История русской церкви (Том 10)
Шрифт:
На следующий день, 29 ноября, в шестом часу дня, архиепископ Арсений и два архимандрита прибыли к патриарху Никону и, с его дозволения представившись ему, прочли пред ним соборную грамоту. Выслушав ее, Никон отвечал: "Я имею поставление святительское и престол патриаршеский не от Александрийского и не от Антиохийского, но от Константинопольского патриарха (это неверно: Никон поставлен сперва в митрополита, потом в патриарха от своих русских святителей, а не от Константинопольского патриарха, и престол патриаршеский в России утвержден всеми четырьмя Восточными патриархами, а не одним Константинопольским); патриархи же Александрийский и Антиохийский и не живут сами в Александрии и Антиохии, а один живет в Египте, другой в Дамаске. Если они по согласию с Константинопольским и Иерусалимским патриархами пришли в Москву для духовных вещей, то и я, как соберусь, приду в царствующий град для духовных всяких вещей известия ради". Но когда соберется и придет, нс сказал. Посланные к нему объявили, что им не велено возвращаться в Москву без него, патриарха Никона, но он только повторил: "Как соберусь, приду". О всем этом архиепископ и архимандриты поспешили отправить донесение к царю и Собору. Между тем в седьмом часу ночи того же числа они получили от правившего патриаршеством митрополита Павла Сарского грамоту, в которой было написано, чтобы, когда Никон поедет в Москву, возы его в дороге отнюдь не развязывались, из людей его никто наперед в Москву не был отпущен и сам он приехал в Москву не раньше как в третьем часу ночи или позднее.
Донесение, отправленное из Воскресенского монастыря к царю и Собору, могло достигнуть Москвы лишь ночью под 30-е число ноября. И едва только настало это число, царь в первом часу дня с своим синклитом пришел уже в свою столовую избу; туда же пришли и патриархи со всем освященным Собором. Тотчас же прочитано было донесение о Никоне от присланных к нему, и патриархи сказали: приходится послать к нему по правилам соборным второе и третье приглашение. И указали для второго приглашения послать к Никону владимирского рождественского архимандрита Филарета да чудовского соборного старца священника Лаврентия, а для третьего приглашения - новоспасского архимандрита Иосифа да спасского протопопа из дворца
Что же делал в то время Никон и как переданы были ему два последние приглашения от лица Собора? Никон еще 29 ноября, после известного ответа его на первое приглашение, начал собираться в Москву, отслушал вечерню, прочитал правило келейное и к службе и дал приказ взять для него в Москву только три книги: Кормчую, следованную Псалтирь и книгу "Возражений" его на вопросы Стрешнева и ответы Паисия Лигарида, да еще крест для ношения пред ним как патриархом. На следующий день, после заутрени, призвал к себе своего духовника, исповедался пред ним и вместе со всею братиею совершил освящение елея, которым и помазал себя и всю братию; потом сам совершил литургию, которую велел петь всю по-гречески киевским напевом, и сказал поучение к братии. Когда день стал клониться к вечеру, Никон приказал запрячь для себя приготовленные сани и, простившись с братиею, отправился в путь. Впереди Никона ехал полковник Остафьев с стрельцами, а позади архиепископ Арсений с двумя архимандритами. Все они приближались уже к селу Черневу, как их встретил верст за шесть до того села владимиро-рождественский архимандрит Филарет в четвертом часу ночи и, остановив поезд, сказал Никону: ты своим отказом на первое приглашение прибыть в Москву "учинил непослушание великому государю и обесчестил святейших патриархов и весь Собор", теперь они прислали к тебе второе приглашение, чтобы ты ехал в Москву, и ехал смиренным образом, имея при себе не более десяти человек, и чтобы приехал в нее 2 декабря во втором или третьем часу ночи и остановился на Архангельском подворье в Кремле у Никольских ворот. Никон с своими спутниками двинулся далее и когда въехал уже в село Чернево в пятом часу ночи, то опять был остановлен на дороге новоспасским архимандритом Иосифом, который возвестил ему от имени царя и Собора третье приглашение прибыть в Москву и приказание приехать в нее 3 декабря смиренным образом в три или четыре часа ночи. Продолжали путь и достигли села Тушина. Отсюда полковник Остафьев, недоумевая, как поступить, отправил гонца в Москву спросить, дожидаться ли в Тушине третьего декабря или теперь же ехать в Москву. Пришел царский указ ехать немедленно, и в двенадцать часов ночи под 1 декабря Никон прибыл в Москву. При въезде его с спутниками в Кремль к Архангельскому подворью вдруг Никольские ворота пред ними затворились, и полковник, подошедши к знакомому нам подьяку Ивану Шушерину, который ехал впереди Никона с крестом на лошади верхом, сказал: "Сойди с коня и отдай крест, до тебя есть государево дело". И Шушерина, отдавшего крест Никону в руки, взяли два стрельца и повлекли прямо к государю. Государь лично допрашивал его - он-то, как узнали, и был главным агентом Никона во всех сношениях его с Москвою и передавал ему оттуда про государя всякие вести. Государь обещал Шушерину свободу, если скажет правду, но он на все вопросы отвечал только: "Ничего не знаю". Почему и отослан был в Приказ тайных дел и просидел под крепкою стражею в Москве более трех лет, а потом сослан в Новгород в ссылку, в которой и находился десять лет. Между тем Никон со всею его свитою пропущен был в Кремль и остановился на Архангельском подворье, где до того времени проживал Сербский митрополит Феодосий. А свиты с Никоном, монахов и мирян, было до тридцати человек и более. Тотчас вокруг всего подворья поставлена была стража, Никольские ворота в Кремль крепко заключены, и большой мост пред этими воротами совсем разобран.
На следующий же день после прибытия Никона в Москву, 1 декабря, в субботу, состоялось по его делу пятое заседание Собора, второе собственно судебное, довольно подробно описанное в современной записи. В третьем часу дня государь пошел в свою столовую избу, за ним следовали бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, а пред ним несли в раковинном, под серебряным атласом ящике оба экземпляра того свитка, что прислали ему в Москву четыре Восточные патриарха за своими подписями с черным дьяконом Мелетием греком, также переводы с этого свитка в красном бархатном переплете, да еще письма Никона патриарха под тафтою. Все это государь, вошедши в столовую избу, приказал поставить и положить на столе пред креслами патриархов. Вскоре за государем вошли в ту же столовую избу патриархи с митрополитами, архиепископами, епископами, греческими и русскими, и со всем освященным Собором, проговорили "Достойно есть" и после отпуста благословили всех на все четыре стороны. Затем царь сел на своем высоком государевом месте, которое украшено было золотом и серебром. Сели и патриархи слева от царя, на двух обитых бархатом и вишневым сукном креслах, пред которыми поставлен был стол, покрытый персидским ковром и золотою камкою. Митрополитам же и прочим духовным лицам государь указал сесть на скамьях по правой стороне, а боярам и всем светским лицам - на скамьях по левой стороне. Государь сказал патриархам: "Никон патриарх в Москву приехал и на меня суд Божий призывает за то, что велено было ему приехать в Москву не со многими людьми. А когда Никон в Москву въехал, то у него по моему указу взят был малый (подьяк Иван Шушерин) за то, что в девятилетнее время носил к нему, Никону, всякие вести и чинил многую ссору, и Никон за того малого меня поносит и бесчестит, и говорит: царь меня мучит, велел отнять малого из-под креста. И если Никон, будучи на Соборе, начнет о том говорить, то они, патриархи, о том бы ведали. Да и про то б ведали, что Никон пред поездом своим в Москву в Воскресенском монастыре исповедался и причащался и маслом освящался". Патриархи, услышав о таком поступке Никона, очень подивились. И государь продолжал: "Никон патриарх говорит, будто Псковский архиепископ из Воскресенского монастыря ложно писал, что он, Никон, отговаривался идти на Собор и бесчестил их, патриархов, - он будто того не говорил". Окончив эти предварительные сообщения патриархам, государь спросил: кого послать к Никону патриарху звать его на Собор? Патриархи отвечали: нужно послать архиерея да двух архимандритов к бывшему патриарху Никону, чтобы он шел на Собор для ответа. И послали епископа Мстиславского Мефодия с двумя архимандритами. Никон, как только услышал приглашение от этих лиц, отвечал, что он готов, и, встав с места, велел нести пред собою крест. Приглашавшие Никона сказали, что ему не следует так идти на Собор. Никон стоял на своем и объявил, что иначе не пойдет. Они послали скороходца спросить об этом царя и Собор, и пришло повеление - идти Никону без креста. Но Никон упорствовал, начал спорить и во время спора вышел мало-помалу в переднюю, потом на крыльцо в преднесении креста. Скороход снова отправлен был к царю и Собору с вестию об упорстве Никона, и Собор разрешил: пусть уже идет и со крестом... Никон сел в свои сани и поехал - пред ним несли крест, но с большим трудом мог двигаться вперед за множеством народа, наполнившего Кремль. Проезжая мимо Успенского собора, где совершалась литургия, Никон хотел войти в церковь чрез южные двери, но двери пред ним тотчас затворили. Хотел также зайти в Благовещенский собор, где шла служба, и там двери пред ним затворили. Между тем в заседании Собора, куда направился Никон, условились, чтобы при входе его никому не вставать с места и всем сидеть. Но Никон, когда отворили пред ним двери, велел впереди его нести крест. И царь, как только увидел крест, поднялся, а за ним поднялись все. Никон вошел с посохом в руках, проговорил вход и молитву за здоровье государя с его семейством, за патриархов и за всех православных христиан и, отдав посох своему анагносту, поклонился государю до земли трижды, патриархам до земли дважды, а всем другим сделал обычный поклон направо и налево, потом опять взял свой посох в руки. Патриархи сказали Никону, чтобы он сел на правой стороне близ государева места. Но Никон, увидев, что ему там не приготовлено особого седалища, а предлагают сесть на скамье с прочими архиереями, отвечал: "Я места себе, где сесть, с собою не принес - разве сесть мне тут, где стою, - и присовокупил: - А я пришел узнать, для чего вы, Вселенские патриархи, меня звали?"
Тогда царь сошел с своего возвышенного места, стал у конца стола пред патриархами и начал говорить, обливаясь слезами: "От начала Московского государства не бывало такого бесчестия соборной и апостольской Церкви, какое учинил бывший патриарх Никон. Он по своим прихотям, самовольно, без нашего царского повеленья и без соборного совета оставил ту соборную нашу Церковь и отрекся патриаршества, никем не гонимый. И от того его отшествия многие смуты и мятежи учинились, и соборная апостольская Церковь вдовствует без пастыря тому ныне девятый год. Допросите его, бывшего патриарха Никона, для чего он патриаршеский престол оставил и сошел в Воскресенский монастырь". И патриархи при виде царя плачущего, с трудом удерживавшиеся от слез, предложили Никону этот вопрос чрез толмача, архимандрита Дионисия святогорца. Но Никон вместо ответа сам спросил патриархов: "Да есть ли у вас совет и согласие с патриархами Константинопольским Вселенским и Иерусалимским, чтобы меня судить? Без их совета с вами я отвечать вам не буду, потому что я рукоположен на патриаршеский престол от Константинопольского патриарха. А если у вас совет и согласие патриархов Константинопольского и Иерусалимского есть, чтобы меня судить, я пред вами готов давать ответ". Патриархи Паисий и Макарий сказали, что у них. совет, и согласие, и подписи рук патриархов Константинопольского и Иерусалимского есть с ними, и указали на лежавший на столе в двух списках известный свиток четырех патриархов, подписанный всеми ими и другими архиереями. Никон понял, что ему остается покориться и подвергнуться суду, и только бил челом государю и патриархам, чтобы выслали из Собора недругов его, Питирима, митрополита Новгородского, да Павла, митрополита Сарского, потому что они будто бы хотели отравить его и удавить. Митрополиты Питирим и Павел сказали: "Бывший патриарх Никон на нас говорит ложь; у нас про то и в помышлении не бывало, да и у великого государя есть тому всему дело черного дьякона Феодосия". И государь сыскное дело про дьякона Феодосия поднес патриархам. Никон потерпел новую неудачу: не мог он отклонить от себя суда патриархов, не мог и устранить от участия в суде над ним своих недругов. После этого начался суд.
Патриархи снова спросили Никона: "Почему он оставил соборную Церковь и паству свою и отрекся патриаршества?" Никон рассказал, что он в день бывшего стола у государя для грузинского царевича Теймураза посылал своего домового человека, князя Димитрия Мещерского, на Красное крыльцо для строения церковных дел, и того человека царский окольничий Богдан Хитрово сильно зашиб, что он, Никон, просил государя дать оборону на Богдана Матвеевича, и государь обороны не дал и потом не пришел на службы патриарха, ко всенощной и к литургии, ни в праздник Казанской Божией Матери, ни в праздник Ризы Господней, а прислал только князя Юрия Ромодановского сказать ему, Никону: "Государь на тебя гневен: зачем пишешься великим государем? Вперед так не пишись", хотя прежде сам велел ему, Никону, так писаться. Слыша про тот на себя гнев государев, он, Никон, и оставил соборную Церковь, сошел с престола и жил три дня на Воскресенском подворье, ожидая к себе присылки от государя. Но государь никого не присылал звать его опять на патриаршество, и он поехал из Москвы в Воскресенский монастырь. Когда Никон окончил свою речь, царь снова сошел с своего места и стал посредине перед столом, чтобы отвечать на эту речь. Но, заметив, как свидетельствует Паисий Лигарид, что и патриархи поднялись и стоят, сказал им: "Мне следует теперь стоять, так как меня обвиняет отец мой Никон, а вы сидите как судьи и преемники апостолов и слушайте обвинения на меня и мои оправдания". И действительно, с этого времени до самого конца весьма продолжительного заседания государь оставался на ногах. Он отвечал на речь Никона по пунктам: "Никон говорит, будто посылал своего домового человека на Красное крыльцо для строения церковных дел, но в ту пору на Красном крыльце церковных вещей строить было нечего. И окольничий Богдан Хитрово зашиб того человека за его невежество, что он пришел не вовремя и учинил смятение, и то-де бесчестье к самому Никону патриарху не относится... Писал ко мне Никон патриарх и просил обороны на окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, но писал в то время, как у меня был у стола грузинский царь, а в ту пору сыскивать и оборону давать было некогда... В праздники Казанской Богородицы и Ризы Господней ко всенощному и к литургии выходу у меня не было за многими государственными делами. И патриарх Никон, осердясь на то, престол свой оставил и патриаршества отрекся. Посылал я к нему стольника князя Юрья Ромодановского, чтоб он, Никон, впредь великим государем не писался, потому что прежние патриархи так не писывались, а то к нему не приказывал, что я на него гневен". Тут князь Юрий Иванович Ромодановский молвил, что он бывшему патриарху Никону о государево гневе не говаривал. Государь продолжал: "Великим государем писаться ему, Никону, я не приказывал, а только сам, почитая его, писал так в своих грамотах; да и Никон по отшествии с патриаршества в письме ко мне писал своею рукою: теперь ты один будешь великий государь, а я, Никон, яко един от простых епископов, - и то письмо ему отдано было назад". Никон: "Я так не писывал". Государь снова продолжал: "Посылал я к нему боярина князя Алексея Никитича Трубецкого да окольничего Родиона Матвеевича Стрешнева, чтобы он, Никон, на свой патриаршеский престол возвратился, и он им в том отказал". При этом окольничий заявил, что он к Никону патриарху с князем Алексеем Никитичем был посылан и о возвращении его на патриаршество говорил ему. И он, патриарх Никон, патриаршества отрекался, что впредь патриархом быть не хочет, и сказывал: "Как-де на патриаршество избирали, он на себя клятву положил, что ему на патриаршестве быть только три года, а больше того не быть".
Выслушав все эти объяснения Никона, царя и бояр, патриархи предложили новый вопрос, обращаясь к митрополитам, архиепископам и епископам: "Какие обиды были Никону патриарху от великого государя?" И митрополиты, архиепископы и епископы отвечали, что от великого государя бывшему патриарху Никону никаких обид не бывало. И только рассказали митрополиты Питирим Новгородский и Павел Сарский, как окольничий Хитрово бил домового человека Никонова и Никон просил государя дать оборону, а государь обороны не дал, и как потом государь в два праздника не приходил в церковь на службу Никона. Патриархи предложили тот же вопрос самому Никону, и Никон сказал, что никаких обид ему от великого государя не бывало, а как-де государь начал гневаться и к церкви ходить перестал, он потому и оставил патриаршество. И присовокупил: "Я об обиде не говорю, а говорю о государево гневе. И прежние патриархи от гнева царева бегали, каковы Афанасий Александрийский и Григорий Богослов". Патриархи: "Иные патриархи оставляли на время престол, да не так, как ты; ты отрекся, чтоб и впредь не быть тебе патриархом, а если будешь патриархом, анафема будешь". Никон: "Я так не говорил, а говорил, что за недостоинство свое иду, а если бы я отрекся патриаршества с клятвою, то не взял бы с собою и святительской одежды". (Здесь нельзя не заметить, что сам же Никон не раз объяснял прежде, что он отрекся только патриаршества в Москве, не хочет быть Московским патриархом, но не отрекался от сана патриаршеского, не перестает быть патриархом, а теперь, когда его спрашивали, зачем он отрекся патриаршества, разумеется, Московского, он отвечает, что сана патриаршеского он не отрекался, не перестал быть патриархом, иначе не взял бы с собою святительской одежды.)
Патриархи: "Когда ставят в священный чин, то говорят "????? (достоин)", а ты, как снимал с себя святительскую одежду, говорил, что не достоин".
Никон: "То-де на меня затеяли".
Вопрос об отречении Никона от кафедры еще не был исчерпан, и патриархи еще не сказали по этому вопросу своего последнего слова, как государь, естественно находившийся в возбужденном состоянии, обратил внимание патриархов на другой предмет, при обсуждении которого, впрочем, пришлось заняться вновь и этим вопросом. Государь указал на письма Никона к четырем Восточным патриархам, лежавшие тут же на столе под тафтою, и сказал патриархам Паисию и Макарию: "Бывший патриарх Никон писал к вам, патриархам, в грамотах своих многие на меня бесчестья и укоризны, а я на него к патриархам никакого бесчестья и укоризны не писывал. Допросите его, все ли он истину без всякого прилога в грамотах своих писал, и за церковные ли догматы он стоял, и Иосифа патриарха святейшим и братом себе считает ли, и церковные, движимые и недвижимые, вещи продавал ли?.." Патриархи предложили Никону эти вопросы, и он отвечал, "что в грамотах писано, то и писано, а стоял-де он за церковные догматы и Иосифа патриарха почитает за патриарха, а свят ли он, того не ведает; церковные же вещи продавал по государеву указу". Такой общий ответ никого не мог удовлетворить, и государь приказал читать на Соборе по статьям грамоту Никона к Цареградскому патриарху Дионисию в переводе, чтобы рассмотреть порознь все изложенные в ней неправды Никона.
В грамоте Никон писал, что, будучи еще митрополитом, он послан был в Соловецкий монастырь "мощей ради св. священномученика Филиппа, митрополита Московского, егоже мучи царь Иван неправедно".
Государь: "Для чего он, Никон, такое бесчестие и укоризну великому государю блаженной памяти Ивану Васильевичу всея Руси написал? А о себе утаил, как он низверг без Собору Павла, епископа Коломенского, и ободрал с него святительские одежды, и сослал в Хутынский монастырь, и там его не стало безвестно. Допросите, по каким правилам он то учинил?" Никон на вопрос патриархов о царе Иване Васильевиче ответа не дал, а про Павла епископа сказал: "По каким правилам низверг и сослал, того не помню, и где он пропал, того не ведаю, а есть о том дело на патриаршем дворе". Блюститель патриаршего престола митрополит Сарский Павел заявил: "Дела о том на патриаршем дворе нет и не бывало, и отлучен тот епископ Павел без Собору".
В грамоте Никон писал, что, когда его умоляли в соборной церкви принять патриаршество, он говорил царю, и властям, и боярам, чтобы они дали ему слово свято содержать догматы и правила святых апостол и отец и законы греческих благочестивых царей, и в том ему обещались.
Государь: "Никон в то время говорил только про одни догматы, а о правилах и о законах не говаривал и в грамоте своей написал ложно".
Никон: "Говорил о всем том в то и в иное время".
В грамоте было написано про государя, что он сначала был благоговеен и милостив, а потом начал гордиться и выситься и в архиерейские дела вступаться. Государь патриархам: "Допросите про то Никона, и в какие архиерейские делая начал вступаться". Никон на вопрос патриархов: "Что писал, того не помню".