История России в лицах. Книга вторая
Шрифт:
Проповедь посвящена эпизоду из жизни князя Мстислава Великого, который был тяжело ранен на охоте медведем. Князь находился между жизнью и смертью, у его постели много дней сидела в печали его мать, которая, как следует из рукописи, ещё раньше, до её приезда на Русь, вступила в обитель св. Пантелеймона в Кёльне почётным членом, делавшим вклады в монастырь.
Считалось, что благодаря этому она и её дети находились под особым покровительством целителя Пантелеймона. И в критический момент этот святой явился раненому князю и вернул ему здоровье. Достоверно и то, что в память о своём чудесном исцелении Мстислав назвал вскоре после
Изяслав-Пантелеймон воздвиг в Новгороде храм в честь своего святого, который частично сохранился до сих пор, но сейчас носит имя русского святого-целителя Николая. В этом храме есть предел святой Анны, названный так в честь второго – русского – имени княгини Гиты.
Увы, самой Гите целитель-Пантелеймон не помог. Она скончалась, не дожив до пятидесяти лет, когда она с мужем возвращалась из очередной поездки в древлянские земли. Эту историю очень трогательно рассказал Антонин Ладинский в романе «Последний путь Владимира Мономаха». Только по его версии Гита умерла совсем еще молодой женщиной. И произошло это так:
«…Они торопились домой с княгиней, потому что из Переяславля приходили тревожные вести. Гита чувствовала себя больной, жаловалась на сильную головную боль.
Стояла поздняя осень. Ночь выдалась такая темная, что отроки не видели наконечников своих копий. Не переставая шел дождь. Мономах и его спутники ехали верхами, и он изредка обменивался несколькими словами с продрогшей до мозга костей женою. Душа князя была полна тревоги…
…Мономах привез жену в Переяславль совсем разболевшейся. Тотчас поскакал отрок в Киев, держа на поводу еще одного жеребца, чтобы немедленно доставить сирийского врача. Гита металась на постели, раскинув пышные волосы на подушке, и что-то говорила на своем языке. Она сама уже позабыла его, а теперь вдруг вспомнила в жару. Порой она приходила в себя, с плачем обнимала мужа, когда он присаживался к ней на кровать, как будто цепляясь за земное существование.
Гита умирала… жизнь уже угасала в молодом и прекрасном теле. Истекали ее последние часы на земле. Пальцы Гиты, сжимавшие руку мужа, уже слабели с каждой минутой.
– Как ты останешься без меня?.. – тихо прошептала она.
Мономах склонился к умирающей, все еще не веря, что она покидает его навеки, прижался губами к раскаленным, как пустыня, устам.
Но дыхание Гиты становилось трудным, и сознание покидало ее. Как во сне она увидела близко от себя золотую чашу. Лязгнула лжица… Священник произносил какие-то слова… Последняя мысль была о том, чтобы поскорее, пока не поздно, найти руку Владимира.
– Супруг мой!
Перед вечерней она испустила последний свой вздох, и голова бессильно упала на плечо. Тогда этот мужественный человек зарыдал, как ребенок…»
Гита упокоилась в княжеской усыпальнице в построенном при ней переяславском храме, в мраморной гробнице из плит, доставленных с великим трудом из Корсуни. Она так и не успела стать Великой княгиней киевской – Владимир занял этот престол лишь в 1113 году, после того, как киевляне слезно просили его об этом:
– Пойди,
Владимир княжил в Киеве 13 лет. А под конец жизни написал в своем «Поучении»:
«Всех походов моих было 83, а других маловажных и не упомню. Я заключил с половцами 19 мирных договоров, взял в плен более 100 лучших их князей и выпустил из неволи, а более двухсот казнил и потопил в реках».
Он заставил половцев откочевать далеко на восток и при его жизни набеги кочевников почти перестали тревожить русскую землю. На Руси установился относительный порядок.
Летопись называет его «братолюбцем, нищелюбцем и добрым страдалицем за русскую землю».
Действительно, Владимир Мономах стал в истории Киевской Руси третьим после Владимира Святого, который крестил Русь, и Ярослава Мудрого величайшим самодержцем, Всю жизнь он заботился о силе, единстве и красоте земли Русской.
И знаменитый царский венец – шапку Мономаха – он получил уже будучи киевским князем. Византийские послы поднесли ее ему вместе со святым крестом животворящего дерева, золотой цепью и бармами – оплечьями, отделанными жемчугом. Царский венец – это круглая шапка, украшенная соболиным мехом и драгоценными камнями. Позже ею венчали на великое княжение и царство всех русских князей и царей.
Высоко взлетел княжич в парчовой шапке, которого встретила много лет назад заморская красавица Гита… Жаль, что она этого уже не увидела…
При Владимире Мономахе Киевская Русь на краткий миг вернула свою былую славу. С. М. Соловьев писал о нем:
«Мономах не возвышался над понятиями своего века, не шел наперекор им, не хотел изменить существующий порядок вещей, но личными доблестями, строгим исполнением обязанностей прикрывал недостатки существующего порядка, делал его не только сносным для народа, но даже способным удовлетворить его общественные потребности».
Да, самое интересное! Младший сын Владимира и Гиты был… Юрий Долгорукий, легендарный основатель Москвы. Через него генеалогическая цепочка ведёт от короля Гарольда к Александру Невскому и славным московским князьям, в том числе к Дмитрию Донскому. Его дети и внуки породнились со шведскими, норвежскими и византийскими королями и императорами.
Почему-то считается, что Пётр Великий первым прорубил «окно в Европу». Но за семьсот лет до него не нужны были ни окна, ни двери – Европа и Россия были практически одним огромным феодальным пространством. Но потом история распорядилась по-своему, и Россия отгородилась от внешнего мира глухой стеной. Естественно, пришлось рубить.
Хорошо, что стена была деревянной. «Железный занавес» вновь разделит эти два мира двести лет спустя…
Но это уже совсем другая история. Новая.
P.S. Замечательная по напевности и экспрессии баллада Алексея Толстого «Три побоища», к сожалению, лишь с большой натяжкой может быть названа исторической – и то потому, что героями там являются исторические личности. Поэт смешал воедино три битвы, происходившие в разное время и в разных странах. В результате, Елизавета оплакивает своего супруга Гарольда вместе с племянницей Гитой, рыдающей по отцу, причем обе они для удобства повествования находятся в Киеве. Хотя строчка «рыдает Гаральдовна Гида» почему-то стала чуть ли не хрестоматийной…