История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
Положение до 1929 года очень точно описал Мих. Карпов:
Еще год назад некоторые из руководителей РАПП […] утверждали, что творческих путей у крестьянской литературы нет, — творческие пути есть только у пролетлитературы. Странно, в стране со стомиллионным крестьянским населением и вдруг не может быть крестьянской литературы! Положение было таково: наиболее талантливая часть крестьянских писателей являлась (да и сейчас является) не только членами ВАПП, но и активными организаторами пролетлитературы. ВАПП считает писателей этих — пролетарскими, работающими над крестьянским материалом. А крестьянскими писателями считали Клюева, Есенина и им подобных. Деевскую организацию самоучек вполне справедливо не считали писательской организацией. Крестьянские писатели, идеологически менее устойчивые, вступали в союз писателей и объединялись в собственные кружки. И в результате за 12 лет революции только первый съезд ВОКП [663] .
663
Пути развития крестьянской литературы. С. 89.
Такое положение объяснялось тем, что при «деевском руководстве» «кружок самородков питался народничеством, культивируя крестьянскую сословность», а также пережитками пролеткультовской идеологии, которая опиралась на идею «чистой пролетарской культуры» [664] .
Между тем «пережитки пролеткультовской идеологии» оставались весьма сильными в РАППе, который являлся, по сути, прирученным властью Пролеткультом. Власть же была заинтересована в «борьбе на два фронта» — позиционируя себя в качестве арбитра, стимулируя расколы и симулируя некую принципиальную «борьбу идей», — а потому критиковала как правый уклон (тех, кто не видит разницы
664
Там же.
665
К проблеме крестьянской литературы [Передовая] // Печать и революция. 1930. № 2. С. 6.
Если размежевание с попутчиками было задачей политически ясной, то с пролетарскими писателями — во всех отношениях проблематичной. «Идеологический багаж» попутчиков был неприемлем: «попутчики — это мужиковствующие интеллигенты, а не крестьянские писатели […] Попутчик — это дачник» [666] . Отмежевание же от пролетарских писателей проходило куда сложнее, поскольку идеологический момент был определяющим и поскольку именно в этом отношении отличий не наблюдалось:
666
Дорогойченко А. Пути крестьянской художественной литературы // Пути крестьянской литературы: Сб. статей. М.-Л.: Московский рабочий, 1929. С. 48.
…От пролетарских писателей крестьянские отличаются отнюдь не идеологией. Своей особой идеологии у крестьянских писателей, отличной от марксистско-ленинской, быть не может. Крестьянский писатель, если он вполне осознал себя и свое творчество, в идеологическом отношении становится уже пролетарским писателем деревни. Он пролетарскими глазами смотрит на деревню, воспринимает ее, и при помощи крестьянских художественных образов, которые живут в нем, ее отображает [667] .
667
Там же. С. 49.
Разница оказывалась, таким образом, сугубо стилистической.
Не способствовала прояснению ситуации и позиция рапповцев. Авербах писал:
Крестьянство лишено возможности иметь свою классовую крестьянскую литературу. Консервирование мелкобуржуазных идей, навыков и привычек неизбежно вело бы по пути Клычковых и Клюевых. Но это было бы путем не к классовой крестьянской культуре, но к окончательному подчинению буржуазной культуре. Гегемония пролетарской культуры обеспечивает возможность перевоспитания массы крестьянства в соответствии с интересами социалистического завтра, не лишая крестьянского писательства, например, всяческих особенностей его развития, своеобразия его роста и т. д. [668]
668
Авербах Л. Спорные вопросы культурной революции. С. 177.
Проблема крестьянской литературы усматривалась в том, что в отличие от пролетариата, якобы порождающего пролетарскую литературу, крестьянство не являлось «развивающимся классом» (а тем более авангардным). Поэтому позиционировать эту литературу как «крестьянскую» считалось политически неверным. Рапповские критики прямо заявляли: «Классово четкого, наиболее удовлетворяющего нас изображения строящейся деревни мы ждем только от писателей и художников колхозного участка пролетарского художественного движения», а вовсе не от «крестьянских писателей» [669] . Неудивительно, что создатели пролетарско-колхозной литературы прокламировали доминирование пролетарского начала в ней: «прежде всего, художественная крестьянская литература должна быть пропагандистом и агитатором идеи гегемонии пролетариата» [670] ; «в смысле идеологическом крестьянская литература не только в основном созвучна, близка пролетарской литературе, но и в своем головном, ведущем отряде, представляющем сельскохозяйственный пролетариат и бедноту, едина с ней» [671] . А в разного рода резолюциях пленумов «колхозных писателей» прямо утверждалось: «У крестьянской литературы не может быть метода, отличного от метода пролетарской литературы» [672] . Между тем сливаться друг с другом РОПКП и РАПП не хотели, считая такие тенденции «левым загибом», «идеализацией реальной классовой борьбы в колхозной деревне» и «капитулянтством перед трудностями».
669
Иезуитов Н. Искусство и колхозное движение // На литературном посту. 1930. № 7. С. 20.
670
Лазьян И. Политика партии в деревне и крестьянская литература // Пути крестьянской литературы. С. 29.
671
Ревякин А. На высшую ступень // Земля Советская. 1930. № 10–11. С. 269.
672
Итоги расширенного пленума Северо-Кавказского отделения ВОКП. С. 227.
Вслед за рапповской «пролетарско-колхозная критика» в 1929–1932 годах была в основном занята «идейно-организационным укреплением и размежеванием» и вопросами литературной политики [673] ; рассуждениями о «творческом методе» [674] ; пересмотром собственной истории [675] ; «массовым литературным движением» [676] ; «воспитанием нового крестьянского писателя» [677] ; прокладыванием путей «крестьянской лирики» [678] , «крестьянского романа» [679] и «крестьянской драмы» [680] ; указаниями того, как надо изображать «стержневой образ крестьянской литературы» [681] ; рассмотрением читательских интересов деревни [682] и языка [683] ; констатацией роста крестьянской литературы [684] ; непрестанным разоблачением уклонов [685] и «кулацкой поэзии» [686] .
673
См.: Карпинский В. Наши литературные союзники // Земля Советская. 1929. № 6; Он же. Наша платформа // Земля Советская. 1930. № 2; Шишкевич М. Крестьянская литература и ее критики // Земля Советская. 1929. № 11; Ярковский Л. На высшую ступень // Земля Советская. 1930. № 6; Он же. Перестроим работу // Земля Советская. 1930. № 9; Красильников В. Критика крестьянской литературы // Земля Советская. 1930. № 6; Бабушкина А. Против кулацкого «гуманизма» // Земля Советская. 1931. № 1; Батрак И. К вопросу о платформе ВОПКП // Земля Советская. 1931. № 4; Остроумов Н. Оппортунистический наскок «слева» // Земля Советская. 1931. № 7; Батрак Ив. Уроки ленинградской организации// Земля Советская. 1931. № 11–12; Астахов И. К итогам расширенного секретариата РОПКП // Земля Советская. 1932. № 3; Михайлов Ф. О наболевших вопросах // Земля Советская. 1932. № 5.
674
См.: Ревякин А. О художественном методе // Земля Советская. 1930. № 12; Острогорский Н. Творческие пути крестьянской художественной литературы: В порядке дискуссии о творческом методе // Земля Советская. 1931. № 1.
675
См.: Ревякин А. Суриков и суриковщина // Земля Советская. 1930. № 6; Лелевич Г. К вопросу генезиса стиля крестьянской литературы // Земля Советская. 1930. № 10–11; Ржига В. Первые начатки крестьянской литературы // Земля Советская. 1931. № 7.
676
См.: Замойский П. О пройденном пути и наших задачах // Земля Советская. 1929. № 6; Ревякин А. Новые кадры: О творчестве призывников-ударников в литературу // Земля Советская. 1931. № 4; Плиско Арс. Качество призыва // Земля Советская. 1932. № 4.
677
См.: Дивильковский А. Крестьянский писатель в раздумье // Земля Советская. 1930. № 1; Канатчиков С. К вопросам творчества // Наши позиции: Критический сборник. М.: Федерация, 1931; Беккер Мих. За литературные кадры // Земля Советская. 1932. № 1.
678
См.: Беккер М. О крестьянской поэзии // Пути крестьянской литературы: Сб. статей. М.-Л.: Московский рабочий, 1929; Ревякин А. Пути крестьянской лирики // Земля Советская. 1930. № 4; Яцынов П. Пролетарско-колхозная поэзия // Перелом. (Л.) 1931. № 7; Беккер М. За пролетарско-колхозную поэзию // Земля Советская. 1931. № 8; Амурский Д. Заметки по существу // Земля Советская. 1931. № 9; Бойчевский В. Пути крестьянской поэзии // Наши позиции: Критический сборник. М.: Федерация, 1931.
679
См.: Шишкевич М. Шаги крестьянского романа // Земля Советская. 1930. № 7.
680
См.: Ревякин А. Крестьянская драма // Земля Советская. 1930. № 5; Иванов А. О пролетарско-колхозной драматургии // Земля Советская. 1931. № 10.
681
См.: Ревякин А. О стержневом образе крестьянской литературы // Земля Советская. 1929. № 1; Он же. Пути крестьянского творчества // Земля Советская. 1929. № 9; Он же. Стиль крестьянской прозы // Земля Советская. 1930. № 8.
682
См.: Шур Як. Читательские интересы деревни // Земля Советская. 1929. № 3; Топоров А. Еще о художественной работе в колхозах // Земля Советская. 1929. № 8; Острогорский Н. Проблемы массовой критики // Земля Советская. 1932. № 4.
683
См.: Селищев А. М. О языке современной деревни // Земля Советская. 1932. № 9.
684
См.: Дивильковский А. Художественный рост крестьянской литературы // Земля Советская. 1929. № 5; Ревякин А. Пролетарско-колхозная литература в 1931 году// Земля Советская. 1931. № 1; Устинов Г. Литература РОПКП // Земля Советская. 1932. № 2, 3.
685
См.: Бабушкина А. Мелкобуржуазные тенденции в крестьянской литературе // Земля Советская. 1930. № 10–11; Арамилев В. Сползание с классовых позиций // Земля Советская. 1930. № 10–11; Чистяков А. Удар по право-оппортунистам // Перелом. (Л.) 1931. № 3; Бутенко Ф. Огонь направо и «налево» (Против переверзевщины, лефовшины и литфронтовщины в пролетколхозной критике) // Перелом. (Л.) 1931. № 10; Смирнов Ив., Бутенко Ф., Никитин И. Повысим классовую зоркость // Земля Советская. 1931. № 11–12; Тарновский П. Меньшевизм, троцкизм и формализм — не наши позиции // Перелом. (Л.) 1932. № 2.
686
См.: Бескин О. Певцы кулацкой деревни // Земля Советская. 1930. № 3; Бабушкина А. Против кулацкого «гуманизма» // Земля Советская. 1931. № 1; Волков А. Кулацкая поэзия второго призыва // Земля Советская. 1931. № 10.
Последнее — борьба с «правой опасностью» — считалось в 1930–1932 годах главной задачей пролетарско-колхозной критики. Персонифицикацией этой опасности были так называемые новокрестьянские поэты Есенин, Клюев, Клычков и Орешин [687] . Считалось, что «правооппортунистическая критика» (Вяч. Полонский, Б. Розенфельд, А. Ревякин) якобы «попустительствовала» популяризации этих поэтов. Так, едва ли не каждое издание их произведений квалифицировалось как «яркий пример троцкистской контрабанды на литературном фронте и протаскивания контрреволюционных идей через трибуну наших издательств» [688] .
687
Публичная критика «кулацких поэтов» сопровождалась настойчивой работой по их «нейтрализации» со стороны партийных органов. Об этом подробнее см.: Гронский И. М. О крестьянских писателях (Выступление в ЦГАЛИ 30 сентября 1959 г.) / Публ. М. Никё // Минувшее. Вып. 8. 1989. С. 139–174.
688
Бялик Б. Попытки реставрации Есенина // Штурм. (Самара.) 1932. № 2. С. 78.
Образцом же «правильной» критики такого рода могла служить книга Осипа Бескина «Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика» (1930). Автор рассматривал творчество «кулацких поэтов», которых Маяковский называл «мужиковствующих свора», как продукт национализма: «доживающей свой век старой кондовой Руси», «россеянства», «славянофильства», апеллирующего к «боевому противозападничеству», которое живет «верой в „особый“ путь развития, в народ-„богоносец“», «мистический „народный дух“» и красоту «национального фольклора» и пропитано «махровым антисемитизмом» (9). В Есенине, Клюеве, Клычкове и Орешине он видел «идеологических представителей кулачества» (10), которые хотели бы свержения советского строя и «утверждения Руси на месте СССР» (10); он полагал, что все их творчество пронизано «лютой классовой ненавистью к современности» (13) и «эсеровской слезливостью» (14), что сквозь их поэзию видны «оскаленные клыки озлобленного кулачья, эпигонов, недоносков-„богатырей“ феодальной Руси» (16). Разницу между ними Бескин видел только в том, что «у Клюева — старообрядческий причет, у Клычкова — елейный, у Орешина — буйный тенорок» (22). Разгрому подвергся и «россеянский эпос». В ориентации на «реакционную форму» (фольклор) Бескин усматривал политическую позицию: «Штампование революционной сюжетики сусальным русским стилем кустарного производства является опасным переводом классового сознания читателя на рельсы тянущего в прошлое русофильства» (24). «Русский стиль» для него был продуктом «квасного патриотизма и национализма» (32), а воспевание «первобытной земляной силы» (которое было чуждо и Горькому) — атрибутом «истого кулака, русотяпа» (37).
Продолжая традиции пролеткультовской критики, в частности знаменитого памфлета Василия Князева «Ржаные апостолы: Клюев и клюевщина» (1924), где говорилось о «пахотном национализме» Клюева [689] , Бескин обвинял Воронского, Троцкого и Полонского в том, что именно они «выдали мандат на представительство от крестьянской литературы псевдокрестьянским, кулацким писателям», и требовал провести «демаркационную линию, отделяющую кулацкую, псевдокрестьянскую литературу от крестьянской, т. е. от литературы нашего нового крестьянства» (55). Видимо, отчаявшись найти эту грань, идеологи раскрестьянивания крестьянской литературы и решили вовсе отказаться от самого этого понятия, заменив его «пролетарско-колхозной литературой».
689
Князев В. Ржаные апостолы: Клюев и клюевщина. М.: Прибой, 1924. С. 69–70. См. также: Дорогойченко А. Пути крестьянской художественной литературы // Пути крестьянской литературы: Сб. статей. М.-Л.: Московский рабочий, 1929.