История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II
Шрифт:
Владимир Соловьев высказал в свое время мысль, что устоями России являются «монастырь, село и дворец». В сущности, эта формула является парафразом одиозной в глазах революционеров знаменитой триады «православие, самодержавие и народность». Так или иначе, в первое десятилетие после октябрьского переворота большевики уничтожали «дворцы» и дворянство, «монастыри» и священнослужителей, а начиная с года великого перелома – (1929) – «село» и крестьянство. Одновременно удар обрушился и на кадры старой российской интеллигенции. Первые жертвы русская интеллигенция понесла еще в 20-е годы. Помимо жертв «Красного террора», тех, кто был взят в заложники и расстрелян, тех, кто погибал на фронтах Гражданской войны или в тылу от голода и тифа, и кого большевицкая пропаганда вписывала в привычную формулу «лес рубят – щепки летят», властью использовалось и такое средство избавления от несогласных с установленным режимом, как высылка. Расстрел поэта Николая Гумилева (1921 г.) должен был стать и стал уроком для оставшихся в живых: для достижения своих целей большевики не остановятся ни перед чем и ни перед кем.
В годы утверждения тоталитарного сталинизма (1928–1939) физическое и нравственное уничтожение интеллигенции, искоренение ее моральных устоев и принципов стало претворяться в жизнь с беспримерной в истории человечества жестокостью и последовательностью. В 1929 г. в среде писателей травят Бориса Пильняка и Евгения Замятина (последнего Сталин отпустил на Запад), арестовывают многих видных историков: погибшего в ссылке С.Ф. Платонова и ставшего позднее сталинским фаворитом Е.В. Тарле. В эти годы были репрессированы и расстреляны или погибли в лагерях выдающиеся писатели Сергей Клычков, Осип Мандельштам, Исаак Бабель, Борис Пильняк, Артем Веселый (Н.И. Качкуров), Владимир Зазубрин (Зубцов), режиссер Всеволод Мейерхольд, богослов и ученый, священник Павел Флоренский, незаурядный философ Густав Шпет. Репрессии коснулись выдающихся деятелей науки и только чудом избежали физического уничтожения ученые такого масштаба, как С. Королев, А. Туполев и Б. Стечкин. Избежали гибели, но были лишены возможности печататься в течение 25–30 лет великий философ А. Лосев и крупнейший литературовед-мыслитель М. Бахтин. Не избежал ареста молодой Д. Лихачев, будущий крупнейший специалист в области древнерусской литературы.
Знаменитому микробиологу, профессору Барыкину большевицкие чиновники предложили для опытов использовать заключенных вместо дорогостоящих мартышек. Он наотрез отказался, был арестован и пропал без следа.
Не было ни одного слоя интеллигенции, который не прошел бы через горнило сталинских репрессий. 1930 год ознаменовался закрытыми процессами над группой бактериологов во главе с проф. Каратыгиным, над работниками пищевой промышленности во главе с проф. Рязановым (48 обвиняемых приговорены к расстрелу) и над инженерами и техниками по так называемому процессу «Промпартии».
В те месяцы 1930 года, когда шли эти процессы, «Правда» и «Известия» опубликовали статью Максима Горького «Если враг не сдается, его уничтожают». По уровню нравственной низости эту статью можно считать последней степенью падения отечественной публицистики. Русский писатель, который целое столетие, со времен Пушкина, был совестью нации, в лице Горького становится олицетворением ее растления. Уничтожать Горький призывал тех «врагов»-интеллигентов, которые отказывались сдаваться сталинской идеологии, отказывались от саморастления под давлением животного страха, материальных посулов, ложного отождествления сталинизма с новым величием России и пр. Отказывалось от растления меньшинство, и оно действительно уничтожалось. Большинство соглашалось на сотрудничество с режимом. После чего уже не приходится удивляться ни позорному приезду Горького на Соловки, ни поездке писателей на Беломорканал, ни беспримерному явлению в истории мировой комедиографии – пьесе Н. Погодина «Аристократы», где в жанре комедии изображается лагерный труд, ни гимны чекистам в стихах и прозе, театре и кинематографии, ни подписи выдающихся деятелей науки и культуры под требованием расстрела их недавних коллег, сподвижников и знакомых.
Одним из моментов в подготовке уничтожения крестьянства стало возобновление и многократное усиление антирусской пропаганды. Все национальные символы, исторические святыни, героические фигуры прошлого подвергались с высоких трибун и со страниц большевицкой прессы развенчанию, шельмованию и осмеянию. Как и люди – ведущий интеллектуальный слой России – памятники древней культуры или уничтожались, или переделывались до неузнаваемости, или «высылались» (то есть продавались) за границу. В 1930 г. «Вечерняя Москва» опубликовала статью-призыв «Пора убрать исторический мусор с площадей», в которой говорилось о необходимости ликвидации всех еще оставшихся старых памятников города. Статью сопровождало стихотворение двадцатитрехлетнего комсомольского поэта Джэка (Якова Моисеевича) Алтаузена (1907–1942):
«Я предлагаюМинина расплавить,Пожарского.Зачем им пьедестал?Довольно намДвух лавочников славить,Их за прилавкамиОктябрь застал.Случайно имМы не свернули шею.Я знаю, это было бы под стать,Подумаешь,Они спасли Расею!А может, лучше было б не спасать?»В 1931 г. с трибуны VI съезда Советов СССР поэт Безыменский с пафосом произнес: «Расеюшка Русь! Растреклятое слово…»
С июля 1929 г. началось массовое закрытие и разрушение церквей, монастырей, древних крепостных башен и стен. 31 июля 1929 г. были снесены Воскресенские (Иверские) ворота и часовня, за которыми последовали закрытие Даниловского монастыря в Москве (1929 г.), был разрушен Чудов монастырь в Московском Кремле (1930 г.), в 1931 г. был взорван храм Христа Спасителя, в 1931–1932 гг. разрушен старейший московский собор – Спаса-на-Бору в Кремле, воздвигнутый за 600 лет до того, в 1330 г. сносились и светские памятники (торговое строение Охотного ряда в 1932 г.), в 1934 г. было взорвано здание петровской Навигационной школы в Москве – знаменитая Сухарева башня, разобран на строительный камень Серпуховской кремль. В 1930 г. было принято постановление «Об использовании под учебные цели зданий и помещений дворцов, клубов, бывших монастырей, закрытых и закрываемых церквей». Старина разбазаривалась и уничтожалась по-разному: было принято специальное постановление о порядке вывоза иностранцами за границу предметов быта и искусства.
Документ
Телеграмма И. Сталина и К. Ворошилова Л. Кагановичу: «ЦК ВКП Кагановичу. Мы изучили вопрос о Сухаревой башне и пришли к тому, что ее надо обязательно снести. Предлагаем снести Сухареву башню и расширить движение. Архитекторы, возражающие против сноса, – слепы и бесперспективны. Сталин. Ворошилов. 18/IX33».
Наступление на мысль и совесть осуществлялось последовательно и энергично. В мае 1929 г. была принята поправка к ст. 13 Конституции СССР – свобода быть верующим или неверующим заменена свободой вероисповедования или ведения антирелигиозной пропаганды. В 1932 г. объявляется «антирелигиозная пятилетка», ставящая своей целью к 1 мая 1937 г. уничтожение всех храмов и «самого понятия Бога». В этих условиях фактически упраздняется такая профессия, как «богослов» за неимением ни одного печатного органа, в котором могли бы печататься богословские труды, в то время как сеть антирелигиозных изданий ширится и разветвляется. Антирелигиозная тема звучала в фильме Я. Протазанова «Праздник святого Йоргена», в поэзии Демьяна Бедного, Эдуарда Багрицкого («Смерть пионерки»). В 1932 г. в Казанском соборе в Ленинграде открылся Музей истории религии и атеизма.
Многообразие течений философии, столь характерное для русской дореволюционной мысли, сужается до «единственно верного учения – диалектического материализма», с одной стороны, плодя кадры малообразованных начетчиков, а с другой – вынуждая и тех, у кого были несомненные философские задатки, сужать свой кругозор рамками вчерашней передовицы газеты «Правда».
Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» ликвидировало все возможные течения и организации во всех видах искусств. Разнообразие направлений в искусстве, сочетание традиции и новаторского эксперимента, что отличало предреволюционное десятилетие («золотой период серебряного века»), еще сохранявшее энергию во второй половине 1920-х гг., должно было слиться в едином направлении «социалистического реализма», провозглашенном на Первом съезде советских писателей в августе 1934 г. Малейшее уклонение от «генеральной линии», иногда вызванное особенностями вкуса или связанное с личным неприятием того или иного деятеля культуры, и произведению выносится суровый приговор – оно оказывается под запретом, как это было с оперой Дмитрия Шостаковича «Катерина Измайлова», на которую «Правда» откликнулась статьей «Сумбур вместо музыки», или с пьесой Михаила Булгакова «Мольер», прошедшей на сцене МХАТа семь раз и снятой с репертуара после серии разгромных статей.
Впрочем, на первых порах понятие «соцреализма» было относительно смутным. Бухарин, выступавший на Первом съезде писателей, еще поддерживал «писателей хороших и разных». Вкусовщина Сталина влияла на ситуацию – он благоволил Пастернаку и даже звонил ему по телефону, разрешил «Дни Турбиных» Булгакова и посетил спектакль 14 раз.
Судьба Булгакова в этом смысле особо примечательна. Формально он не может считаться жертвой сталинских репрессий, он не был ни убит, ни арестован. Но в течение 15 лет ни одна строчка его не была напечатана, и в 30-е гг., кроме уже упоминавшейся пьесы «Мольер», он предстал лишь как инсценировщик гоголевских «Мертвых душ» на сцене МХАТа (1932 г.). Эта инсценировка, да триумфально шедшие на сцене МХАТа «Дни Турбинных», с которых Сталин милостиво снял запрет, вот все, чем жил Булгаков как писатель в течение последних 10 лет своей недолгой жизни. Можно удивляться его мужеству, терпению и силе сопротивления, с которыми он прожил эти годы, работая над романом «Мастер и Маргарита». Роман этот был опубликован только в 1960-е гг., через четверть века после смерти писателя, да и то с огромными купюрами.