История религий. Том 1
Шрифт:
Ясно, что в конце 80-х годов X в. князь Владимир принял христианскую веру в ее византийской разновидности от византийского же духовенства, выполнявшего поручения светских властей империи. Понятны и мотивы, которые побуждали обе стороны действовать в указанном направлении. Византия стремилась привязать к себе религиозными узами своего сильного и беспокойного северного соседа, обретя в нем если не вассала, то во всяком случае союзника в борьбе с другими, не менее беспокойными соседями. Киеву же было нужно получить религиозно-идеологическое оружие для укрепления начал государственности в формировавшемся феодальном порядке.
Для Владимира собственное крещение явилось лишь вступлением к решению огромной задачи, которую он поставил перед собой, — христианизации населения всего княжества. Речь могла идти
Прежде всего перед ним стояла задача обращения самих киевлян. Летопись содержит довольно красочный рассказ об этом событии. Вернувшись из Корсуни с новоявленной княгиней Анной — сестрой византийских императоров и с группой «священников корсунских с мощами святого Климента и Фива», а также с иконами и с «сосудами церковными», Владимир сразу распорядился ниспровергнуть всех идолов — «одних изрубить, а других сжечь». Досталось и Перуну: его привязали к хвосту коня и поволокли к реке, причем двенадцать человек были к нему приставлены «колотить его жезлами». Сочувствие населения было, видимо, на стороне преданного поруганию бога: «…оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения». Бывшего бога сбросили в Днепр, а Владимир приказал, чтобы за его маршрутом вниз по реке непрерывно следили с тем, чтобы отпихивать его от берега, если он будет приставать к нему, и чтобы он был оставлен в покое только после того, как минует пороги.
Тут же было отдано распоряжение всему населению Киева собраться в определенный день и час к берегу Днепра и его притока Почайны для крещения: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб — да будет мне враг». Люди повиновались этому приказу, причем летописец утверждает, что они «с радостью пошли». На реке же ничего больше не оставалось, как делать то, что приказано: «Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда!..»» 13 С Днепра и Почайны толпа, заключавшая в себе «людей без числа», разошлась по домам христианской.
Масштабы мероприятия, проведенного Владимиром в Киеве, сильно преувеличены летописцем, так что в указанный день и час крестились не «без числа», а всего несколько сот человек, но это событие, видимо, имело место и послужило началом систематической и последовательной христианизации населения всей Киевской Руси.
После киевлян Владимиру надо было крестить новгородцев. Эта задача имела большое государственное значение, так как Новгород был вторым центром восточного славянства, конкурировавшим с Киевом и постоянно проявлявшим сепаратистские тенденции. Незадолго до крещения Владимир поручил своему дяде Добрыне установить в Новгороде киевский культ Перуна, что шло по той же линии политического и идеологического подчинения Новгорода Киеву. Христианизация Новгорода была еще более сложной задачей, чем его «перунизация»; она решалась на протяжении длительного времени, притом с немалыми трудностями.
Дальше предстояло распространить новую веру на периферию государства. Естественными каналами ее распространения были водные пути — по Днепру и Волхову и их притокам. Особые трудности вызывала христианизация неславянских племен
Е. Е. Голубинский пишет по поводу методов «крещения Руси»: «Совершенная покорность русских в деле перемены веры воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов… Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были открытые сопротивления и бунты, хотя мы и не знаем о них никаких подробностей. О крещении новгородцев сохранилась пословица, что «Путята крестил их мечем, а Добрыня огнем». Это, очевидно, значит, что в Новгороде новая вера была встречена открытым возмущением и что для подавления последнего потребовались и были употреблены самые энергические меры 15. Непонятно, как оказались вне поля зрения такого осведомленного историка, каким был Е. Е. Голубинский, имеющиеся фактические данные о насильственной христианизации Новгорода, но его «догадка» на основании «пословицы» была правильной. Историк XVIII в. В. Н. Татищев имел возможность использовать не дошедшую до нашего времени Иоакимовскую летопись, в которой христианизация Новгорода была описана в весьма драматических красках 16.
С новым деликатным поручением Владимир послал в Новгород опять своего дядю Добрыню вместе с епископом Иоанном. Новгородцы на вече решили не пускать в город ни Добрыню, ни епископа и организовали вооруженное сопротивление. Уличные бои продолжались до тех пор, пока киевляне не подожгли кварталы, в которых жили основные массы повстанцев. Те бросились тушить свои дома, и это позволило дружине Добрыни одержать верх. Деревянные боги были сожжены, а каменные брошены в Волхов. Всем новгородцам приказали креститься, а уклоняющихся приволокли к реке силой.
Сопротивление христианизации на севере государства было упорнее и ожесточеннее, чем на юге, ибо север больше тяготел к Новгороду, чем к Киеву.
В течение XI в. в разных пунктах Киевской Руси имели место акты сопротивления народа христианизации.
В 1024 г., как свидетельствует «Повесть временных лет», вспыхнуло восстание в Суздале 17.
В 1071 г. произошло крупное восстание и в Новгороде. Через 80 лет после того, как Добрыня окрестил новгородцев, они не испытывали симпатий к христианству и все стали на сторону апологета старой, языческой веры!
Особый интерес представляет летописное повествование о движении, поднятом двумя волхвами на Волге и Шексне 18. В условиях очередной голодовки они обвиняли «лучьших жен», т. е. представительниц наиболее зажиточных домов, в том, что они в собственном теле — очевидно, магическим способом — прячут запасы продовольствия и предметы первой необходимости. В сопровождении 300 примкнувших к ним людей они двигались по указанным рекам и, останавливаясь в населенных пунктах, чинили суд и расправу над женщинами, «говоря, что эта жито прячет, а эта — мед, а эта — рыбу, а эта — меха». Много женщин было убито без сопротивления со стороны их родственников, причем имущество казненных, по свидетельству летописца, волхвы присваивали.