История России. Эпоха Михаила Федоровича Романова. Конец XVI – первая половина XVII века.
Шрифт:
Недели две спустя после того у Марьи Ивановны Хлоповой вдруг открылась рвота, и она захворала желудочным припадком. Михаил Салтыков обратился к придворным медикам и спрашивал у них, что это за болезнь и нет ли от нее препятствия чадородию. Медики-иностранцы, доктор Валентин Вильс и лекарь Балсырь, успокаивали, говорили, что болезнь неважная и скоро пройдет. Но Салтыков мешал лечению, искажал слова медиков; уверял, что болезнь опасная, и приводил какой-то подобный случай, окончившийся скорой смертью. Собрали семейный совет; старица Марфа пристала к мнению Салтыкова, что «нареченная невеста к государевой радости непрочна». Михаил Федорович хотя и полюбил Хлопову и очень жалел ее, но остался верен своему характеру и согласился на жестокий приговор. Невесту его удалили из дворца; а вскоре затем ее сослали в Тобольск вместе с родными (1618 г.).
В ту же эпоху самовластия старицы Марфы Ивановны и ближних бояр обрушилось неправедное гонение на одного из главных подвижников освобождения России от поляков и русских изменников; я говорю о троицком архимандрите Дионисии. Автор его жития рассказывает, что, по совершении патриотического подвига, Дионисий в стенах своего монастыря продолжал отличаться необычайным смирением и аскетическим образом жизни. Он был до того кроток и ласков в отношении братии, что обыкновенно отдавал приказания в такой форме: «Если хочешь, брат, то поди и сделай то-то». Разумеется, ленивые и строптивые из братии нередко злоупотребляли его кротостью и смирением. Одни не двигались с места на том основании, что исполнение приказания предоставлялось на их волю; другие заводили с архимандритом разные пререкания и безнаказанно оскорбляли его. Особой дерзостью в этом отношении отличались головщик Логин и уставщик Филарет. Логин кичился своим звучным, красивым голосом; он искусно читал и пел на клиросе, но при сем своевольничал и по своему невежеству сочинял иногда такие распевы, которые совершенно искажали смысл и вызывали
Рядом с этими биографическими чертами правительственные акты того времени показывают, что в заботах о материальном благосостоянии своей обители знаменитый архимандрит не отставал от других настоятелей, которые выхлопатывали разные льготы их монастырям, наиболее прославившимся в Смутную эпоху, каковы Кирилло-Белозерский, Ипатьевский, Соловецкий и прочие. Так, вместе с известным келарем Авраамием Палицыным Дионисий бил челом государю об изъятии всяких монастырских грамот от платежа пошлин, о возобновлении в Москве на Конской площади пошлины, взимаемой с продажных лошадей в пользу Троицкого Сергиева монастыря, о дозволении отыскивать и возвращать в вотчины этого монастыря крестьян, бежавших в течение прошлого десятилетия, то есть почти за все Смутное время; о том, чтобы Троицкий монастырь во всех делах ведался в одном приказе Большого дворца (где тогда начальствовал временщик Борис Мих. Салтыков), и так далее. И все эти просьбы обыкновенно удовлетворялись.
В московское разоренье, когда поляки выжгли столицу, сгорел и Московский печатный двор. В первые же годы Михайлова царствования решено было возобновить печатание богослужебных книг. Но вместе с тем поднят был вопрос об их исправлении или об очищении их от разных искажений и примесей, вносимых в течение веков небрежными и невежественными переписчиками, то есть возобновили труд, начатый еще Максимом Греком. Для сего труда, между прочим, вызвали в Москву троицкого канонарха старца Арсения Глухого, знакомого с греческим языком, и клементьевского священника Ивана Наседку. А эти два лица, в свою очередь, били челом, что особенно испорчена от неразумных писцов по всей Русской земле настольная книга Потребник и что им одним с этой книгой не справиться. Тогда по царскому указу (1616 г. 8 ноября) исправление Потребника поручено было преимущественно троицкому архимандриту Дионисию; а он, кроме названных лиц, в помощь себе должен был выбрать тех из монастырских старцев, «которые подлинно и достохвально извычны книжному учению и граматику, и риторию умеют». Дионисий с обычным рвением и добросовестностью принялся за порученный им труд и довольно скоро его окончил. При исправлении Потребника он и его товарищи, между прочим, уничтожили прибавочные слова «и огнем» в молитве при освящении богоявленской воды («и освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем»). Эта невежественная прибавка из неисправных рукописей успела уже перейти в Потребники, напечатанные при царе Федоре Ивановиче и патриархе Иове. Но уничтожение ее возбудило ропот.
В числе наиболее негодующих оказался помянутый выше головщик Логин, который при царе Василии Шуйском и патриархе Гермогене сам участвовал в печатании церковных уставов и самовольно вносил в них разные искажения. Он вместе с уставщиком Филаретом и ризничим Маркеллом написал в Москву донос на мнимую ересь Дионисия и его сотрудников. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Крутицкий Иона, человек недалекий и малосведущий, дал ход доносу; вызвал Дионисия с товарищами и подверг их строгому розыску. Пристрастные судьи потребовали с Дионисия 500 рублей и, не получив их, велели заключить его в оковы, водить его к митрополиту в праздничные дни по улицам и площадям; чем выставляли его на поругание простому народу, в который была пущена молва, что это такие еретики, которые хотят вывести из мира огонь. Великую старицу Марфу не преминули вмешать в это дело, представляя ей исправителей еретиками.
Дионисий с терпением и кротостью переносил посланное ему тяжкое испытание, а печаловался только о своих товарищах. Из них Арсений Глухой не выдержал и подал челобитную боярину Борису Михайловичу Салтыкову, начальнику приказа Большого дворца, который, как мы видели, по просьбе самой братии, ведал Троицкий монастырь. Арсений, хотя и оправдывал поправки, но жаловался на Дионисия (и Ивана Наседку) в том, что он такое важное дело совершал не в Москве на глазах у митрополита, а у себя в монастыре. Обвиняемые были осуждены духовным собором. Дионисий приговорен к ссылке в Кириллов Белозерский монастырь (1618 г.). Но так как в это время случилось нашествие на Москву королевича Владислава и пути не были свободны от неприятельских отрядов, то архимандрита заключили пока в Новоспасском монастыре, причем не только наложили на него епитимию в 1000 поклонов, но подвергали побоям и другим мукам [6] .
6
Акты эксп. Т. III № 3–5, 31, 36 и 37 (две грамоты, судная и уставная, для Устюжны Железнопольской, обе от 5 июня 1614 г.), 43, 48, 55 (ушедшие из Москвы бараши), 64, 68, 70, 78. Акты ист. Т. III. № 2, 3, 56, 62, 67 (старцу Дионисию Голицыну отдано сельцо Никольское, взятое у царицы старицы Дарьи, бывшей жены Ивана Грозного, Колтовской, а ей даны другие деревни), 68 (Никита Строганов, проживавший на устье Орла, у какого-то Якова Литвинова отнял его животы, в том числе 100 рублей, которые Литвинов «взял на зяте своем за убитую свою дочерь Усолья Камского на жильце на Семейке Серебреницыне»), 73 и 79. Дополн. к Актам ист. Т. II. № 17. Тут донесение 1614 г. белозерского воеводы Петра Чихачева и дьяка Шостака Копнина относительно сбора посошных денег и хлеба на жалованье стрельцам. Со всего Белозерского уезда «по разводу» приходилось, кроме посада Белоозера, 1219 руб. 22 алтына, а хлеба 1208 четвертей ржи, то же и овса. Но по случаю разорения от Литвы, черкас и русских воров собрали только около половины. С посада Белоозера приходилось 80 руб. 11 алтын, ржи 79 четвертей с осьминой и полчетверти и столько же овса. Посадские дали 50 руб., а хлеба совсем не дали. Когда же воевода с дьяком велели те недоимки править с двух земских старост и с посадских, то «они на правеж не дались, а велели звонить в набат и хотели (воеводу и дьяка) побить». Притом из 200 стрельцов, «прибранных» на Белоозере, сорок человек, получив денежное и хлебное жалованье, сбежали к казакам, несмотря на круговую по них поруку.
Ответную грамоту на это донесение см. Акты эксп. Т. III. № 43. Посадским людям за сопротивление велено учинить наказание; для сбора четвертных доходов посылается на Белоозеро Никита Беклемишев.
В следующем, 1615 г. воеводой здесь встречаем Ивана Головина, а дьяком Луку Владиславлева. Из царской грамоты к ним, вызванной донесением Беклемишева, видно следующее. Прежним воеводе и дьяку (Чихачеву и Копнину) велено наблюдать, чтобы дозорщик для сошного письма дворцовые и черные земли, розданные в мелкие поместья и составлявшие малые сохи (360 четей), соединял в одну большую соху в 800 четей. А с патриарших, митрополичьих и монастырских вотчин, «по прежнему окладу», велено собрать четвертных денежных доходов по 175 руб. с сохи на запасы ратным людям. (Белоозеро принадлежало к Галицкой чети.) Но воевода Чихачев и дьяк Копнин не разрешали переписать дозорные книги и рук своих к ним не приложили, по челобитью белозерских помещиков, которые жаловались, что в соху кладено только по 360 четей. Посланный сюда сборщиком Никита Беклемишев утверждает, что это челобитье неправедное, и ссылается на дозорные книги Ивана Шетнева, по которым и в меньшие сохи кладено по 600 четей пашни, а иногда и более. Царская грамота подтверждает новым воеводе и дьяку, чтобы по дозорным книгам Ивана Шетнева означенные поместные и вотчинные земли клались в живущую соху по 800 четей. (Дополн. к Актам ист. Т. II. № 39.) В 1614 г. видим другой случай сопротивления. В Чердынь приехал князь Никита Шаховской для сбора даней, кабацких и таможенных денег. Когда же он хотел поставить на правеж «земских людей» за недоимки, то земский староста Михалко Цанков с товарищи и некоторые посадские не только не дались на правеж, но и прибили самого сборщика князя Шаховского. Царская грамота приказывает чердынскому воеводе Волкову и дьяку Митусову старосту Ванкова и прочих буянов «перед князем Никитою бив батоги нещадно, вкинута в тюрьму на месяц, чтобы иным так вперед не повадно было воровать» (Акты эксп. Т. III. № 48). Любопытна посланная тем же Волкову и Митусову царская грамота, в июле 1615 г., о немедленном сборе «с Чердыни, с посаду и с уезду с осьми сох ратным людем за хлебные запасы» на тот год: «для дальнего привозу и крестьянские легкости», деньгами 1200 руб., и с сохи по полутора рубли за четь «с провозом» (Акты эксп. Т. III. № 72). Это первый известный нам перевод стрелецкой подати хлебом на денежный налог, по 150 руб. с сохи. См. диссертацию П. Милюкова «Государственное хозяйство России и реформа Петра Великого». СПб., 1892. С. 55. Здесь приводится еще пример 1616 г. в Устюжской чети, где на соху приходится по 160 руб. (Со ссылкой на «Приказные дела старых лет». Моск. глав. архив. Мин. ин. дел.) В той же диссертации см. рассуждение о чрезвычайном сборе пятой деньги. Рассмотрев источники и разные мнения о ней, автор склоняется к тому, что это был налог подоходный, а не имущественный (с. 59–63). Олеарий едва ли прав, говоря, что пятая деньга составляет пятую часть имущества (Чт. Об-ва ист. и древн. 1868. Т. IV. С. 261); а вместе с ним и проф. Н.П. Загоскин («История права Московского государства». Т. 1. С. 162). Шуйские акты. № 12 и 31 (Жалобы на дозорщиков и сыщиков). Об указанных местнических спорах см. Дворц. разр. I. Столбцы 96, 97, 109–111, 120–123, 129. СГГ и Д. Т. III. № 18 (приговор по делу Пожарского с Салтыковым).
Относительно созыва Земского собора 1616 г. имеем царскую грамоту в Пермь великому воеводе Волкову и дьяку Пустошкину. Эта грамота подтверждает прежде посланную с приказанием: «Прислать к Москве для нашего великаго и земскаго дела на совет пермич на совет посадских лутчих и средних трех человек, добрых и разумных и постоятельных людей, тотчас, не мешкая ни часу, а на Москве тем (выборным) людям велену явитись в Посольском приказе думному дьяку нашему Петру Третьякову» (Акты эксп. Т. III. № 77). Этому собору 1616 г. принадлежат соборные приговоры о взыскании денег со Строгановых на ратных людей (Акты эксп. Т. III. № 79–81. В № 79 упоминается финансовая комиссия с участием в ней соборного старца Дионисия и князя Д.М. Пожарского. Различные мнения о земских соборах того времени Беляева, Загоскина, Сергеевича, Чичерина). О том см. Латкина «Земские соборы Древней Руси». СПб., 1885. С. 155–174. Котошихин. Прибавления к Псков. лет. (об ограничении власти Михаила боярами). Псковский летописец во всем обвиняет бояр, расхищавших царские села, «понеже неведомо бо царю, яко земские книги преписания в разорение погибоша». О преобладающем же влиянии Марфы на сына до возвращения Филарета из плена летописец прямо говорит: «Боголюбивая его мати, инока великая старица Марфа, правя под ним и поддержая царство со своим родом» (ПРСРЛ. Т. V. С. 64).
Какие обширные земельные владения отхватили себе в Смутное время бояре и вообще сильные люди, видно из «Докладной выписки», составленной в 1613 г. вскоре после избрания Михаила. (Отрывок из этой выписки, сообщенный А.П. Барсуковым в Чт. Об-ва ист. и древн. 1895. Т. I.) Доклад этот назывался тогда «Земляным списком», как это свидетельствует «Указная книга Поместного приказа», изданная Сторожевым в «Описании документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Мин. юстиции». Т. VI. (См. у него о составе этой Указной книги и как она слагалась после пожара 1626 г.) О хищениях боярских также в Псков. первой лет. (ПСРЛ. Т. IV. С. 332) под 1618 г. «Был во Пскове князь Иван Федорович Троекуров, и взял четвертой сноп на государя с монастырей и с церквей изо всякого хлеба на ратные люди, а села государевы розданы боярам в поместия, чем прежде кормили ратных». «Кормленая книга Костромской чети 1613–1627 гг.». Сообщ. Зерцаловым. Изд. Арх. комиссией. СПб., 1894 г. (Введение Лаппо-Данилевского). О вымогательствах и притеснениях населению свидетельствуют, например, грамоты царские бежичанам 1615 г., где говорится, как воеводы, приказные люди, посланники и гонцы незаконно взимали «кормы и многие посулы» (Чт. Об-ва ист. и древн. 1881. Т. III). О дворцовом хозяйстве в первые годы Михаила Федоровича (1613, 1614 гг.) любопытные подробности дают приходо-расходные книги Казенного приказа, изданные Археогр. ком. в Т. IX «Рус. ист. б-ки». Они дают указания на цены всевозможных товаров своего времени, на царских мастеров, их жалованье, награды разным лицам, поднесение подарков царю от торговых людей, иноземных и русских и прочее. Этими книгами, хранящимися в архиве Моск. Оружейной палаты, пользовался И.Е. Забелин для своих трудов «Домашний быт русских царей и цариц».
О деле Хлоповой СГГ и Д. Т. III. № 63. ПСРЛ 65 и 66 (прямо обвиняет в этом деле Салтыковых и указывает на сопротивление Марфы возвращению Хлоповой). Рихтера «История медицины в России». М., 1820. Т. I. С. 121. Забелина «Домашний быт русских цариц». М., 1869. С. 226–236. В 1616 г. упоминается вологодский воевода Иван Хлопов (Сборник Хилкова. № 47). Об исправлении книг и о деле архимандрита Дионисия: его Житие. М., 1816. Скворцова «Дионисий Зобниковский». Тверь, 1890. Акты Арх. эксп. Т. III. № 166, 228, 329. Статья Казанского «Исправление богослужебных книг при патриархе Филарете» в Чт. Об-ва ист. и древн. 1848. VIII. Рукописные материалы указаны в «Истории Русской церкви» митрополита Макария. Т. IX. Отдел междупатриаршества. «Пожалованья по челобитьям Троицкаго монастыря»: Акты эксп. III. № 1 и 11. Акты ист. III. № 58, 59. Доп. к Актам ист. II № 37. Кирилло-Белозерский монастырь также выхлопотал себе право ведаться в одном приказе Большого дворца у Б.М. Салтыкова. О том грамота 1615 г. в Чт. Об-ва ист. и древн. 1885. II. В известиях Рус. Арх. ин-та в Константинополе (II. Одесса, 1897) в отделе Хроники «Потребник московской печати», напечатанный при Михаиле Федоровиче.
II
Филарет Никитич и вторая война с Польшей
Оправдание архимандрита Дионисия. – Искание невесты Михаилу за границей. – Пересмотр дела Хлоповой. – Брак с Евдокией Стрешневой. – Меры экономические. – Новая Земская дума. – Работа писцов и дозорщиков. – Противопожарные меры. – Церковно-обрядовая сторона. – Риза Господня. – Внешние сношения и торговые домогательства иностранцев. – Шведские отношения. – Польские «неправды». – Приготовления к войне. – Наем иноземных полков. – Закупка оружия. – Русские полки иноземного строя. – Выбор Шеина главным воеводой. – Его слова при отпуске. – Объявление войны. – Наказ воеводам. – Чрезвычайные меры по военному обозу и сбору рати. – Поход и поведение Шеина. – Успешное отобрание городов у Литвы. – Дорогобужское сидение Шеина. – Движение к Смоленску. – Слабость смоленского гарнизона
С возвращением Филарета Никитича из плена произошла большая перемена в московской правительственной сфере. Почувствовалась опытная, твердая рука; боярскому самовластью мало-помалу положен предел; преобладавшее и не всегда благое влияние великой старицы Марфы на своего сына уступило место исключительному влиянию отца, облеченного высшим духовным саном. На государственных грамотах нередко стоят рядом два имени: «Государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси с отцом своим с великим государем святейшим патриархом Филаретом Никитичем Московским и всея Русии».
Некоторые неправильно решенные дела были подвергнуты пересмотру. Так, одним из первых распоряжений патриарха Филарета была отмена соборного приговора по отношению к архимандриту Дионисию и его товарищам. Филарет воспользовался пребыванием в Москве иерусалимского патриарха Феофана и обратился к нему с вопросом: есть ли в греческих книгах при молитве водоосвящения прибавка «и огнем». Феофан отвечал отрицательно. Тогда вопрос был вновь предложен на обсуждение духовного собора; причем Дионисию предоставлена свобода обличать своих противников. Его освободили и возвратили на Троицкую архимандрию (1620 г.). Для вящего убеждения сомневающихся Филарет просил отъезжающего Феофана поговорить об этом вопросе с другими восточными патриархами и справиться в старых греческих служебниках. Феофан исполнил сию просьбу и вместе с патриархом Александрийским Герасимом прислал в Москву грамоты, в которых они подтверждали отсутствие в греческих книгах слов «и огнем». Тогда (в 1625 г.) Филарет разослал указ о том, чтобы церковные власти в печатных Потребниках означенные слова замазали чернилами.
Особенное внимание обратил патриарх на дело о ссылке нареченной государевой невесты девицы Хлоповой. Немедля по возвращении Филарета она была переведена со своими родственниками из Тобольска в Верхотурье, а в следующем, 1620 году ее переселили в Нижний, то есть еще ближе к Москве. Но с пересмотром дела о ней патриарх не спешил, потому что имел в это время другие планы насчет женитьбы своего сына.
Как основатель новой русской династии, естественно, Филарет желал придать ей блеска родственным союзом с каким-либо владетельным европейским домом. И вот началось искание невесты для Михаила Федоровича по заграничным дворам. Сначала послали одного московского немца в Дрезден, где он тайно, но безуспешно разведывал о саксонских принцессах. Потом, узнав, что у короля Датского Христиана IV есть две племянницы-девицы, принцессы Шлезвиг-Голштинские, снарядили в 1622 году в Копенгаген посольство с князем Алексеем Львовым и дьяком Жданом Шиповым. Снабженные подробным наказом, что говорить и как поступать, послы обратились к Христиану IV со сватовством старшей его племянницы Доротеи. После многих переговоров с королевскими советниками они наконец получили отказ под тем предлогом, что Доротея уже сговорена за одного немецкого принца. Тогда немедля, в том же 1622 году, московское правительство послало гонца к шведскому королю Густаву Адольфу сватать его свояченицу Екатерину, дочь маркграфа Бранденбургского. Долго тянулись и эти переговоры; но также кончились ничем, потому что со стороны невесты предъявлены были условия: во-первых, оставить ей и ее свите свободное отправление евангелического исповедания, а во-вторых, назначить ей в пожизненное владение особые города и земли. На такие условия московское правительство не могло согласиться, а особенно на первое. Иноземная принцесса, хотя бы и христианка, не только должна была принять православие, но и вновь креститься. (Постановление, чтобы иноверцы, переходящие в православие, подвергались перекрещиванию, было подтверждено на Московском духовном соборе 1620 г.) Кроме весьма затруднительного пункта о перемене исповедания, на неудачи сватовства за границей влияло еще и то обстоятельство, что старые европейские владетельные дома пока недоверчиво относились к прочности новой русской династии, имея перед глазами недавние бури Смутного времени.