История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 3. У врат Молчания. Духовная жизнь Китая и Индии в середине первого тысячелетия до нашей эры.
Шрифт:
Размышляя над встречей, Конфуций сказал своим ученикам, что странный старик напомнил ему дракона. «Я знаю, что птица летает, зверь бегает, рыба плавает. Бегающего можно поймать в тенета, плавающего—в сети, летающего можно сбить стрелой. Что же касается дракона—то я еще не знаю, как его можно поймать! Он на ветре, на облаках взмывает к небесам! Ныне я встретилс с Лао-цзы, и он напомнил мне дракона».
Таков был этот загадочный сын Китая, «Престарелое дитя», человек, который пытался пробудить течение, идущее наперекор всему потоку отечественной цивилизации. В мире, где условности значили так много, он хотел отбросить даже самые необходимые
Но как могли люди строить свою жизнь в согласии с Дао, когда Дао неизбежно Оставалось чем-то поистине «туманным и неясным»? С годами эту пропасть между Высшим Началом и человеком у последователей Лао-цзы стали заполнять многочисленные боги и духи, служение которым требовало сложных обрядов и магических операций.
Легенда говорит, что Лао-цзы умер в глубокой старости, далеко от родной земли. О его долголетии ходили невероятные рассказы. Сыма Цянь ссылается на предание, согласно которому философ «прожил целых двести лет, потому что занимался самоусовершенствованием». Из этой легенды родилось убеждение, что даосизм обладает секретом долголетия. Даосы с упорством и рвением занимались изысканием эликсира вечной юности, увлекаясь алхимией. В их представлении сам Лао-цзы превратился в колдуна и мага, которому были подвластны стихии. Рассказы о нем стали приобретать совершенно сказочный характер. Уверяли, что он родился уже стариком и едва только увидел свет, как поднялся в воздух, воскликнув: «На небе и на земле только Дао достойно почитания». Ему приписывали сборники колдовских формул и алхимических рецептов. Одним словом, от философских идей «Дао дэ цзина» в этой системе суеверий осталось довольно мало [22].
Однако параллельно с этим искалеченным даосизмом продолжала существовать и пантеистическая мистика даосов — Философов, в которой жил подлинный дух Лао-цзы. В приобщении к природе, в созерцании великого единства Вселенной даосы стремились пережить чувство своей духовной свободы и бессмертия. «Дао — это и есть я, — писал один из них, — и по этой причине все существующее является мной. Дао неисчерпаемо и безгранично, оно не рождается и не умирает, поэтому я также неисчерпаем и безграничен, не рождаюсь и не умираю. Перед смертью я существую, и после смерти я также существую. Скажете, что я умер? Ведь я не умираю. И огонь не сжигает меня, и в воде я не тону. Я превращаюсь в пепел, и все же я существую. Я превращаюсь в лапку бабочки, в печенку мыши, но все же я существую. Сколь же я свободен, сколь долговечен, сколь велик!» [23]
Но, быть может, наиболее прямыми духовными наследниками «Дао дэ цзина» явились люди искусства. В атмосфере умеренности и здравого смысла китайские поэты умели, сбросив все путы, сберечь священное безумие, которое завещал им Лао-цзы. Они внимали голосу Дао и отдавались его баюкающему шепоту. А художники искали в красоте природы той священной «естественности», котора возвращала их в лоно Целого. С каким-то поистине религиозным благоговением китайские живописцы изображали природу: причудливые скалы, побеги бамбука, пестрых бабочек, золотых рыбок и птиц.
Для европейца, который хотел бы найти путь к пониманию самого ценного, что есть в душе китайской культуры, эти изумительные шедевры могут послужить первой ступенью. Здесь, как нигде в Китае, мы обнаруживаем те общечеловеческие духовные корни, которые являются залогом сближения всех народов.
И все же Лао-цзы был прав, когда говорил, что его не поняли. Для многих он так и остался таинственным драконом, пути которого пролегали где-то в облаках среди вольных ветров. Таким он показался Конфуцию, и китайский народ в большинстве своем сделал выбор: из двух своих великих учителей он предпочел Конфуция, обещавшего не отрешенный покой, а безбедную жизнь в хорошо организованном обществе.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава вторая
МУДРОСТЬ ДРАКОНА
1. Эпоха Чжоу длилась, согласно традиционной хронологии, с 1122 по 249 до н. э. В свою очередь, она распадается на периоды «Западною Чжоу» (XI-XIII вв. до н. э.) и «Восточного Чжоу» (VIII-III вв.). Время с VIII по V в. называют «Весна и осень» (Чюньцю), а время с V по III в. временем «Воюющих царств» (Чжанго). Эпоха «Пяти деспотов» входит в Чюньцю.
2. Дао дэ цзин. 10. Пер. Ян Хин-шуна.
3. Дай дэ цзин, 25. Пер. А. Конисси.
4. Дао дэ цзин. 1. 21. Пер. Ян Хин-шуна.
5. Дао дэ цзин. 14 40. Чжуан-цзы (IV в. до н. э.). которого иногда называют настоящим основателем даосизма, так формулирует эту мысль: Дао «находится в состоянии бездействия и лишено формы. Дао можно проповедовать, но eго нельзя коснуться. Дао можно постичь, но его нельзя видеть. Дао является корнем и основой самого себя. Оно до Неба и Земли с древнейших времен существует извечно». (Чжуан-чзы. VI. Цит. по: Го Мо-жо. Философы древнего Китая. М.. 1961. с. 281).
6. Дао дэ цзин, 15.
7. Дао дэ цзин. 34, 21, 15.
8. Дао дэ цзин, 42.
9. Дао дэ цзин. 42.
10. Дао дэ цзин, 26, 16.
11. См.: Ян Хин-шун. Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.. 1950. с. 45.
12. Дао дэ цзин, 1, 23.
13. Дао дэ цзин, 12, 29, 3, 30.
14. Дао дэ цзин. 31.
15. Дао дэ цзин, 38.
16. Дао дэ цзин, 2, 3. 22. О понятии увей, «недеянии» в даосизме, см.: H. G. Greel. The Beginning ol Wu-Wei. — «Simposium in honour of Li Chion on his seventieth birthiday». pt. I, 1965.
I 7. Дао дэ цзин, 43.
18. Дао дэ цзин, 33.
19. Дао дэ цзин, 20.
20. Чжуин-цзы, 5. Цит. по: Ян Хин-шун. Ук. соч., с. 37 сл.).
21. Сыма Цянь. Исторические записки, 63.
22. См.: Де Гроот. Китайцы. — «Иллюстрированная история религий» Шантепи. т. I, с. 82 сл.: Маx Kaltenmark. Lao Tseu et le taoisme, p. 155-165.
23. Чжуин-цзы. Цит по: Го Мо-жо. Философия древнего Китая, с. 282.
Глава третья
ПО ЗАВЕТАМ ПРЕДКОВ
Китай 551—479 гг. до н. э.
Вопреки распространенному мнению, Конфуция нельзя считать основателем религии в строгом смысле этого слова. Хотя его имя часто упоминается рядом с именами Будды и Заратустры, на самом деле вопросы веры занимали в мировоззрении Конфуция самое незначительное место. Не был он и умозрительным философом, подобно Пармениду или Платону. Теория познания и загадки бытия фактически также оставались вне поля зрения Конфуция.