История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I
Шрифт:
Немцы знали бескомпромиссное отношение русского свергнутого монарха к сепаратному миру, и когда они вновь убедились, что он своим авторитетом никогда не поддержит Брестский договор, его уничтожение стало устраивать немцев не меньше, чем большевиков. Ведь встать во главе антинемецких патриотических сил, которые наступали из Сибири, он теоретически мог. Очень возможно, что по этому вопросу в конце июня 1918 г. между Лениным и германскими властями было заключено соглашение.
Одновременно с переговорами с большевиками и «Правым центром» германцы решили предпринять и самостоятельные действия в отношении Романовых. В мае 1918 г. в Ялту (в апреле Крым был занят немецкими войсками) прибыл адъютант Императора Вильгельма. Он привёз от Кайзера предложение передать русский престол любому Романову в обмен на подпись его под Брест-Литовским договором. Все члены императорской семьи, находившиеся тогда в Крыму, отвергли это предложение с негодованием. Как вспоминает князь Феликс Юсупов, посланник Кайзера просил Великого князя Александра Михайловича переговорить на этот счет и с ним, его зятем (князь Феликс был женат на дочери Александра Михайловича – Ирине), но «Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей».
Свидетельство очевидца
Г. Н. Михайловский, близко знавший некоторых деятелей «Правого центра» и прекрасно разбиравшийся, как высокопоставленный сотрудник российского МИДа, в международных делах, оставил такой рассказ: «Лето 1918 г. … было критическим для советской власти… большевицкие узурпаторы были на волосок от гибели. Мне к концу лета стали понятны… и зондирование почвы со стороны Нольде, и более тонкое зондирование Покровского в петербургских бюрократических кругах относительно германофильской ориентации на базе Брест-Литовского мира, и вся „деятельность“ Нольде – Кривошеина по созданию буржуазно-монархической германофильской если не партии, то группы, достаточно решительной, чтобы взять власть в свои руки, и, наконец, нелепые в той обстановке слухи из крайне правых кругов, будто большевики существуют лишь в качестве ширмы для монархии… Но если тем не менее большевики в этот момент остались у власти, то практически только потому, что в России в это время источником власти в буквальном смысле слова были немцы, а для немцев были приемлемы лишь большевики, все остальные политические партии либо были антантофильски настроены (от левых эсеров до умеренных правых), либо немцы им не доверяли, как группе Нольде – Кривошеина, несмотря на страстное и нескрываемое желание последних встать у руля России.
Здесь я должен на основании некоторых доверительных высказываний Нольде и других русских, стоявших близко к немцам, отметить одно обстоятельство, проливающее свет на отношение немцев к русским германофилам. Это обстоятельство тогда не составляло секрета, оно открыто и оживленно комментировалось в петербургских чиновничьих кругах весной и в начале лета 1918 г. Только после убийства Николая II с семьей я придал ему то значение, которого оно заслуживало. Речь идет об отношении немцев не к монархии вообще (естественно, монархическая Германия сочувствовала в принципе восстановлению монархии в России), а к Николаю II и в целом к Романовым. Здесь было самое резкое несовпадение их взглядов со взглядами русских германофилов…
Русские монархисты-германофилы хотели попросту восстановления на престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма. Николай II уже превратил в свое время манифест от 17 октября 1905 г. в „потерянную грамоту“, мог он сделать то же самое и со своим манифестом об отречении, тогда и манифест Вел. кн. Михаила терял юридическое значение, Николай II восстанавливался на троне, и все шло по-старому. Такова была программа монархистов. Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами.
Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну, несмотря на все уверения в дружбе к Вильгельму II; во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам – это немцы знали лучше многих русских. Можно ли было верить тому, ради кого пришлось бы снять с Западного фронта несколько дивизий в столь тяжелое военное время? Какова была гарантия искренности германофильства Николая II и его окружения в случае, скажем, неудачного для Германии окончания войны? Разве союзники не устроят в этой „стране неожиданностей“ переворот в свою пользу, даже оставив своего бывшего лояльного союзника на троне или заменив его другим представителем той же династии?..
С другой стороны, заниматься возведением на трон другого лица из династии Романовых было бы крайне сложным экспериментированием, на которое немцы не могли идти в силу международно-политической обстановки… Я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчет его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу, и что ответ царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II». – Записки. Т. 2. М., 1993. – С. 107–110.
Большевики были властью незаконной, как люди были достойны презрения, но именно из-за своего презренного поведения и своей незаконности они полностью зависели от немцев, без которых действительно превратились бы в «труп». После некоторых колебаний Германия сделала вновь ставку на Ленина и Троцкого. Судьба большевиков и, как оказалось, судьба России решилась 28 июня 1918 г. в германской ставке. В этот день представитель МИД в ставке Кайзера барон Курт фон Грюнау докладывал ему две бумаги по русскому вопросу – одну из МИД за подписью канцлера фон Гертлинга, вторую – от фельдмаршала Гинденбурга. Гинденбург выступал за свержение большевиков и передачу власти «Правому центру», МИД – за сохранение большевиков у власти, так как «правые» политически ненадежны. Мы знаем содержание обеих докладных записок, но не знаем, что Гертлинг добавил устно. Результат был, однако, неожиданный. Кайзер, который всегда очень прислушивался к мнению своих генералов, особенно старого Гинденбурга, на этот раз решительно поддержал позицию МИД. Он велел поставить в известность Совнарком, что большевики могут, ничего не опасаясь, переместить войска из Петрограда на восток для борьбы с чехами и, «дабы не закрывать возможность дальнейшего сотрудничества, сообщить правительству большевиков, что им, как единственной партии, принявшей условия Брестского договора, будет оказана со стороны Германии еще более широкая помощь». Это послание Кайзера решило судьбу большевиков. По приказу министра иностранных дел Кюльмана Мирбах с 1 июля прервал переговоры с «Правым центром».
Для Германии наступал «последний и решительный бой». После успеха на Эне 9—13 июня (операция «Гнайзенау»), когда немцы отбросили англо-французские войска за несколько дней на полсотни километров, они готовили генеральное наступление на Марне, которое предполагалось начать 15 июля. На линии прорыва немцы сосредоточили все свои резервы, все, что они смогли перебросить с исчезнувшего Восточного фронта – 52 дивизии, 8800 орудий, полторы тысяч самолетов. Для этого заключался Брестский мир, для этого Россию Германия отдала на растерзание большевикам, чтобы в этом генеральном летнем наступлении на Западе была одержана решительная победа, после которой война могла быть завершена если и не разгромом Антанты, то, по крайней мере, с честью для немецкого мундира и без революции в самой Германии. Революция неизбежно должна была разразиться при поражении – и война, и Кайзер с его ненасытными генералами смертельно надоели простым немцам, а людские потери и тяготы войны в Германии были ужасны к лету 1918 г. Германское правительство все это прекрасно знало и в решительный момент сделало ставку на большевиков. После победы их предполагалось заменить у власти приличными людьми, которым можно подавать руку, но пока лучше большевиков подорвать силы России не мог никто.
Документ
Записка германского МИД 28 июня: «Просьбы об оказании Германией помощи исходят из различных источников – главным образом из реакционных кругов – и в основном объясняются опасениями имущих классов, что большевики лишат их собственности. Предполагается, что Германия сыграет роль судебного исполнителя, который прогонит большевиков из российского дома и восстановит в нём власть реакционеров, чтобы они проводили затем в отношении Германии ту же самую политику, которой придерживался в последние десятилетия царский режим… Что касается Великороссии, то здесь мы заинтересованы только в одном: в оказании поддержки силам, ведущим ее к распаду, и в ослаблении ее на длительное время, – как этот делал князь Бисмарк по отношению к Франции, начиная с 1871 г. … В наших интересах быстро и эффективно нормализовать отношения с Россией, чтобы взять под контроль экономику этой страны. Чем больше мы будем вмешиваться во внутренние дела русских, тем глубже будет становиться расхождение, существующее уже сегодня между нами и Россией… Нельзя упускать из виду, что Брест-Литовский договор был ратифицирован только большевиками, и даже среди них отношение к нему не было однозначным… Следовательно, в наших интересах, чтобы большевики оставались теперь у кормила власти. Стремясь удержать свой режим, они сейчас станут делать все возможное, чтобы продемонстрировать нам лояльность и сохранить мир. С другой стороны, их руководители, будучи еврейскими бизнесменами, скоро оставят свои теории, чтобы заняться выгодной коммерческой и транспортной деятельностью. И эту линию мы должны проводить медленно, но целенаправленно. Транспорт, промышленность и вся экономика России должны оказаться в наших руках». – K. Riezler / Tagebucher, Aufsatze, Dokumente / Ed. By K. D. Erdmann. G"ottingen, 1972. – S. 385–387.
Но тут выступили левые эсеры. Входившие с большевиками в партийную коалицию, левые эсеры были решительными сторонниками денонсации Брестского договора и возобновления революционной войны. Большевицких вождей они называли «лакеями немецких империалистов», а установленный ими режим «комиссарократией». После ратификации Брестского мира левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома. К весне 1918 г. левые эсеры были твердо уверены, что большевики «предали революцию». Эту уверенность разделяли вместе с ними и те группы, которые с самого февраля 1917 г. сохраняли анархические и бунтарские настроения – в первую очередь матросы и солдаты, убившие своих командиров и запятнавшие себя изменой присяге. Особенно оттолкнула левых эсеров от большевиков практика ограбления деревни продотрядами. Они считали, что насилия, чинимые рабочими и солдатами продотрядов в деревнях, породят на долгие годы вражду между двумя трудящимися классами, и так будет погублена русская революция.