История русского романа. Том 1
Шрифт:
Поэтическое описание счастливого расположения души мальчика, спасшегося от опасностей и тревог и обдумывающего пережитое, причем его размышления сливаются с образами и картинами величавой, свободной степи, — высокое художественное достижение Григоровича. Однако далеко не весь роман выдержан в таких поэтических, лирических тонах, как эти его страницы. Изображая жизнь семьи помещиков, владельцев села Марьинского, от воли или прихоти которых зависит судьба семьи Тимофея, Григорович как бы заменяет лирическое перо сатирическим. Картины быта помещиков (широкая галерея которых выведена в романе) по своему характеру и стилю близки к «Проселочным дорогам». С присущим ему умением характеризовать типы при помощи противопоставления и сопоставления Григорович рисует параллельно крестьянской семье семью помещичью. В жизни семьи помещика и крестьянина оказываются некоторые общие черты: у помещика Белицына, так же как и у крестьянина Тимофея, слабость главы семьи, его неспособность решать сложные жизненные вопросы заставляет умную и энергичную жену взять в свои руки бразды правления домом, мало того, в обоих семьях всё будущее детей,
Основное расхождение между ними в отношении к труду и вытекающем отсюда отношении к родине.
Ничто морально не привязывает Белицыных к родной земле. Они заинтересованы лишь в получении доходов. Деревня, родной народ — для них средство обеспечить себе праздное, беспечальное существование. Даже родной дом в имении со старинной обстановкой, принадлежавший еще дедам и прадедам Белицына, интересует суетного владельца Марьинского лишь как средство «блеснуть» и «затмить» других господ и их вечера пышным приемом в гостиной во вкусе Людовика XV.
Природа Марьинского в глазах Белицыных не может идти в сравнение с пейзажами иностранных курортов и модных столичных дач. Белицыны не понимают привязанности крестьян к родным местам. Поэтому, переселяя Тимофея с семьей на новые земли, помещик Белицын даже не предполагает, как болезненно отзовется на крестьянах его нелепая затея. Материальные и духовные интересы крестьянина ему известны не больше, чем француженке — гувернантке, живущей в его доме и не умеющей говорить по — русски. В романе резко очерчена противоположность интересов, полное взаимное непонимание помещиков и крестьян. Как и в ранних повестях Григоровича, в «Переселенцах» господин произвольно и жестоко «вырубает» судьбу крестьянина, управляющий держит руку «исправных мужиков», преследующих и гнетущих своих бедных односельчан. Барская филантропия рисуется на протяжении всего романа как одно из проявлений произвола, губительное для крестьян. Бесправие крепостных и полный произвол помещиков дает возможность ломать и калечить и без того тяжелую жизнь зависимых от них «душ». Услышав нелепый проект барина о переселении крестьян в Саратовскую губернию, управляющий не сразу дал согласие на осуществление этого лишь потому, что «боялся повредить интересам барщины, следовательно, интересам барина» (142). Вспомнив, что больной Лапша и его обремененная маленькими детьми жена — плохие работники на барщине, он с легким сердцем советует барину переселить именно эту семью, членам которой переселение грозит смертью. Григорович показывает, что противоположность материальных интересов помещиков и крестьян обусловливает антагонистический характер их взаимоотношений, несмотря на добрые намерения некоторых помещиков. Правда, в конце романа писатель делает попытку нарисовать идеальный образ помещицы, сумевшей извлечь уроки из трагических последствий своего хозяйничанья в деревне. Создавая этот образ и весь утопический эпизод «исправления» барыни, Григорович выражал мысль о том, что дворяне должны учиться у крестьян, что только сблизившись с народом, проникшись его нравственными убеждениями, помещик может уберечься от зла, которое несет его положение «владельца душ».
Положительно оценивая роман «Переселенцы» как произведение антикрепостническое и указывая, что в своих романах Григорович сделал решительный шаг вперед даже по сравнению с обличительными повестями 40–х годов, Чернышевский в иносказательной форме полемизировал с надуманной концовкой «Переселенцев», находя, что всё содержание произведения доказывает незаконность крепостного права, которое не может быть морально оправдано. Появление антикрепостнического романа «Переселенцы» в 1855–1856 годах, в пору оживления социального протеста, начала массовых выступлений крестьян и передовых сил общества против крепостного права, приведших затем к революционной ситуации, было заметным явлением. Чернышевский писал, что в «Переселенцах» Григоровича «есть живая мысль, есть действительное знание народной жизни и любовь к народу; у него (Григоровича, — Л. Л.) поселяне выводятся… как живые люди, которые возбуждают к себе полное ваше участие. В этом и причина постоянного успеха его повестей и романов из сельского быта». [675] Великий критик — демократ противопоставлял романы Григоровича поверхностно — филантропическим повестям и романам из народного быта. Примечательно, что Григорович, в 40–х годах видевший в крестьянине — «неудачнике» типичного представителя народа, в 50–х годах, в романе, выдвигает на передний план образ сильного духом, не отступающего перед трудностями крестьянина, а доброго, но слабого Тимофея («Переселенцы») или «горемычного» Акима («Рыбаки») рисует критически и даже явно иронически. Известная отвлеченность гуманизма писателя — следствие его либерализма — сказалась в романе в том, что, в отличие от вершинного произведения Григоровича 40–х годов «Антона — Горемыки», в «Переселенцах» нет даже намека на возможность протеста крестьян, самостоятельной попытки их бороться с произволом господ и их ставленников — управляющих. Даже бродяги и нищие, полчища которых скитаются по дорогам страны, наглядно свидетельствуя о разорении и обнищании деревни, лишены в «Переселенцах» того элемента протеста, ненависти к господам, которым наделял их автор в «Антоне — Горемыке».
675
Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. III, 1947. стр. 694–695.
В «Переселенцах», так же как в «Рыбаках», сила духа героя — крестьянина — проявляется не в сопротивлении угнетателям, а в умении трезво оценивать обстановку и сохранять мужество, устойчивость, волю к жизни и труду в самых неблагоприятных обстоятельствах. Отсутствие этой устойчивости, выдержки и трудоспособности отличает героя «Переселенцев» Тимофея не только от других крестьян (недаром его вся деревня зовет «Лапшой»), но даже от его детей. Если в «Рыбаках» Григорович, раскрывая кроющиеся в благополучном крестьянском быте конфликты, рисовал распад семьи как подлинную народную трагедию, историческая обусловленность которой придает ей особенную значительность, то в «Переселенцах» он показывал реальность оптимистического, счастливого разрешения тяжелых драматических положений крестьянской жизни за счет солидарности, взаимопомощи бедняков, за счет единства и нравственной силы крестьянской семьи. Соответственно этому замыслу в романе «Переселенцы» противопоставление темных и светлых характеров народной среды перестает играть «конструктивную» роль. Характерное для романов Григоровича переплетение сюжетных линий, отражающих судьбы героев, упрощается (по сравнению с романом «Рыбаки»), Не столкновение между носителями различных настроений, разными нравственно и психологически типами людей из народа, а борьба с обстоятельствами, главным из которых является переселение из родных мест по прихоти помещика, составляет основу содержания романа. Соответственно этому упрощается и делается более «прозрачной» схема произведения. «Ручьи» судеб отдельных героев не иссякают и не растекаются, а стремятся к слиянию, к соединению в общем русле. Этим руслом, в конечном счете, оказывается единая в своем труде семья. Изображение любви и связанных с нею коллизий, занимавшее значительное место в «Рыбаках» и представлявшее собою наиболее уязвимую сторону этого романа, в «Переселенцах» отходит на задний план. Таким образом, тут особенно ясно выступает характерная для романов Григоровича тенденция к изображению трудовых будней, привычных тягот жизни современного крепостного крестьянина.
Григорович сделал повседневную «эпическую» жизнь крестьян и тяжелые конфликты будничного бытия современной деревни содержанием больших романов. Опыт романиста, сумевшего заинтересовать и взволновать широкий круг читателей этими произведениями, создать верные действительности и поэтически очерченные характеры и выработать свой, оригинальный стиль повествования, был полезен для позднейшей литературы. Григорович был в числе писателей, с легкой руки которых тема крестьянина утвердилась в романе.
«Открытие» народного быта в литературе было важным не только для авторов, непосредственно посвятивших свои очерки, повести и романы изображению народной жизни, но и для тех, кто охватывал в своих произведениях жизнь русского общества в целом, во всей многосторонности ее проявлений, и смотрел на социальные проблемы современности значительно шире Григоровича. Вот почему утверждение темы народа в 50–60–х годах, как эпической темы, имело огромное значение для всего развития русского романа в целом. Ибо даже тогда, когда психологические, философские и социальные проблемы ставились в позднейших русских романах на материале жизни интеллигенции, в своем огромном большинстве эти романы предполагали тот эпический фон широкой народной Руси, без которого невозможно было достичь реалистической глубины и полноты изображения действительности.
РУССКИЙ РОМАН 50–Х — НАЧАЛА 60–Х ГОДОВ
ГЛАВА I. РОМАНЫ ТУРГЕНЕВА
«РУДИН» (Г. М Фридлендер - § 1; С. А. Малахов - §§ 2-5)
Пушкин, Лермонтов и Гоголь явились основоположниками русского реалистического романа XIX века. Их художественные открытия создали необходимые предпосылки для творческого развития позднейших романистов. В то же время вклад каждого из великих создателей русского романа в развитие этого жанра был отмечен печатью его авторской индивидуальности. Как создатель «Евгения Онегина», «Дубровского», «Капитанской дочки», Пушкин творчески подготовил ряд различных линий позднейшего романа, открыл перед ним не один, а сразу несколько возможных путей развития. В творениях Пушкина, в широких и разнообразных путях, намеченных им перед русским романом, содержатся истоки творчества всех последующих русских романистов XIX века, несмотря на разнообразие их индивидуального дарования и художественной манеры.
Лермонтов продолжал в своем зрелом творчестве по преимуществу одну из намеченных Пушкиным линий развития русского романа — линию социально — психологического романа, изображающего «историю человеческой души» как отражение сложных общественных, психологических и культурно — исторических противоречий времени. Хотя в творчестве Лермонтова начала и середины 30–х годов мы встречаемся с зародышами и других форм романа, отличных по своей структуре от «Героя нашего времени» («Вадим», «Княгиня Лиговская»), эти искания молодого Лермонтова не были завершены и не получили отражения в его последующем, более зрелом творчестве романиста.
Если для Лермонтова — романиста главным предметом интереса был анализ сложных душевных противоречий героя, представителя своего времени, то Гоголь, создавая «Мертвые души», шел по иному пути. Он широко осветил в своей эпопее жизнь человека «толпы», обрисовал страшную картину повседневного существования рядовых помещиков, чиновников и всех «мертвых душ» николаевской феодально — крепостнической Руси. Этим Гоголь открыл перед русской литературой и русским романом возможность аналитического, критического изображения не только жизни передовой, мыслящей и чувствующей личности, но и жизни толпы, возможность изображения широкой картины различных социальных типов и слоев общества крепостнической России.