История России. Эпоха Михаила Федоровича Романова. Конец XVI – первая половина XVII века.
Шрифт:
В предыдущем году Михаил Федорович, по совету с Земской думой, решил послать большую рать для отобрания у поляков занятых ими городов. Воеводами назначены были стольники князья Дмитрий Мамстрюкович Черкасский и Иван Федорович Троекуров. Начало похода было удачно: воеводы взяли Вязьму и Дорогобуж, благодаря сочувствию самих жителей; Белую сдала им немецкая часть гарнизона, несмотря на сопротивление литовской. Воеводы подступили к Смоленску; поставив острожки и засеки по дорогам, ведущим в Литву, они отрезали сообщения с ней; в Смоленске настал голод, и гарнизон едва держался. Неприятелям помогли нестроения, начавшиеся в русской рати, по-видимому, от неспособности и разногласия воевод; одни ратники совсем покинули острожки и засеки, другие беспорядочно вступили в бой и потерпели поражение. Литовские отряды пробились к Смоленску и снабдили его припасами и подкреплением. Черкасского и Троекурова отозвали, послав на их место других воевод (кн. Ивана Андреевича Хованского и Мирона Вельяминова). Около того времени под Смоленском открылся съезд уполномоченных, с московской стороны в их главе стояли князья Иван Воротынский и Алексей Сицкий и окольничий Артемий Измайлов, а с польско-литовской – киевский бискуп князь Казимирский, гетман Литовский Ян Кароль Ходкевич, канцлер Лев Сапега, Христоф Радзивилл и известный Александр Гонсевский, подобно Сапеге, ярый враг Москвы.
Посредником явился здесь посол германского императора Еразм Ганделиус; но это был посредник, пристрастный в польскую сторону. (Австрийский двор не был доволен избранием Михаила Федоровича и не хотел забыть эфемерной кандидатуры эрцгерцога Максимильяна.) Съезд уполномоченных продолжался с ноября по январь 1616 г. включительно; много было споров и всяких пререканий; особенно горячился и отличался дерзостью Гонсевский. Литво-поляки стояли на присяге москвитян Владиславу, не хотели признавать царем Михаила и не допускали его титула в переговорных грамотах, не хотели уступать городов и даже отказали в заключении перемирия. Съезд разъехался, и военные действия продолжались с новым рвением в разных местах; но главная
В Польше действительно решили послать в Московское государство самого претендента, то есть молодого королевича, со свежим войском, конечно, в том предположении, что его появление вызовет там рознь и новые смуты, с помощью которых можно будет вновь овладеть Москвой. При этом ни архиепископ-примас в своей напутственной речи, ни королевич в своем ответном слове не скрывали надежды на распространение католической веры (или, по крайней мере, унии) в Восточной Руси. Своему походу Владислав предпослал окружную грамоту к московскому народу, в особенности к служилым людям (от 15 декабря 1617 г.). Эта грамота распространялась о его правах на российский престол, то есть о принесенной ему присяге при гетмане Жолкевском и о великом посольстве к его отцу с просьбой отпустить его на царство. Но тогда он был еще «не в совершенных летах», а теперь пришел в «совершенный возраст», так что может «быти самодержцем всея Руси и непокойное государство по милости Божией покойным учинити». Владислава сопровождали несколько комиссаров от сената или королевской рады для наблюдения за интересами Речи Посполитой. Главными руководителями в делах военных и политических состояли при нем литовский гетман Ходкевич и канцлер Лев Сапега. Передовым отрядом командовали полковник Чаплинский и все тот же Александр Корвин Гонсевский, литовский референдарий и староста Велижский.
Поход Владислава начался удачно. В первой московской крепости, Дорогобуже, воеводой сидел Иванис Ададуров; он со своими товарищами изменил Михаилу, присягнул Владиславу и сдал ему город. Затем следовал город Вязьма. Здесь был воеводой князь Петр Пронский, а его товарищами князья Михаил Белосельский и Никита Гагарин. Пронский и Белосельский бросили город и бежали в Москву; Гагарин хотел обороняться, но, видя общее бегство из города ратных людей и посадских, заплакал и поехал вслед за другими. В Москве по приказу государя Пронского и Белосельского, бив кнутом, сослали в Сибирь, а поместья и вотчины отобрали. На князя Гагарина государь опалы не положил. С главным же изменником, Ададуровым, поступили довольно мягко. Владислав отпустил его с товарищами в Москву, чтобы он склонял жителей на сторону королевича. Его сослали в Верхотурье, а товарищей разослали по другим городам. Передовым польским отрядам удалось еще взять Мещовск и склонить к измене Козельск. Но тем и кончились легкие успехи поляков. Калужане при их приближении просили государя прислать воеводой князя Димитрия Михайловича Пожарского; государь исполнил их просьбу, а князь оправдал возлагавшиеся на него надежды. Он укрепил Калугу и усилил ее гарнизон, склонив перейти на государеву службу шайку воровских казаков, промышлявших в Северщине. Полковники Чаплинский и Опалинский вздумали ночью внезапно ворваться в Калугу; но у Пожарского были хорошие караулы; неприятеля впустили в надолбы (внешнюю ограду), а затем ударили на них и отбили. Неприятели осадили Можайск; но из Москвы успели прислать сюда надежных воевод князя Б.М. Лыкова и Гр. Валуева. На помощь Можайску пришла еще рать под начальством князей Дм. Мамстр. Черкасского и Вас. Ахамашукова Черкасского. В соединении с ними должен был действовать и кн. Пожарский. Произошли жаркие битвы под Можайском и Боровским Пафнутьевым монастырем. В Можайске и около него в острожках скопилось так много ратных людей, что им грозил голод; по приказу государя князья Пожарский и Волконский двинулись сюда, помогли отступить из города и острожков лишним отрядам с кн. Б.М. Лыковым (Дм. Мам. Черкасского увезли отсюда раненого) и оставили только необходимое число людей с воеводой Волынским. Можайск оборонялся так стойко, что Владислав, не желая терять под ним время, со своими поляками, западнорусами и наемными немцами двинулся к Москве. Туда же на помощь к нему шел гетман Конашевич-Сагайдачный с 20 000 запорожцев. Сагайдачный взял и разорил Дивны, Елец и некоторые другие места и направился к Оке. Князья Пожарский и Волконский двинулись к Серпухову, чтобы заградить ему переправу. Но тут в рати произошли какие-то волнения; бывшие у них казаки опять заворовали; а главное, Пожарский снова тяжко заболел и был отвезен в Москву. Гетман успел переправиться, Каширской дорогой пришел к столице (в сентябре 1618 г.) и соединился с Владиславом, который стоял табором в знаменитом Тушине. Идя к Москве, королевич вновь обратился к ее жителям с грамотой, в которой на этот раз особенно настаивал на том, что его напрасно обвиняют «советники Михаила Романова», будто он намерен истребить православную веру.
Главная опасность заключалась, однако, не в поляках и запорожцах, а в той шатости, которая по временам обнаруживалась среди русских, как отголосок недавней Смуты. Так, летописец сообщает, что, когда из Можайска прибыли воеводы князь Черкасский и Лыков, между ратными людьми произошло какое-то возмущение; они приходили на бояр с большим шумом и требовали сами не зная чего; волнение едва утихло без пролития крови. А тут еще явилась над Москвой комета, которую народ счел предзнаменованием новых бедствий. Но такое опасение на этот раз оказалось напрасным. Услыхав о походе Владислава от Можайска к Москве, государь собрал 9 сентября духовенство, бояр, служилых и всяких чинов людей, то есть Земскую думу, и просил у нее совета, как оборонить Святую церковь и всех православных христиан от своего недруга королевича Владислава. Тут все единодушно дали обет Богу «за православную веру и за их государя стоять, и с ним в осаде сидеть, и с недругом его биться до смерти, не щадя голов своих». На том же Земском соборе государь указал расписать воевод и ратных людей по полкам и городам, а «воеводам на Москве и в городах всем быть без мест до 7128 (1620) года». Нужно заметить, что, несмотря на трудное время и грозивших отовсюду врагов, местнические счеты возникали тогда беспрестанно и причиняли большой ущерб военным действиям. Царский и соборный приговор хотя ослабил зло, но вполне оно не прекращалось даже ввиду неприятельского нашествия.
На том же Земском соборе произведена была роспись всем городским воротам, стенам и башням с определением начальных и ратных людей для их обороны. В числе последних, кроме дворян и детей боярских из разных городов, стрельцов, даточных людей, мы видим московских подьячих, гостей, гостиную, суконную и черные сотни. Очевидно, все способные носить оружие были призваны на службу. По тому же соборному приговору в города были посланы бояре и дьяки собирать там ратных людей на помощь Москве. В Ярославль отправился князь Иван Борисович Черкасский, в Нижний – князь Борис Михайлович Лыков и так далее.
Так как уже наступала осень и неприятелям грозила близкая зима со всеми ее лишениями, то в совете королевича потребовали решить дело внезапным ночным приступом. Но два немецких перебежчика успели предупредить о том московские власти, и осажденные не были застигнуты врасплох. Главный удар направлен был на Арбатские ворота Белого города и соседнюю с ним стену. В ночь на 1 октября поляки и запорожцы подошли к этим воротам, которые укреплены были еще внешним острогом. Петардами они вышибли острожные ворота и вломились в него; но москвичи сделали вылазку, и тут произошла жаркая, упорная сеча мечами и бердышами. На рассвете неприятели были отбиты и с большим уроном (до 3000 человек) отступили в свои таборы. У Арбатских ворот начальниками были стольник князь Василий Семенович Куракин и князь Иван Петрович Засекин; а пространством между Арбатскими и Никитскими воротами ведал окольничий Никита Васильевич Годунов. Этот неудачный приступ смутил неприятелей, ввиду единодушного и дружного отпора со стороны москвичей, грудью стоявших за своего молодого государя. Владислав снова отошел в Тушино; а затем, по совету с гетманом Ходкевичем, канцлером Сапегой, старостами и комиссарами, прислал к боярам с предложением вступить в мирные переговоры. Государь назначил уполномоченными бояр Федора Ивановича Шереметева, князя Даниила Ивановича Мезецкого и окольничего Артемия Васильевича Измайлова (снабженных титулами наместников Псковского, Суздальского и Калужского) и двух дьяков, Болотникова и Сомова. Во главе польских и литовских уполномоченных явились епископ Каменецкий князь Адам Новодворский, канцлер Лев Сапега и референдарий Александр Корвин Гонсевский. Три раза съезжались обе стороны за Тверскими воротами на речке Пресне и толковали о перемирии; но при взаимных пререканиях и преувеличенных требованиях пока не могли прийти ни к какому соглашению. Вследствие недостатка съестных припасов и конского корма Владислав покинул Тушино и пошел к Троице-Сергиеву монастырю. Передовые его отряды уже действовали в том краю; но тут они потеряли своего предводителя – лихого наездника Чаплинского, который был убит троицкими служками. Зато в окрестностях Троицы с русской стороны пал крещеный татарский наездник Михаил Тинбаев, сын Канай-мурзы, прославившийся своими богатырскими подвигами в схватках с неприятелями. Вскоре потом некоторые литовские отряды были побиты в Ярославском и Устюжском уездах. На льстивые предложения Владислава о сдаче монастырской власти архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын велели ответить пушечными выстрелами. Военные неудачи, наступившие морозы и недостаток в продовольствии, волнение наемных жолнеров, которым нечем было уплатить, делали положение Владислава критическим. Сагайдачный меж тем отделился от него, пошел под Калугу, с помощью измены захватил ее острог или внешний город и тут остался в ожидании, чем кончатся переговоры.
Владислав предложил возобновить эти переговоры. Московское правительство тем охотнее откликнулось на его предложение, что и в Москве уже сильно давали себя знать лишения и тягости осадного положения; а казачество и чернь начали вести себя неспокойно. Несколько тысяч казаков, соскучась бездействием, проломали часть одного укрепления, ушли и занялись грабежом в окрестностях столицы. Едва удалось разными обещаниями уговорить их воротиться на свои места. 23 ноября те же уполномоченные съехались под Троицей в селе Деулине. Возобновились и прежние пререкания, и заносчивые требования поляков. Особенно бранными речами отличался все тот же Гонсевский. Но твердость русских послов и плохие обстоятельства подействовали умиротворяющим образом. 1 декабря 1618 года заключено было четырнадцатилетнее перемирие на следующих главных условиях: Литве предоставлены города Смоленск, Белый, Дорогобуж, Торопец, Себеж, Красный, Новгород-Северск, Чернигов, Стародуб и некоторые другие; Москве возвращались Козельск, Можайск, Вязьма, Мещерск; Филарет Никитич, князь В. Голицын и прочие русские пленники обменивались на Струся и Будилу с товарищами; королевичу с польскими, литовскими, немецкими и черкасскими полками немедля оставить московские пределы. Владислав все-таки не отказался от своих притязаний на московский престол; но щекотливый вопрос о том был обойден в Деулинском перемирии с очевидной целью не расстроить соглашения. При всей своей невыгодности, это перемирие было радостно встречено в Москве; ибо давало наконец давно и страстно желаемое успокоение измученному Московскому государству. Царь щедро наградил Ф.И. Шереметева с товарищами.
Те же московские уполномоченные, то есть Шереметев, князь Мезецкий и Измайлов, к 1 марта 1619 года отправились в Вязьму, чтобы по условию разменять пленных. Но тут им пришлось довольно долго ждать польских комиссаров; а когда последние приехали наконец в Дорогобуж, то глава их Гонсевский вновь затеял разные пререкания и медлил разменом, в явном расчете, что московское правительство ради освобождения отца государева поступится еще чем-нибудь в пользу Литвы. Но сам Филарет Никитич писал из Дорогобужа русским послам, чтобы они не уступали более ни одной четверти земли. Наконец размен состоялся между Дорогобужем и Вязьмой, 1 июня, на пограничной речке Поляновке. На ней были устроены два моста: по одному проехал на русскую сторону в колымаге митрополит Филарет, за которым шли пешие Михаил Борисович Шеин, думный дьяк Томила Луговский и прочие русские полоняники; а по другому в это время шли в противоположную сторону польские полоняники. Князь Василий Васильевич Голицын не дожил до освобождения и незадолго перед тем умер в плену; только тело его было отпущено на родину. Князя Ивана Ивановича Шуйского поляки пока удержали на королевской службе и только в следующем, 1620 году, по особой просьбе бояр, отпустили его в Москву.
Возвращение Филарета в столицу было приветствуемо торжественными встречами. В Вязьме спрашивали его о здоровье бояре Борис Михайлович Салтыков, князь Иван Борисович Черкасский и князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский; в Можайске его ожидали архиепископ Рязанский Иосиф, боярин князь Димитрий Михайлович Пожарский и окольничий князь Григорий Константинович Волконский, в Звенигородском Савинском монастыре разные духовные и светские лица, с вологодским архиепископом Макарием и боярином Василием Петровичем Морозовым во главе, в подмосковном селе Хорошове управлявший тогда Патриаршим ведомством крутицкий митрополит Иона, троицкий архимандрит Дионисий и боярин князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой. Сам государь со всем Освященным собором и всенародным множеством встретил отца на реке Пресне 14 июня. Оба они упали друг другу в ноги и, по описанию этой встречи, несколько минут оставались в таком положении, проливая радостные слезы. Потом Филарет сел в колымагу, а государь с народом пошел пеший впереди. Первым делом по возвращении Филарета было посвящение его на престол Всероссийской патриархии, который со времени Гермогена не замещался, в ожидании отца государева. Для сего воспользовались пребыванием в Москве иерусалимского патриарха Феофана, приехавшего за милостыней. Феофан вместе с русским Освященным собором просил «великого труженика» принять вдовствующий престол св. Петра. Филарет, по обычаю, сначала отказался, но потом согласился. 24 июня он уже был посвящен [5] .
5
СГГ и Д. III № 7 (Грамота Сигизмунду от Земской думы в марте 1613 г.), 8 (Роспись послов и разных людей, задержанных в Польше), 9 (письмо Николая Струся к королю), 13 (ответ панов-рады Земской думе), 15 (из наказа Ушакову и Заборовскому, посланных к императору Матфию), 24, 25, 26 (грамоты, посланные с Федором Желябужинским в декабре 1614 г.). На грамоте от Боярской думы к панам-раде (1—24) подписи с печатями одиннадцати бояр, с князем Ф.И. Мстиславским на первом месте и князем Д.М. Пожарским на последнем. Затем следуют подписи пяти окольничих, крайчего, думного дворянина (Кузьмы Минина), постельничего и двух дьяков. Далее № 36 (1617 г. октября 18, наказ Д.М. Пожарскому относительно обороны Калуги), 39 (Грамота Владислава россиянам в августе 1618 г.), 40 (Земский собор в Москве, 1618 г. 9 сентября, относительно обороны против Владислава, с расписанием осадных воевод и ратных людей), 41 и 42 (о сборе рати в Нижнем и во Владимире на помощь Москве), 43 (о встречах Филарету Никитичу), 45 и 46 (чин поставления его в патриархи и утвердительная грамота Феофана). Тот же чин поставления в более обширном виде и с «известием о начале патриаршества в России» в Дополн. к Актам ист. II. № 76. Акты ист. Т. 3. № 4, 7 (о ссылке изменивших литовских людей Хмелевского и Староховского в Верхотурье), 72 (окружная грамота Владислава о его правах на московский престол, в декабре 1616 г.), 77 (об Ададурове в Верхотурье. Ему с женой и детьми велено давать по 2 гривны в день на содержание, в июле 1619 г.). А в следующем, 1620 г. этот Ададуров, по милости к нему Филарета Никитича, переведен из Верхотурья в Казань (ibid. № 89). Вероятно, в его поведении были какие-либо смягчающие обстоятельства. Акты Зап. России. Т. IV. № 208–210. Акты Арх. эксп. Т. 3. № 12, 92, 94, 97–99, 227 и 320. (Тут увещательные грамоты от московских воевод к русским людям, служившим в литовских полках.) «Подлинные свидетельства о взаимных отношениях России и Польши». Изд. Муханова. 1843.
Разр. кн. Т. I. На столб. 606–608 приветственные речи М.Б. Шеину, дьяку Т. Луговскому и прочим воротившимся пленникам, со спросом о здоровье. Разрядные книги 7123–7125 гг. (Времен. Об-ва ист. и древн. Кн. 1, 2 и 3). Дворц. разр. Т. I. Тут на 125-м столбце известие о поведении второго воеводы под Смоленском кн. Троекурова. По донесению Дм. Мам. Черкасского, Троекуров перестал заниматься делами по следующему поводу: Михаил Пушкин, которому было поручено собрать дворян и детей боярских украинных городов на государеву службу, пришедши под Смоленск, отдал списки собранных им людей одному князю Черкасскому, считая, что ему «отводить людей к Троекурову невместно». Из Москвы прислали увещание Троекурову «в бесчестие себе того не ставить». Столбцы 354–383 (Владислав под Москвою и Деулинское перемирие). Акты. Моск. гос-ва. Т. I. СПб., 1890. № 62, 63, 65, 77, 79, 81, 83, 84, 93, 109–121. (Любопытны № 81 и 83, содержащие расспросные речи о состоянии русского осадного войска под Смоленском, а также о количестве и состоянии польского войска, в апреле 1614 г.) Сборник Муханова. № 113 и 114 (Речь архиепископа Гнезненского и ответ Владислава). Historica Rus. Mon. Т. II. Append. № XXIV (Грамота Владислава дяде своему римскому императору. 1617 г.). Дела польские в Архиве Мин. ин. дел. № 29 и 30, по ссылке С.М. Соловьева в примеч. 5 к Т. IX. См. его же «Острожковские и подмосковные переговоры». Документы, относящиеся к мирным переговорам с поляками в 1618 г., возвращение Филарета и поставление на патриаршество также у Иванова в «Описании Государственного разрядного архива». М., 1842. С. 283–301. О тех же дипломатических актах см. Н.Н. Бантыш-Каменского «Переписка между Россией и Польшей». Чт. Об-ва ист. и древн. 1862. Кн. 4. Об участии иерусалимского патриарха Феофана в поставлении Филарета см. в Православном палестинском сборнике (Вып. 43. СПб., 1895): «Сношения патриарха Феофана с русским правительством» Каптерева. Виленский Археогр. сборник. Т. 4. № 46 (1614 г. Письмо литовских пленников из Нижнего Новгорода гетману Ходкевичу о том, что царь никаких денег за них не возьмет, а требует освобождения своего родителя из польского плена). Письма Ивана Николаевича Романова из Москвы к Филарету Никитичу, находившемуся в польском плену, с указанием на письма к нему же от Ивана Борисовича Черкасского и братьев Салтыковых. Извлечено из Скуклостерского семейного архива в Швеции Чумиковым (Чт. Об-ва ист. и древн. 1869. Кн. I). Шуйские акты, изд. Гарелиным. М., 1893. № 14 и 15, относящиеся к нашествию Владислава и разорению от черкас. Никон. лет. Т. VIII. Лет. о мн. мятежах. (В них на с. 220 и 312 неудачу переговоров под Смоленском летописец приписывает думному дьяку Петру Третьякову, который будто бы не послал своевременно полного государева указу московским уполномоченным.) Голикова «Дополнение к Деяниям Петра Великого». Т. II. С. 441. Книга об избрании на царство Михаила Федоровича. М., 1856. Изборник Андрея Попова. 363–367. Временник. Кн. 4 (Поместные дела), кн. 5 (Смесь. 1 с. о награде Ф.И. Шереметеву за Деулинское перемирие), кн. 16 (Иное сказание о Самозванцах. 143–146. Чудеса св. Сергия, относящиеся к нашествию королевича Владислава). Авраамий Палицын. Маскевич. Кобержицкого Histiria Vladislai – usque ad excessum Sigismundi III. Dantisci. 1655. Извлечение из него в русском переводе «О походах польского короля Сигизмунда и королевича Владислава в Россию» (Сын Отечества. 1842. № 4). Об осаде г. Михайлова Сагайдачным современное сказание. Киевская старина. 1885. Декабрь. (Извлечено из Рязанских губернских ведомостей.) Для участия в польско-русских отношениях 1618–1619 гг. боярина Ф.И. Шереметева см. обстоятельный труд А.П. Барсукова: «Род Шереметевых». Кн. II. СПб., 1882.