История принца Бирибинкера
Шрифт:
– Не вполне, – ответил принц, – но рассказывайте далее, может статься, что впоследствии вы выразитесь яснее…
– Прошло немного времени, – продолжала прекрасная Кристаллина, – и у Гри-гри (как звали гнома) нашелся повод думать, что он мне куда менее противен, чем его сотоварищи. Что тут поделаешь? Чего не взбредет в голову от скуки! Гри-гри обладал чрезвычайным дарованием прогонять скуку раздосадованных дам, словом, он умел занимать мое праздное время (а его у меня было очень много) столь приятным образом, что нельзя было мне доставить больше удовольствия, чем я тогда получала. Падманаба в конце концов приметил непривычную веселость, которая светилась на моем лице и отражалась на всем моем существе. Он не сомневался, что тут должна быть иная причина, нежели радости, которые он предлагал мне сам; однако он не сразу мог угадать, в чем тут причина. По несчастью, он был великий мастер в том роде силлогизмов, которые именуются соритами [14] , и с помощью подобной цепи умозаключений добрался до такой догадки, которая,
14
Сориты – в логике – заключения, выведенные из многих предыдущих положений (посылок).
– Ив самом деле, – заметил Бирибинкер, – нет ничего несправедливее. Ибо, я уверен, что, если бы он в одном только пункте был подобен Гри-гри, то вы бы, невзирая на его длинную седую бороду, отдали бы ему предпочтение перед маленьким уродливым карлом [15] .
– Для такого остроумца, каким надлежало возрасти питомцу феи Мелиссоты, – возразила Кристаллина, – вы изрекаете слишком много несуразного, так что всякую минуту можно завести с вами ссору. Ну, что, к примеру, вы только что сказали… Однако у нас сейчас нет времени спорить о словах. Но послушайте, что произошло дальше. Падманаба обрушил на нас всю ярость, в которую, вероятно, был ввергнут наблюдением, сколь мало он был Гри-гри. Я стыжусь повторять вам комплименты, сделанные им мне при сем случае. Короче, он превратил меня, вы сами знаете во что, а бедняжку Гри-гри в трутня.
15
После этих слов в издании 1764 г. следовало: «Что вы мне говорите о маленьком уродливом карле, – возразила Кристаллина, – уверяю вас, что в ту минуту, о которой мы говорим, Гри-гри мне представился Адонисом».
– В трутня! – вскричал принц.
– Да, в трутня, – подтвердила Кристаллина, – и с таким условием, что я получу прежний облик не ранее, пока не послужу принцу Бирибинкеру, простите моей стыдливости, что я не назову те обстоятельства, в которых имела удовольствие вас впервые узнать и, вправду, настолько в вашу пользу.
– Вы оказываете мне слишком много чести, – перебил ее Бирибинкер, – и когда бы я знал, что ваше сердце пленилось столь достойным предметом…
– Все же, прошу вас, – поморщилась фея, – отвыкнуть от несвоевременных комплиментов. Вы не представляете себе, сколь это принужденно и несоответственно вашей натуре. Скажу вам, что я была лучшего мнения о вашей скромности, и полагаю, что подала вам к тому немалый пример, ежели, находясь столь близко от вас, чувствую себя в безопасности. Я не слишком отчетливо припоминаю, как это случилось, что мы так коротко сошлись, ибо сознаюсь, что от радости по случаю нашей долгожданной встречи я выпила два-три лишних бокала, однако надеюсь, что вы вели себя в границах благопристойности…
– В самом деле, прекрасная Кристаллина, – снова перебил ее принц, – я нахожу вашу память столь же необыкновенной, как и добродетель, на которую, согласно вашему желанию, должен был положиться престарелый Падманаба. Однако скажите мне, ежели не запамятовали, что стало потом с трутнем?
– Вы кстати напомнили мне о нем, – ответила фея, – бедняжка Гри-гри! Я и в самом деле о нем забыла, и мне, право, жаль! Но жестокосердый Падманаба поставил такое нелепое условие для его освобождения, что я не знаю, как мне его вам поведать.
– А что же это все-таки за условие? – спросил принц.
– Просто непостижимо, – сказала Кристаллина, – чем могли вы так досадить старому волшебнику, что он замешал и вас в эту заварушку, ибо совершенно несомненно, что, когда происходили все эти превращения, даже ваша прабабушка еще не родилась на свет. Одним словом, Гри-гри вернет себе прежний облик не прежде, нежели вы… Нет, принц Бирибинкер! Присущая мне чувствительная деликатность не дозволяет вам это открыть, и я в еще меньшей мере понимаю, как вас вразумить, ибо по румянцу, который проступает у меня на лице, при одной мысли о подобных вещах вы можете догадаться, что это такое.
– О, сударыня! – вскричал принц, вскочив на ноги, – я покорный слуга господина Падманабы! Но ежели дело только за таким малым обстоятельством, то надобно вам лишь поискать среди десяти тысяч гномов, состоящих в вашем услужении, нового Гри-гри, чтобы отомстить старому шуту за его чудодейственного соперника, что, верно, поважнее, нежели возвратить вашему карлику прежнюю красоту. А что до меня, то полагаю, вы должны быть довольны, что я вам возвратил вашу. Не скажу, что я не был с избытком вознагражден оказанными вами милостями за услугу, которая мне столь мало стоила. Я хотел бы только напомнить, что самое главное было, чтобы вы снова стали феей Кристаллиной, а не оставались хрустальным ночным горшком, – и то могущество, которое дает волшебная палочка старого Падманабы, может с легкостью утешить вас в потере одного возлюбленного.
– Я все же надеюсь, – возразила Кристаллина, – что мою заботу о бедном Гри-гри вы не припишите какому-либо своекорыстному намерению? Вы, стало быть, не знаете ни тонкости моих чувств, ни обязанностей дружбы, ежели не способны понять, что можно иметь попечение о друге без какой-либо иной побудительной причины, кроме блага самого друга, и мне следовало бы выразить вам свое сожаление…
– Сударыня! – ответил Бирибинкер, который между тем уже оделся, – я так убежден в тонкости ваших чувствований, как только вы могли бы от меня потребовать, но вы сами видите, сколь удобно нынешнее утро к продолжению моего путешествия. Сделайте милость, вы, чье сердце способно на бескорыстную дружбу, откройте мне, на каком пути я могу снова повстречать ненаглядную Галактину, и я перед всем светом стану утверждать, что вы самая бескорыстная и, ежели хотите, также самая суровая среди всех фей во вселенной!
– Вы будете удовлетворены, – сказала Кристаллина, – ступайте и ищите свою молошницу, так угодно вашей судьбе! У меня, быть может, нашлась бы причина не быть слишком довольной вашим поведением, однако вижу, что с вас нельзя много взыскивать. Ступайте, принц! На дворе вы увидите мула, который будет трусить с вами до тех пор, покуда вы не найдете свою Галактину. И когда, паче чаяния, с вами приключится что-либо неладное, то вы найдете в этом стручке надежное средство против всякой неприятности [16] .
16
В тексте романа «История принца Бирибинкера» прервана следующей беседой:
«Как я рад, – перебил дон Евгенио рассказ друга, – что вы, наконец, вывели вашего Бирибинкера из проклятого замка! Признаюсь, я бы не мог ни минуты долее сносить эту Кристаллину! Какая банальная тварь!
– Скажите только – она фея, – возразил дон Габриель, – и этим будет все сказано!
– Вы, надо думать, – заметил дон Сильвио с величайшей серьезностью, – вы не хотите дать понять, что нет фей достойных высочайшего уважения? – ибо совершенно неоспоримо, что они существуют. Меж тем, наверное, может статься, что большая часть их обладает редкостными и нелепыми качествами, по которым их и различают смертные; если, конечно, эти недостатки не проистекают от нас самих, ибо мы судим о них согласно нашим правилам, коим они, как существа иного рода, не подчинены.
– Но их лепет, – сказал дон Евгенио, – нежность их чувствований, их добродетель! Что вы тут скажете?
– Я полагаю, что судить о феях – дело весьма щекотливое, так что я лучше помолчу, – ответил дон Сильвио, – а в этом случае особливо, так как, поистине, история принца Бирибинкера во всех отношениях самая чрезвычайная из всего, что мне доводилось когда-либо слышать о феях.
– Что касается характера феи Кристаллины, – заметил дон Габриель, – то историк представит его без всяких прикрас, каким он был, и я полагаю, что его можно порицать без ущерба для прочих фей. Впрочем, дон Евгенио, вы должны признать, что болтовня, которую вы нашли столь банальной, и наполовину не показалась столь скучной принцу Бирибинкеру, как вам, когда вы услышали ее из моих уст. Красивую особу всегда охотно слушают, когда ее видят, и она обладает вдобавок приятным голосом; она убеждает и трогает, так что мы даже не вникаем в то, что она говорит, и она бы не много выиграла, если бы мы слушали ее с большим вниманием.
– Ежели у вас для нашего пола нет лучше комплиментов, – сказала дония Фелисия, – то будет лучше, когда вы продолжите свою повесть, как бы ни казалась она скучна.
Дон Габриель обещал приложить все старание, чтобы его история стала более занимательной». Далее снова следует текст сказки.
… Принц Бирибинкер спрятал стручок, поблагодарил фею за все ее милости и сошел во двор.
– Вот, – сказала Кристаллина, провожавшая его, – видите этого мула, который, может быть, мало имеет себе подобных. Он происходит по прямой линии от знаменитого Троянского коня и ослицы Силена [17] . С отцовской стороны он унаследовал то, что он деревянный и не требует ни корма, ни подстилки, ни скребницы, а с материнской стороны, что он бежит тихой рысцой и терпелив как овца. Садитесь на него спустив повода, и пусть идет куда захочет; он доставит вас к вашей возлюбленной молошнице; а ежели вы не будете счастливы, как того желаете, то пеняйте на самого себя.
17
Силен (греч. мифол.) – воспитатель и наставник Диониса (Вакха). Из-за беспробудного пьянства он был не в силах держаться на ногах, и его обычно везли на осле сатиры.
Принц осмотрел необыкновенного мула со всех сторон, хотя все чудеса, которые повстречались ему в замке, побуждали его приписать сему животному все те достоинства, какие только насказала фея. Когда принц садился, Кристаллина захотела показать ему, что она еще не все поведала ему о своем могуществе. Она трижды взмахнула палочкой по воздуху – и вот! – разом явились все десять тысяч сильфов, которых подчиняла себе палочка Падманабы. Двор, лестница, галерея и даже крыша наполнились крылатыми юношами, из коих самый наихудший превосходил красотою ватиканского Аполлона [18] .
18
Ватиканский Аполлон – так называемый Аполлон Бельведерский – мраморная римская копия с утраченного греческого оригинала 4 в. до н. э. работы Леохара. Хранится в Ватикане.