История русского романа. Том 2
Шрифт:
Возникнув в половине XVIII века, — позднее, чем на Западе, — русский роман сумел, однако, сравнительно очень скоро не только овладеть основными художественными приемами и средствами, накопленными развитием романа в предшествующую эпоху, но и занять ведущее положение в мировой литературе. Большое количество русских переводов и переработок важнейших образцов античного и западноевропейского романа позволило русскому читателю уже в XVIII веке широко ознакомиться, как в оригинале, так и в переводах, почти со всеми достижениями мирового романа предшествующих веков, а также с художественным опытом современных романистов Запада. В следующую эпоху в лице Пушкина, Лермонтова и Гоголя русский роман выходит на широкую дорогу самобытного творческого развития, становясь новым словом в развитии мирового реалистического искусства.
Изучая историю мировой культуры, Маркс и Энгельс отметили, что в истории общественного развития, литературы и искусства существуют свои классические формы, которые приобретают
Так же как поэмы Гомера или драматургия Шекспира, русский роман XIX века может быть с полным основанием причислен к классическим явлениям в развитии художественного творчества, — в том специфическом смысле этого слова, какой оно имело в устах К. Маркса и Ф. Энгельса. Исторические условия развития России в XIX и в начале XX века позволили русским романистам создать тип реалистического романа, явившийся особенно полным осуществлением тех широких возможностей, которые жанр романа дает для изображения общественной жизни.
На протяжении всей истории европейского романа нового времени великие романисты стремились превратить роман в широкое, всеобъемлющее отражение центральных проблем индивидуальной и общественной жизни, рассматриваемых в их сложном и противоречивом единстве, ставили своей целью охватить в романе основные явления своей эпохи. Свойственное великим романистам прошлого стремление превратить роман в зеркало важнейших процессов общественной жизни и исторической борьбы получило ярчайшее выражение в реалистической литературе XIX века. Особые исторические условия развития русского романа дали возможность великим русским романистам с исключительной идейной глубиной, с особой полнотой и художественным совершенством разрешить в своем творчестве ту общую историческую задачу, над решением которой трудились все лучшие представители мирового художественного слова.
История мировой литературы свидетельствует о том, что для появления классических образцов романа были всегда особенно благоприятными переломные эпохи — периоды крупных общественных сдвигов, напряженной борьбы старого и нового. Первые образцы повествовательных произведений, близких по форме современному роману, возникли еще в древнем мире и в средние века. Но только эпоха Возрождения — эпоха «грандиозного прогрессивного переворота» от средних веков к новому времени — способствовала созданию таких поистине всеобъемлющих произведений, как «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле и «Дон — Кихот» Сервантеса — романов, которые явились широким зеркалом общественной жизни своей эпохи, выражением ее самых заветных дум и чаяний. Новый — после эпохи Возрождения — расцвет западноевропейского романа был связан с эпохой Просвещения — эпохой подъема буржуазной демократии на Западе и французской буржуазной революции XVIII века. А реалистический роман XIX века на Западе возник в эпоху предельного обострения противоречий буржуазного общества, в эпоху, отмеченную, с одной стороны, напряженной борьбой между аристократией и буржуазией за руководящую роль в общественной жизни, с другой — первыми революционными выступлениями пролетариата в Англии и Франции и возникновением научного социализма.
Идейная ценность и эстетическое совершенство русского классического романа XIX и начала XX века, как и художественные достоинства лучших, классических образцов предшествующего и современного ему западноевропейского романа, теснейшим образом связаны с тем, что он возник в обстановке напряженной борьбы исторических сил, в условиях крутого перелома в жизни своей страны.
Анализируя творчество Л. Толстого, В. И. Ленин гениально показал, что его мировое значение (как и других великих явлений русской литературы XIX века) неотделимо от мирового значения русской революции, не может быть осмыслено вне правильного понимания особенностей исторического развития России в XIX и начале XX века. Это относится и к вопросу о мировом значении русского романа.
Развитие русского романа, его расцвет в XIX и начале XX века явились отражением тех исторических сдвигов, которые переживала Россия в этот период. Русский роман сложился в условиях поворота в историческом развитии России от крепостничества к капитализму, в условиях нараставшего подъема русского освободительного движения. Он создавался в эпоху подготовки в России буржуазно — демократической революции, которая значительно отличалась по своему характеру и по своим движущим силам от более ранних буржуазно — демократических революций на Западе и которая явилась в исторических условиях, сложившихся в России к началу XX века, непосредственным прологом социалистической революции. Эта переломная эпоха, полная огромного внутреннего напряжения, эпоха переворота в условиях жизни широких слоев населения России, в психологии и идеологии различных классов русского общества породила тот величественный гражданский пафос изучения правды жизни, пафос глубоких размышлений над историческими судьбами своей страны и народа, горячих поисков, сопоставления и критического анализа моральных и политических идеалов, который отражен в русском классическом романе XIX и начала XX века.
Для того чтобы жанр романа мог получить то значение, которое он приобрел в развитии русской и зарубежной литературы в XIX веке, он должен был повсеместно пережить в ходе своего исторического развития глубокую внутреннюю трансформацию. Античный, по преимуществу любовный, и средневеково — рыцарский романы не могли по своей природе явиться тем, чем стал, по определению Белинского, роман в XIX веке: выражением «поэтического анализа общественной жизни», освещающего ее наиболее глубокие внутренние закономерности, раскрывающего взаимоотношения индивидуальности с обществом и народом во всей их жизненной совокупности и конкретной исторической сложности. Первыми образцами романов, в которых за изображением индивидуальных судеб героев скрыт анализ более глубоких сторон исторической жизни изображаемой эпохи, были «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле и «Дон — Кихот» Сервантеса, отразившие пафос глубоких исканий, гуманистических и в то же время скептических размышлений вызвавшей их к жизни переломной эпохи.
Роман XVII-XVIII веков в различных своих разновидностях авантюрно — плутовского, нравоописательного и сентиментального типа был шагом вперед по сравнению с романом эпохи Возрождения с точки зрения большей естественности и правдоподобия изображаемых событий, приближения к повседневной «прозаической» стихии буржуазного существования, более обыденного масштаба героев. Но став более или менее послушным и верным зеркалом частной жизни, роман XVII-XVIII веков утратил ту народность и тот грандиозный масштаб, какой был свойствен комическим эпопеям Рабле и Сервантеса. В последних сквозь прихотливый рассказ о причудливых похождениях необычных и даже фантастических героев — таких, как великаны Гаргантюа и Пантагрюэль или странствующий рыцарь Дон — Кихот, — просвечивали большие исторические закономерности времени, а такие простонародные персонажи, как Панург или Санчо — Панса с их шутовскими проделками и прибаутками, занимали почти столь же важное место, как и более возвышенные герои рыцарского или дворянского происхождения. Подобной широты изображения не знал последующий роман XVII-XVIII веков. Европейская литература выдвинула в этот период целый ряд выдающихся романистов, подобных мадам де Лафайет и аббату Прево, Лесажу и Дефо, Фильдингу, Смоллету и Стерну, Вольтеру и Дидро, но их романы, проложившие для развития этого жанра новые пути, не достигали энциклопедической широты произведений великих романистов Возрождения.
В XIX веке исторические обстоятельства сложились иначе. Пережитая человечеством на переломе от XVIII к XIX веку Великая французская буржуазная революция и развернувшийся почти одновременно с нею грандиозный промышленный переворот разрушили свойственную просветителям XVIII века иллюзию, согласно которой исторические и политические судьбы людей являются простой надстройкой над их частной жизнью. Эти исторические события опровергли предрассудок, что закономерности как прошлой истории человечества, так и жизни современного общества лучше всего изучать на судьбе отдельно взятого, изолированного от общества человека или же на примере отдельно взятой семьи. Огромные массы людей в результате полного или частичного разрушения прежних «неподвижных», патриархально — крепостнических условий жизни были втянуты в историческую борьбу, на собственном жизненном опыте почувствовали связь между «частной» и общественной жизнью, зависимость своей личной судьбы от силы объективных исторических обстоятельств. Этот новый исторический опыт человечества получил свое отражение в романе XIX века. Роман эпохи Возрождения в образах полуфантастических героев выражал большие и сложные противоречия мировой истории. Роман XVII и XVIII веков сосредоточил свое внимание, наоборот, по преимуществу на психологии и судьбе отдельной личности, на истории ее нравственного формирования и последующем воздействий ее па окружающую среду. Роман же XIX века в известной мере подытожил, соединил завоевания обоих этих типов романа. Характеры отдельных персонажей, обрисованные со всей возможной полнотой и психологической убедительностью, их судьбы и переживания он сделал центром большой картины, реалистически раскрывающей сложную связь личного и общественного, конкретное взаимодействие типичных характеров и социальных обстоятельств. Благодаря превращению из более или менее узкой по содержанию картины «частной» жизни (каким он был в XVII и XVIII веках) в широкую, универсальную картину общества и общественных нравов роман в XIX веке поднялся на такую художественную высоту, что романист мог стать, по определению Бальзака, подлинным «историком» общества. [660]
660
О. Бальзак, Собрание сочинений, т. 1, Гослитиздат, М., 1951, стр. 9.