История России с древнейших времен. Том 7. Царствование Федора Иоанновича 1584–1598 гг.
Шрифт:
Но хан понял намерение Иоанна длить время, мало надеялся на переговоры, и летом 1572 года с 120000 войска двинулся опять к Оке. Иоанн был в Новгороде; но на Оке, у Серпухова, стояло русское войско под начальством князя Михаила Ивановича Воротынского; хан, оставя тут двухтысячный отряд травиться с русскими и занимать их, с главным войском ночью перешел Оку; Воротынский погнался за ним и настиг в 50 верстах от Москвы, на берегу Лопасни, в Молодях; здесь в последних числах июля и в первых августа происходило несколько сильных схваток, которые все окончились неудачно для хана, и он принужден был бежать назад, потерявши много войска. После этого хан переменил тон и прислал сказать Иоанну: "Мне ведомо, что у царя и великого князя земля велика и людей много: в длину земли его ход девять месяцев, поперек - шесть месяцев, а мне не дает Казани и Астрахани! Если он мне эти города отдаст, то у него и кроме них еще много городов останется. Не даст Казани и Астрахани, то хотя бы дал одну Астрахань, потому что мне срам от турского: с царем и великим князем воюет, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего с ним не сделает! Только царь даст мне Астрахань, и я до смерти на его земли ходить не стану; а голоден я не буду: с левой стороны у меня литовский, а с правой - черкесы, стану их воевать и от них еще сытей буду; ходу мне в те земли только два месяца взад и вперед". Но Иоанн также переменил тон: он отвечал хану, что не надеется на его обещание довольствоваться только Литовскою да Черкесскою землею. "Теперь, - писал он, против нас одна сабля - Крым; а тогда Казань будет вторая сабля, Астрахань третья, ногаи - четвертая". Гонцу, отправленному в Крым, опять настрого было запрещено давать поминки, хотя в грамотах продолжалось писаться челобитье. Иоанн не переставал колоть хана за первую его величавую грамоту о Казани и Астрахани. "Поминки я тебе послал легкие, - писал царь, - добрых
Глава 6
СТЕФАН БАТОРИЙ
Состояние Польши и Литвы при последнем Ягеллоне.
– Смерть Сигизмунда-Августа и вопрос об избрании нового короля.
– Переговоры с Иоанном по этому случаю.
– Избрание Генриха Анжуйского.
– Его бегство из Польши. Новые выборы.
– Избрание Стефана Батория.
– Сношения Иоанна с Швециею и война в Эстонии и Ливонии.
– Наступательное движение Батория.
– Причины его успехов.
– Взятие Полоцка, Сокола и других крепостей Баторием; нападение шведов с другой стороны.
– Второй поход Батория.
– Переговоры.
– Третий поход Батория и осада Пскова.
– Иезуит Поссевин.
– Запольское перемирие.
– Разговор царя с Поссевином о вере.
– Перемирие с Швециею.
– Сношение с Англиею о союзе. Сношения с императором и Даниею.
– Волнения черемисские.
В то время как отношения Иоанна к крымскому хану поправились благодаря стойкости воевод московских на берегах Лопасни, на западе, в Литве и Польше, происходили события, которые должны были иметь великое влияние и на судьбы Московского государства, и на судьбы всей Восточной Европы: в июле 1572 года умер Сигизмунд-Август, последний из Ягеллонов. Следя изначала за отношениями Польши и Литвы к Руси, мы видели происхождение и развитие польской аристократии, видели возникновение шляхетской демократии, видели и следствия этих явлений для внутреннего состояния и для внешних отношений Польши и Литвы при Казимире Ягеллоновиче и детях его. Царствование Сигизмунда I ознаменовалось борьбою между вельможами и шляхтою, и эту борьбу раздувала королева Бона, единоземка Екатерины Медичи и следовавшая в своем поведении одинаким с нею правилам. Вельможи, чтоб выделиться из шляхты, стремившейся к уравнению себя с ними, стали употреблять разные средства; в Польше не был известен княжеский титул, ибо потомство Пяста прекратилось все; князья были только в Литве вследствие сильного разветвления рода Рюрикова и Гедиминова; в 1518 году могущественная вельможеская, но не княжеская литовская фамилия Радзивиллов получила княжеский титул от немецкого императора; по примеру Радзивиллов многие вельможи начали приобретать титул графов Немецкой империи; другие установили майорат в своих фамилиях. Неудовольствие шляхты высказалось, когда Сигизмунд по делам валахским объявил всеобщее ополчение служилого сословия (посполитое рушение); шляхта в числе 150000 собралась под стенами Львова и после сильных волнений составила грамоту (рокош), в которой прописала все свои обиды и просьбы. Старый король не мог ее успокоить и принужден был распустить. Это событие получило насмешливое прозвание петушиной войны. Если вельможи хотели выделиться из шляхты, то шляхта с своей стороны объявила, что имеет право жизни и смерти над подвластным ей сельским народонаселением; старосты и палатины позволяли себе всякого рода насилия относительно городских жителей; представители последних были выгоняемы с сейма шляхтою, которая, с другой стороны, восставала против духовенства.
В таком положении находились дела, когда вступил на престол Сигизмунд-Август. Мать, королева Бона, воспитала его согласно с своими правилами и целями: она ослабила его душевные силы, держа его постоянно среди женщин, не допуская ни до каких серьезных занятий. Такое воспитание отразилось на поведении короля во время его правления, и он был прозван король-завтра по привычке откладывать и медлить; мы видели, как эта привычка была выгодна для Иоанна IV. Сигизмунд-Август три раза был женат: первая и третья жена, обе из австрийского дома, не могли привязать его к себе; вторая, любимая жена, Варвара, вдова Гастольд, урожденная Радзивилл, которую он так мужественно отстоял против сената и сейма, требовавших развода, скоро умерла после своей победы и коронации; последнее время жизни Сигизмунд-Август провел окруженный наложницами, которые его грабили, колдуньями, которых он призывал для восстановления сил, потерянных от невоздержности; когда у него спрашивали, отчего он не займется нужными делами, то он отвечал: "Для этих соколов (так он называл женщин) ни за что взяться не могу". Когда король умер, то в казне его не нашлось денег, чтоб заплатить за похороны, не нашлось ни одной золотой цепи, ни одного кольца, которые должно было надеть на покойника. Но не от характера Сигизмунда-Августа только зависело внутреннее расстройство его владений, медленность в отправлениях государственной жизни: жажда покоя, изнеженность, роскошь овладели высшим сословием; и эта жажда покоя, отвращение от войны оправдывались политическим расчетом - не давать посредством войны усиливаться королевскому значению, причем забыто было положение Польши, государства континентального, окруженного со всех сторон могущественными соседями. Кардинал Коммендоне, посол папский, желая побудить поляков к войне с турками, так говорил в Сенате: "Не похожи вы стали на предков ваших: они не на пирах за чашами распространили государство, а сидя на конях, трудными подвигами воинскими; они спорили не о том, кто больше осушит покалов, но о том, кто кого превзойдет в искусстве военном". Тот же упадок нравственных сил в польских вельможах, ту же страсть к материальным наслаждениям заметил и московский выходец, князь Курбский. "Здешний король, - пишет он, - думает не о том, как бы воевать с неверными, а только о плясках да о маскерадах; также и вельможи знают только пить да есть сладко; пьяные они очень храбры: берут и Москву и Константинополь, и если бы даже на небо забился турок, то и оттуда готовы его снять. А когда лягут на постели между толстыми перинами, то едва к полудню проспятся, встанут чуть живы, с головною болью. Вельможи и княжата так робки и истомлены своими женами, что, послышав варварское нахождение, забьются в претвердые города и, вооружившись, надев доспехи, сядут за стол, за кубки и болтают с своими пьяными бабами, из ворот же городских ни на шаг. А если выступят в поход, то идут издалека за врагом и, походивши дня два или три, возвращаются домой и, что бедные жители успели спасти от татар в лесах, какое-нибудь имение или скот, все поедят и последнее разграбят". Но грабежом не ограничивались; Курбский не говорит нам того, что говорят современные польские писатели: когда, по их свидетельству, шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов и всех сельчан за собак.
Последнему из Ягеллонов удалось довершить дело, бывшее историческою задачею его династии: склонить Литву к вечному соединению с Польшею. При Сигизмунде I стремление Литвы к особности продолжало резко высказываться; в 1526 году послы от вельмож литовских так говорили королю: "Посол папский, отправлявшийся в Москву, говорил здесь, что едет для склонения государя московского к принятию католической веры, и в случае если великий князь согласится на это, то папа даст ему королевский титул; но если отец святой хочет дать королевское достоинство неприятелю вашему, то лучше бы он дал его сыну вашей милости, пану нашему, великому князю литовскому, за важные услуги ваши и предков ваших, оказанные вере. Император и папа послали было королевскую корону дяде вашему, Витовту, но он умер, не дождавшись короны, которую задержали поляки и до сих пор отдать не хотят, не желая, чтоб отчинное панство вашей милости получило такую честь. Удивительно нам, что братья наши, поляки, не хотят нам, братьям своим, дать того, чего теперь не запрещают взять Москве. Они хотят, чтобы панство вашей милости, Великое княжество Литовское, было всегда в унижении, чтоб было присоединено к Короне Польской, о чем они уже давно хлопочут. Покорно просим вашу милость не допускать до того, чтобы прирожденные слуги ваши стали подданными Короны Польской. Об этом ваша милость должны стараться для потомков своих: выгоднее будет потомкам вашим, если отчинное панство ваше будет отдельно от Короны Польской; так и теперь паны литовские охотно сына вашего выбрали на государство и присягнули ему, чего паны поляки и до сих пор сделать не хотят; а если бы Великое княжество Литовское было присоединено к Короне Польской, то сын ваш еще не был бы великим князем. Покорно просим приказать сенаторам польским прислать сюда королевскую корону, назначенную для Витовта, чтобы сын ваш мог быть коронован королем еще при жизни вашей, потому что когда Великое княжество Литовское будет королевством, то уже не может быть присоединено к Короне Польской, ибо корона в корону внесена быть не может. Если же поляки не согласятся прислать сюда короны, то ваша милость постаралась бы выпросить другую у папы и цесаря, и, чего будет это стоить, мы охотно поднимем и ничего не пожалеем".
Бездетность Сигизмунда-Августа заставляла ускорить решение вопроса о вечном соединении Литвы с Польшею, ибо до сих пор связью между ними служила только Ягеллонова династия. Для приведения к концу дела надобно было преодолеть большие затруднения: в Литве господствовала аристократия, боявшаяся
Но в то время как, по-видимому, дело соединения Литвы с Польшею было окончено, когда коренные русские области были непосредственно соединены с королевством Польским, в областях Польши и Литвы все более и более усиливалось движение, которое должно было повести к отторжению русских областей от Польши: распространялся протестантизм; это распространение вызвало католическое противодействие; на помощь католицизму явились иезуиты, раздули фанатизм в католиках; борьбою с протестантизмом не ограничились, начата была борьба с православием, которая окончилась отторжением Малороссии, присоединением ее к России Великой, или Московскому государству. Так отозвалось в Восточной Европе общее европейское движение, которым начинается новая история, - движение религиозное.
Протестантизм начал распространяться в Польше и Литве еще при Сигизмунде I. Соседние страны, которые имели наиболее торговых и политических сношений с Польшею и Литвою, Пруссия и Ливония, приняли торжественно протестантизм, отсюда он скоро распространился в среднем городском сословии Польши и Литвы; но и высшее их сословие не могло долго оставаться нетронутым: богатые вельможи польские, литовские и русские путешествовали по всей Европе, женились на иностранках протестантского исповедания, посылали сыновей своих в немецкие школы, где они напитывались новым учением, привозили с собою книги, его содержащие. Сигизмунд I враждебно встретил протестантизм: он подтвердил право епископов наблюдать за поступками отпадших от католицизма, увещевать еретиков и наказывать их; издал постановление, по которому всякий заразившийся ересью терял дворянство; запретил вызывать учителей из Германии и молодым людям посещать университеты и школы немецкие. Иначе пошли дела при Сигизмунде-Августе, который был совершенно равнодушен к вере или по крайней мере к различным ее исповеданиям, склонялся то к тому, то к другому из них, смотря по политическим и разным другим отношениям. Мы видели, что любимою женою его была вторая, Варвара, вдова Гастольд, урожденная Радзивилл. Представителем могущественной фамилия Радзивиллов в Литве был двоюродный брат королевы Варвары, Николай Черный Радзивилл, князь олицкий и несвижский, воевода виленский, великий маршал и канцлер литовский, и этот-то первый вельможа, имевший по родству с королевою и личным достоинствам могущественное влияние на Сигизмунда-Августа, был ревностный протестант, употреблявший все свои могущественные средства для распространения нового учения в Литве. Он ввел его в свои обширные вотчины и поместья, вызвал из Польши самых знаменитых протестантских проповедников, принимал под свое покровительство всех отступивших от католицизма; простой народ привлекал угощениями и подарками, шляхту - королевскими милостями, и таким образом почти все высшее сословие приняло протестантизм; не с меньшим успехом распространился он и в городах; только большинство сельского народонаселения оставалось при прежнем исповедании, особенно в русских православных областях. Радзивиллу нужно было сделать решительный шаг, показать торжественно, что и король на стороне протестантизма; для этого он уговорил Сигизмунда-Августа в Вильне поехать на богослужение в протестантскую церковь, построенную против католической церкви св. Иоанна. Но к чему один с сильною волею человек мог склонить Сигизмунда-Августа, от того другой решительный человек мог отвратить его; узнавши, что король поедет в протестантскую церковь, доминиканец Киприан, епископ литопенский, суффраган виленский, вышел к нему навстречу, схватил за узду лошадь и сказал: "Предки вашего величества ездили на молитву не этою дорогою, а тою". Сигизмунд-Август растерялся и принужден был последовать за Киприаном в католическую церковь.
Первым тяжелым ударом, который потерпел протестантизм в Литве, была смерть Николая Черного Радзивилла, последовавшая в 1565 году; во главе рода Радзивиллов и во главе протестантизма стал двоюродный брат покойного, Николай Рыжий Радзивилл, но этот уже не имел такого значения. Вторым бедствием для протестантизма было внутреннее разъединение вследствие усиления ариан или социниан. Между тем папа Пий V, слыша об усилении протестантизма в Польше и Литве, отправил ко двору Сигизмунда-Августа посла своего Коммендоне. Последний нашел дела католицизма в Польше и Литве в жалком состоянии: во время борьбы с таким опасным врагом, как протестантизм, между епископами католическими господствовала вражда, зависть; двое главных епископов, Яков Уханский, архиепископ гнезненский, и Филипп Падневскнй, епископ краковский, находились в открытой вражде друг с другом, притом Уханский оказывал явную склонность к протестантизму в надежде, что при торжестве последнего, при разрыве с Римом, но при сохранении иерархии он, как архиепископ, будет независимым главою польского духовенства. Коммендоне, выведавши состояние дел, характеры и отношения короля и главных действующих лиц, начал в тихих беседах внушать Сигизмунду-Августу, как он жалеет об его судьбе и судьбе целого государства, потому что когда разноверцы возьмут верх, то в буйстве своем не пощадят ничего, ниспровергнут все учреждения, божеские и человеческие, все права и обычаи, потрясут, наконец, и самый трон; приводил ему пример современной Франции и Германии, обуреваемых религиозными войнами вследствие того, что государи в самом начале не подавили еретических учений. Король, который всего более боялся междоусобных войн, принял к сердцу внушения Коммендоне и охладел к протестантизму; этому охлаждению способствовало и поведение протестантов, которые, желая приобрести расположение шляхты, противились королевским требованиям насчет больших поборов, необходимых для успешного ведения войны с Москвою. С другой стороны, на помощь католицизму явилась дружина, с которою верна была победа над разделенным и потому ослабевшим протестантизмом, - эта дружина была иезуиты. Валериан Проташевич, епископ виленский, думая о средствах, как помочь своему делу в борьбе с ересью, обратился за советом к кардиналу Гозиушу, епископу варминскому в Пруссии, знаменитому председателю Тридентинского собора, считавшемуся одним из главных столпов католицизма неводной Польше, но и во всей Европе. Гозиуш, советуя всем польским епископам вводить в свои епархии иезуитов, присоветовал то же самое и Проташевичу. Тот исполнил совет, и в Вильне был основан иезуитский коллегиум под управлением Станислава Варшевицкого. Сначала иезуитские школы мало наполнялись: православные и протестанты не пускали в них детей своих; виленский капитул запрещал и католикам отдавать детей к иезуитам, боясь, чтоб его кафедральное училище не упало; но Варшевицкий не унывал, искал всюду средства доставить своему коллегиуму уважение и силу, действовал неутомимо, учил в школах, говорил проповеди, проникал в дома значительных иноверцев для обращения их к католицизму, и старания его начали приносить пользу.
В таком состоянии находилась Польша и Литва, когда умер Сигизмунд-Август и надобно было думать об избрании ему преемника; легко понять, какое важное влияние при этом избрании должно было иметь религиозное движение. Протестанты, сильные в Сенате и между шляхтою, хотели выбрать короля-протестанта или по крайней мере такого, который дал бы им полную свободу в отправлении их богослужения. Коммендоне видел эту опасность для католицизма и тем более был встревожен, что между католиками замечал совершенное равнодушие; многие из них смотрели на протестантов не как на еретиков, противников истинного учения церкви, но как на людей, желающих только ограничить чрезмерное могущество духовенства. Для достижения своей цели, т. е. для того, чтоб новый король был католик и выбран католиками, Коммендоне нашел единственное средство в личных и родовых отношениях между вельможами, причем он старался утушать вражду между католиками и поджигать ее между протестантами. В челе польского вельможества стояли тогда Петр Зборовский, воевода сандомирский, и Ян Фирлей, маршалок великий коронный и воевода краковский, - оба протестанты. Краковское воеводство, полученное недавно Фирлеем, было причиною злой вражды между этими обоими вельможами, ибо и Зборовский также его добивался, но король Сигизмунд-Август по просьбам любовницы предпочел Фирлея. Этою враждою между Зборовским и Фирлеем воспользовался Коммендоне: он стал внушать Зборовскому, что в доме Фирлея сходятся паны и идет там дело о том, чтоб Фирлея выбрать в короли. Зборовский поверил, ненависть превозмогла над привязанностью к вере, и он дал слово, что хотя он и сам протестант, однако не позволит, чтоб престол достался протестанту. Между вельможами-католиками первое место занимал Алберт Лаский, знаменитый своим воинственным духом и потому любимый молодежью; его-то особенно постарался Коммендоне привлечь на свою сторону и составил из него, из Андрея Зборовского и Николая Паца, епископа киевского, триумвират, в котором католическая сторона нашла для себя сильную опору и руководство.