История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II
Шрифт:
G. Hosking. Rulers and Victims. The Russians in the Soviet Union. Harvard Press, 2006.
4.3.17 Наука и культура в СССР в 1945–1953 гг. Лысенко и «лысенковщина»
Сталин мобилизовал все силы официальной культуры на нужды холодной войны. Александр Фадеев, Константин Симонов, Михаил Шолохов, Борис Полевой и др. писали романы, рассказы и повести, где показывали, что русский патриотизм и советский режим – тождественные вещи, что антисоветчики-толстосумы США готовят войну против СССР. Илья Эренбург вовлекал левых и либеральных западных интеллектуалов во всемирную кампанию «борьбы за мир» против США и западных держав, в защиту СССР. Художники, писатели, журналисты, песенники, скульпторы, ведущие театральные и кинорежиссеры создавали иллюзию «счастливой послевоенной жизни». Апофеозом стал фильм И. Пырьева «Кубанские казаки». Официальные писатели, художники, кинематографисты, заключает историк М.Р. Зезина, «вращались в своем кругу, в большинстве своем плохо представляли реальную жизнь народа в те годы». На фоне общей нищеты режим платил им огромные гонорары, обеспечивал их квартирами и дачами, предоставлял бесплатные дома творчества и творческие командировки.
Историческая справка
Александр Александрович Фадеев (1901–1956), еще учась во Владивостокском коммерческом училище, выполнял поручения
После Гражданской войны Фадеев был отправлен партией на Юг России, где работал секретарем одного из райкомов Краснодара, а затем заведующим разделом партийной жизни в отделе печати Северо-Кавказского крайкома. О духовных горизонтах писателя говорят названия его статей, опубликованных под кличкой «Булыга» в газете «Советский Юг»: «Итоги совещания при орграспреде крайкома по поднятию производительности труда», «Предложения о работе с ленинским набором», «На пороге второго пятилетия», «Окружные газеты о XIV съезде ВКП(б)». В последней из них Фадеев сетует, что решениям съезда местные газеты уделяют мало внимания.
На досуге Фадеев занялся беллетристикой, о которой он заявил: «В большевистском понимании художественная литература есть могущественная служанка политики» («Правда» от 10.1.1931) Политике большевиков он и служил. Повесть «Разлив» (1924), романы «Разгром» (1927) и «Последний из удэге» (1930–1940) посвящены захвату Дальнего Востока большевиками. «Последнего из удэге» автор писал с 1929 по 1940 г., но так и не смог закончить. Жизнь изображается в этих произведениях по одной схеме. Все чуждые советской власти «социальные элементы» (офицеры, священники, промышленники, некоммунистическая интеллигенция, обеспеченные крестьяне) показаны как выродки, достойные лишь уничтожения. Им противопоставлены идейные большевики, которые перевоспитывают темные, но стихийно революционные народные массы в духе коммунистической идеологии.
В докладе 1932 г. «Мой литературный опыт – начинающему автору» Фадеев говорил: «Какие основные мысли романа «Разгром»?…Первая и основная мысль: в гражданской войне происходит отбор человеческого материала… Происходит огромнейшая переделка людей. Эта переделка людей происходит успешно потому, что революцией руководят передовые представители рабочего класса – коммунисты…»
Фадеев изображал исторические события не просто с партийной точки зрения, но подчас по прямому заданию партийных органов. Так, «Молодая гвардия» была написана по заказу ЦК ВЛКСМ, который обратился к Фадееву с этой просьбой в августе 1943 г. К началу 1945 г. он закончил роман. Однако в «Правде» от 3 декабря 1947 г. ему было указано, что в «Молодой гвардии» нет главного – «руководящей, воспитательной роли партии…». По воспоминаниям В.В. Вишневского, Фадеев ответил: «Критику понял… Переживаю глубоко… Буду вновь работать над романом, буду писать один, другой, третий раз… Выполню указание партии». Указание было выполнено к 1951 г.: первая редакция «Молодой гвардии», в которой молодежным подпольем руководили комсомольцы, сменилась второй, где руководящая роль отведена партии.
В последние годы жизни Фадеев работал над романом «Черная металлургия». На своем юбилейном вечере (1951 г.) писатель так определил замысел этого произведения: «Я хочу спеть песню о нашей партии, как вдохновляющей и организующей силе нашего общества». В письме Сталину от 31 марта 1951 г. он обещал воспеть в этом романе «гигантскую стройку коммунизма», изобразить современную жизнь как победу «партии и комсомола». В план романа входило и «изображение врагов народа и их разгром». По замыслу Фадеева, эти внутренние враги должны были мешать внедрению в жизнь важного технического изобретения. Закономерно, что столь неправдоподобный замысел остался невоплощенным.
Фадеев остался автором всего двух законченных романов: «Разгром» и «Молодая гвардия» (последняя претерпела множество переделок), а также нескольких мелких произведений. Причиной столь скудных результатов была не только противоестественность идей, которым автор пытался придать художественную форму. Фадееву было просто некогда писать. С 1939 г. и до конца жизни он был членом ЦК КПСС, что требовало участия во всех заседаниях партийной верхушки. Кроме того, он занимал крупные посты в Союзе писателей СССР: в 1939–1944 гг. – секретарь, в 1946–1954 – генеральный секретарь, в 1954–1956 – секретарь правления. В 1951 г. Фадеев жаловался Сталину: «Прибавилась огромная сфера деятельности, связанная с борьбой за мир… Следует учесть и работу как депутата Верховного Совета СССР, а теперь и РСФСР». Наконец, писатель возглавлял Комитет по Государственным премиям в области литературы и искусства, что тоже занимало время…
В конце жизни Фадеев сознавал, что погубил свое дарование. 13 мая 1956 г., перед самоубийством, он составил письмо «В ЦК КПСС», где обвинил в своем творческом бесплодии родную партию: «Меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных… неисчислимых бюрократических дел». Но за 17 лет писатель мог отказаться хотя бы от одной из своих номенклатурных должностей, если они так его тяготили.
Культ Сталина достиг, по свидетельству очевидца, «поистине безумных размеров». По всей стране вознеслись новые гигантские изваяния Сталина в дополнение к довоенным. После пышных торжеств по случаю 70-летия Сталина в декабре 1949 г. Музей западного искусства, построенный усилиями Цветаева в 1910-е гг., был переоборудован под экспозицию подарков вождю. Проект строительства колоссального Дома Советов на месте разрушенного храма Христа Спасителя был заморожен – ведь этот проект должна была венчать статуя Ленина, а не Сталина. Вождь играл роль верховного цензора по культуре: он просматривал фильмы, читал повести и распоряжался присуждением Сталинских премий по литературе и искусству. Быть может, и с этим связано неуклонное сокращение числа литературных журналов и кинофильмов – у вождя оставалось мало времени.
Историческая справка
Михаил Александрович Шолохов родился, по официальным данным, в 1905 г. (есть и другие версии) в Области войска Донского. Его отец был из купеческого рода, мать – из украинских крестьян. В 1914–1918 гг. Шолохов учился в гимназиях Москвы, затем г. Богучара (Воронежской губернии) и, наконец, родной станицы Вешенской. Документальных сведений о его жизни в период Гражданской войны нет. После окончательной победы на Дону советской власти Шолохов работал делопроизводителем в станичном исполкоме, помощником бухгалтера и несколько месяцев – налоговым инспектором (за самовольное снижение налогов во время голода был осужден на год условно). В 1922 г. не смог поступить в московский вуз, так как для этого требовались стаж работы в промышленности и рекомендация комсомола (комсомольцем Шолохов не был). Перепробовав несколько профессий, вернулся в Вешенскую и с 1926 г. жил там с женой-казачкой и детьми. С 1923 г. публиковал в московских журналах рассказы, посвященные Гражданской войне на Дону. В 1928–1930 гг. вышли первые три книги романа-эпопеи «Тихий Дон», который стал высшим достижением советской литературы и принес Шолохову мировую известность (Сталинская премия – 1941 г., Нобелевская – 1965). В отличие от недавних рассказов Шолохова, не признающий власти большевиков казак изображен здесь с сочувствием и симпатией, что вызвало нарекания партийной критики. Однако молодой писатель стремительно поднялся на вершину не только литературной славы, но и советской правящей элиты: в 1932 г. вступил в партию (с 1961 г. – член ЦК КПСС); в 1937-м был избран в Верховный Совет СССР и оставался его депутатом до середины 1970-х гг.; с 1934 г. входил в правление Союза писателей СССР, с 1940 г. – в Комитет по Государственным премиям в области литературы и искусства.
При этом его творческая энергия всё более угасала. Последняя, четвертая книга «Тихого Дона»
Сразу же после выхода первых глав «Тихого Дона» возникли слухи о том, что Шолохов использовал рукопись неизвестного автора-казака, погибшего в Гражданскую войну. 24 марта 1929 г. в «Рабочей газете», а 29 марта – в «Правде» появилось письмо А. Серафимовича, Л. Авербаха, А. Фадеева и других членов РАПП: «В связи с тем заслуженным успехом, который получил роман пролетарского писателя Шолохова «Тихий Дон», врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи <…>. Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении «конкретных носителей зла» для привлечения их к судебной ответственности». После этого обсуждение проблемы авторства стало невозможным: «Усомниться в нём вслух – десятилетиями была верная Пятьдесят Восьмая статья. После смерти Горького Шолохов числился Первым Писателем СССР, мало что член ЦК ВКП(б) – но живой образ ЦК…» (А. Солженицын. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. № 12. С. 69).
Однако с 1970-х гг. споры об авторстве «Тихого Дона» возобновились. Сторонники версии о том, что Шолохов приспособил к советским требованиям чью-то чужую рукопись, строят свои доказательства на идейной, композиционной и стилистической разнородности текста романа. Большинство этих исследователей считают первоначальным автором эпопеи донского писателя Федора Крюкова, умершего при отступлении с Белыми. Если же считать Шолохова единственным создателем «Тихого Дона» (чему также есть немало доказательств), то приходится признать: вся дальнейшая творческая судьба писателя говорит о вырождении его таланта, отданного на службу партии большевиков. – Загадки и тайны «Тихого Дона». Самара, 1996. Михаил Шолохов: Летопись жизни и творчества: (материалы к биографии) / Сост. Н. Т. Кузнецова. М., 2005.
В то же время государственная «руссификация» стремилась расколоть деятелей науки и культуры по «национальному» признаку. К примеру, с 1946 по 1948 г., в результате борьбы с «засоренностью еврейскими кадрами» институтов Академии наук СССР и «аттестации» число русских среди заведующих отделами, лабораториями и секторами выросло с 73,6 % до 80 % за счет сокращения числа евреев. Жданов и отдел ЦК по науке и культуре «сокращали» число евреев в общественных науках. Государственная «руссификация» зачастую открывала широкую дорогу антисемитам, посредственностям, прихвостням режима, которые под флагом защиты «русской культуры» делали себе карьеру. Память о подлости, как и благородстве, проявленном в эти годы, стала впоследствии важным фактором в общественных и идейных водоразделах 1950-х – 1960-х гг.
Тем не менее, общественный подъем года победы не пропал для русской культуры. Писатели и поэты военного поколения писали рассказы и стихи «в стол», не рассчитывая на их публикацию. В послевоенные годы стремительно росла дистанция между официальной и неофициальной культурой. Образованная молодежь в городах искала заменителей сталинскому культурному суррогату. Сохраняли популярность песни и стихи военной поры. Некоторые молодые люди под влиянием трофейных немецких и американских кинофильмов, американского джаза стали «западниками» и «стилягами» – оказывая, таким образом, осознанное или неосознанное сопротивление официальной антизападной пропаганде. В студенческой среде быстро рос интерес к подлинному, а не обкорнанному властью дореволюционному русскому наследию – искусству, философии, истории, поэзии и быту. Студенчество распевало песни Вертинского и Петра Лещенко. Но высшие сокровища русской дореволюционной и эмигрантской культуры оставались недоступными, упрятанными в специальные хранилища главных библиотек страны. Имена Владимира Соловьева, Сергия Булгакова, Ивана Шмелёва, Николая Лосского, князя Сергея Трубецкого, Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Владимира Набокова знали очень немногие. Их книги опасно было держать в руках без «специального разрешения» МГБ.
Советская фундаментальная наука развивалась в основном в «шарашках» и внутри военно-промышленного комплекса, прежде всего в атомном проекте, куда были стянуты лучшие силы и громадные ресурсы. Фундаментальные исследования в Академии наук сдерживал слабый приток молодежи; но там еще работали замечательные ученые с дореволюционным образованием и культурой (Л.А. Орбели, К. В. Островитянов, С.И. Вавилов, А.Н. Несмеянов, И. И. Мещанинов, Е.В. Тарле, и др.). Хуже всего ситуация была в университетах, где усиливался идеологический контроль над образованием, библиотеки чистились от «нежелательной» литературы и изгонялись профессора-«космополиты». Тогда наметился принцип, последовательно осуществлявшийся до конца коммунистического властвования – в академических институтах дозволялось очень умеренное свободомыслие (иначе развитие наук вовсе прекратилось бы), но свободомыслов к университетам и учебным институтам не подпускали на пушечный выстрел – дабы они не растлевали учащуюся молодежь своими идеями. Глубокий раскол между академической наукой и университетской профессурой крайне отрицательно сказался на уровне общей культуры и профессиональной подготовки молодых специалистов. Послевоенные студенты, столкнувшись с громадными прорехами в официальной науке, стремились восполнить их самообразованием.
Почти в каждой научной дисциплине утвердилась доминирующие, а нередко и конкурирующие группы ученых, своего рода «научные мафии», имевшие поддержку в Отделе науки ЦК, Отделе агитации и пропаганды ЦК и других властных структурах. Резкий антизападный поворот в государственной политике и идеологии, «борьба с низкопоклонством перед Западом» создал почву для яростной борьбы между научно-партийными кланами по «важному вопросу» – кто из них представляет «истинную» советскую науку, а кто должен каяться в ошибках или, хуже того, отвечать за «вредительство». Так, ряд университетских профессоров-физиков объявили теорию относительности Альберта Эйнштейна и квантовую теорию Нильса Бора «идеалистическими» и «антимарксистскими». Они жаловались на «монополию еврейских физиков». Однако разгром ядерной физики не состоялся – Сталину нужна была атомная бомба.
Гораздо хуже был исход позднесталинских «дискуссий» в биологии. Там столкнулись генетики, опиравшиеся на открытия Г. Менделя, Т. Моргана и А. Вейсмана в области наследственности, и приверженцы агронома Трофима Денисовича Лысенко. Последние провозгласили себя «учениками Мичурина» и утверждали, что с помощью скрещивания можно вывести любые виды растений. По поводу мичуринско-лысенковских «опытов» ходило много шуток. («Вы знаете, как погиб Мичурин? Упал с ветвистого арбуза» и т. п.). На деле, все сводилось к чистому шарлатанству. Ещё в 1937–1940 гг. «лысенковщине» энергично противостоял выдающийся русский биолог академик Николай Иванович Вавилов. Но 6 августа1940 г., во многом как раз за противодействие Лысенко, он был арестован. За арестом последовали издевательства и пытки в застенках НКВД и гибель от истощения в Саратовской тюрьме 26 января 1943 г.
В 1947 г. глава Агитпропа ЦК Ю. Жданов (сын А. Жданова) пытался свалить Лысенко, но тот нанес упреждающий удар. В октябре 1947 г. Лысенко обратился к Сталину с личным письмом, жалуясь, что «менделизм-морганизм» и «вейсманизм» (т. е. теории западных генетиков), основанные на «буржуазной метафизике», тормозят советскую агрономию. Только «мичуринский» метод может дать СССР изобилие продуктов. Сталин поддержал Лысенко и даже стал его «научным редактором». В августе 1948 г., опираясь на сталинский авторитет, лысенковцы объявили «буржуазную генетику» вне закона. Сотни генетиков потеряли работу и были арестованы.