница, с дрожью отшатнувшись от него, – что за ненавистное имя я услышала! Как обманули меня очи и торопливое сердце! Беги, беги, злополучная Галактина! – И она впрямь умчалась из хижины с такою быстротою, словно ее подхватил ветер.
Озадаченный принц, который не мог постичь такого отвращения, в какое столь внезапно переменилась первоначальная склонность прекрасной молошницы, едва она услышала его имя, бросился за нею со всей стремительностью, на какую только был способен, однако она летела, едва касаясь травы. Прелести, открываемые каждый миг ее трепещущим платьем, тщетно воспламеняли желания и окрыляли ноги поспешающего принца. Он потерял ее в густом кустарнике, где потом целый день бросался из стороны в сторону, заслышав любой шорох или шепот, однако же не сыскав ни малейшего ее следа.
Меж тем зашло солнце, и он неприметно для себя очутился у самых ворот старого полуразрушенного замка. Повсюду посреди зарослей высились мраморные руины и обрушившиеся колонны из драгоценных камней, так что он то и дело натыкался на различные обломки, из коих наихудший стоил бы на материке целого острова. Он тотчас приметил, что вышел к тому самому дворцу, о котором ему нарассказал его добрый друг трутень, и льстил себя надеждой (как то обыкновенно случается с влюбленными), что обретет там свою прелестную молошницу. Он пробрался через три двора и под конец вышел к беломраморной лестнице. По обеим сторонам на каждой ступени, – а их было по меньшей мере шестьдесят, – стояли большие огнедышащие крылатые львы, извергавшие из ноздрей столько пламени, что от него было светлее, нежели днем, но огонь этот не опалил на принце ни единого волоса, а львы едва только его завидели, как распустили крылья и улетели прочь с превеликим рыканием.
Принц Бирибинкер поднялся наверх и вошел в длинную галерею, где находились открытые настеж покои (от коих и предостерегал его трутень). Каждый в свой черед вел в анфиладу других, а великолепие, с каким они были расположены и убраны, превосходило все, что могла представить себе вся сила его воображения, невзирая на то что подобные волшебства были ему уже не в диковину. Но на сей раз он поостерегся ослабить поводья своего любопытства и шел до тех пор, покуда не добрался до запертых дверей из черного дерева, в которых торчал золотой ключ. Он тщетно пытался его повернуть, но едва вымолвил имя Бирибинкер, как двери распахнулись сами собой, и он очутился в пребольшой зале, стены которой были увешаны хрустальными зеркалами. Зала была освещена алмазной люстрой, в которой более чем в пятистах лампах полыхало коричное масло. Посредине стоял небольшой стол из слоновой кости на смарагдовых ножках, накрытый на две персоны, по сторонам два поставца с золотыми тарелками, кубками, чашами и прочею столовою посудой. С изумлением наглядевшись на все, что предстало его взору, принц приметил еще одну дверь, через которую и прошел в различные покои, превосходившие друга друга великолепием убранства. Он осмотрел все подробнейшим образом и не знал, что и подумать. Все на пути к дворцу говорило о полном разрушении, а внутренние покои, казалось, не оставляли сомнения, что он обитаем, хотя принц не открыл присутствия ни одной живой души. Он снова обошел все покои, искал повсюду и, наконец, в самом последнем обнаружил еще одну дверцу в обоях. Отворил и попал в кабинет, где волшебство превзошло само себя. Приятное смешение света и тени наполняло покой таким образом, что нельзя было обнаружить источника этого волшебного сумрака. Стены из полированного черного гранита представляли, как и столько же зеркал, эпизоды из истории Адониса и Венеры [12] с такою живостью и верностью в подражании природе, что нельзя было угадать, каким искусством эти живые образы были запечатлены на камне. Приятные ароматы, словно навеваемые весенним ветром с недавно распустившихся цветов, наполняли весь покой так, что нельзя было приметить, откуда они исходили, а тихая гармония, словно доносившаяся издалека музыка столь же невидимого концерта, наполняла очарованный слух и вселяла в сердце нежное томление. Мягкая софа, – а над ней мраморный, но словно живой купидон откидывал волнующийся занавес, – была единственным предметом в сем отдохновительном месте, пробуждая в принце сокровенное желание чего-то такого, о чем он имел лишь неясное понятие, хотя обои, которые он рассматривал с большим вниманием и не без некоторого сладостного томления, начали ему кое-что втолковывать. В тот же миг с живостью представился ему образ прекрасной молошницы; и после многих тщетных сетований об ее утрате принялся он снова за поиски, покуда не утомился. И понеже ему и на сей раз, как и прежде, не посчастливилось, то удалился в кабинет, где стояла софа, разделся и расположился отдохнуть, когда некая неустранимая потребность человеческой природы побудила его заглянуть под софу. Он и впрямь нашел там преизящный сосуд из хрусталя, сохранявший еще знаки того, что он некогда служил для такого употребления. Принц начал испускать в оный померанцевую воду, как – о, диво! – хрустальный сосуд исчез и вместо него он узрел перед собою молодую нимфу, столь прекрасную, что он в странном смешении радости и страха на несколько мгновений как бы потерял самого себя. Нимфа дружелюбно ему улыбнулась и, прежде чем он успел оправиться от своего изумления, сказала:
12
«… истории Адониса и Венеры. – Адонис в древнегреческой мифологии – прекрасный юноша, родившийся от Миррового дерева, ставший предметом ревности и спора владычицы подземного царства Персефоны и Афродиты. Зевс присудил, что Адонис должен три четверти года находиться у Афродиты, а треть года у Персефоны.