История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие

Кузьмина Светлана Максимовна

Экспериментальные поиски Крученых были отражением эстетики и философии русского футуризма, стали импульсом к созданию «лучистых» стихотворений И. Зданевича, обозначили творческую перспективу, которая многообразно отразилась в поэзии группы ОБЭРИУ.

Сочинения

Крученых А. Заумники. Заумный язык// Искусство (Баку). 1921. № 31.

Крученых А. Кукиш пошлякам. М.: Таллинн. 1992.

Крученых А. Наш выход // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 2000. С. 372–382.

Поэзия русского футуризма. СПб., 1999. С. 205–237.

Литература

Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия. Л., 1991.

Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М., 2000.

Владимир Маяковский

Крупным

поэтом, сделавшим футуризм общеизвестным, стал Владимир Владимирович Маяковский (1893, село Багдади близ Кутаиси – 1930, Москва). В юности он считал необходимым ниспровергнуть существующий строй. После смерти отца покинул Грузию и стал жить в Москве, занимаясь политической деятельностью. Вступил в ряды РСДРП, получил партийную кличку «товарищ Константин». В 1911 г. Маяковский поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где познакомился с А. Крученых и Д. Бурлюком, который признал в Маяковском гения. Идеи искусства будущего, или футуризма, встреча с Вел. Хлебниковым были решающими для творческого самоопределения Маяковского, утверждавшего, что городская цивилизация в состоянии заменить «природу и стихию», и так как пришел «новый городской человек», приоритет отдается урбанистической эстетике, предметом творчества становятся «телефоны, аэропланы, экспрессы, тротуары, фабричные трубы…» [201] . Поэт ощущал, что пришел из будущего, как и его искусство. По словам Ю. Тынянова, «для комнатного жителя той эпохи Маяковский был уличным происшествием. Он не доходил в виде книги. Его стихи были явлением иного порядка» [202] .

201

Катанян В. Маяковский. Хроника жизни и деятельности. М., 1985. С. 84.

202

Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 196.

Маяковский принадлежал к группе кубофутуристов, отрицающей все традиции прежнего искусства и его «буржуазные» нормы. Начиная с 1912 г. он активно участвовал в художественной жизни Москвы и Петербурга, выступал в прениях в Политехническом музее, где обсуждались выставки «Бубнового валета», сделал доклад «О новейшей русской поэзии», участвовал в альманахе «Пощечина общественному вкусу» и вместе с Д. Бурлюком, Вел. Хлебниковым и А. Крученых подписал одноименный манифест кубофутуристов. В футуризме Маяковский видел авангард культуры, который способен низложить предрассудки и ложь.

В 1913 г. был напечатан первый литографический поэтический сборник Маяковского «Я». Скандально известным стало стихотворение «Нате!», прочитанное на открытии кабаре «Розовый фонарь», аналогичной была реакция и на стихотворение «Вам!» (1915). Осознавая себя «бесценных слов мотом и транжирой» («Нате!»), Маяковский не церемонился в жестах. Однако его «плевок» в сторону толпы, которую поэт сравнивал со «стоглавой вошью», мотивирован четкой границей между обывателями («Вот вы, мужчины – у вас в усах капуста / где-то недокушанных, недоеденных щей; / вот вы, женщины: – на вас белила густо, / вы смотрите устрицами из раковин вещей») и поэтом, которого толпа хотела бы превратить в паяца («кривляться перед вами не хочется»). Маяковского-кубофутуриста отличала противоречивая позиция громогласного презрения к аудитории и одновременного желания, чтобы эта же аудитория признала его талант.

С 1913 г. Маяковский участвовал в гастрольных выступлениях вместе с Д. Бурлюком, Вел. Хлебниковым, В. Каменским и И. Северянином. В автобиографическом очерке «Я сам» (1922) поэт указывал на широкую географию турне по России. Поэмы «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник» (обе в 1915 г.) показали широкий лироэпический диапазон таланта Маяковского. В поэме «Облако в штанах» (1915) звучит протест против закостеневших форм человеческого общежития – от сфер интимной жизни до государственного строя. Большинство произведений раннего периода насыщены футуристическими новациями: звуку, букве отдано право быть целостным образом, полные рифмы заменяются составными и ассонансными. Например, в стихотворении «Разговариваю с солнцем у Сухаревой башни» обыгрывается звук «у». Используется прямая омонимия: «улица – улица»; «жгут (существительное) – жгут (глагол)» и обратная – «через – резче»; переносы слов становятся средством зрительного воплощения уличной динамики и городского пейзажа:

Улица.Улица.Удоговгодоврез —че.Че —резЖелезных коней с окон бегущих домовПрыгнули первые кубы.Лебеди шей колокольных, гнитесь в силках проводов!

Материальному и застывшему миру вещей противопоставлено чувство душевной боли и непонимания: «Я одинок, как последний глаз / у идущего к слепым человека!». Используя прием акцентного и строчного выделения каждого слова, поэт часто заканчивает стихотворение сюрреалистическим образом, совмещающим зрительные эффекты и смелое олицетворение:

ЛифДушиРасстегнули.<…>Ветер колючий трубе вырываетДымчатый шерсти клок.Лысый фонарь сладострастно снимаетС улицы синий чулок.

Стихотворные эксперименты касались всех тропов и фигур, которые использовались в новых функциях, как в стихотворении «Отплытие», в котором нет прописных букв и знаков препинания, привычное соединяется по принципу метафорических переносов значений с необычным, сравниваются предметы не по сходству, а контрасту, олицетворяется весь мир, предстающий некой шарадой и тем самым обретающий новизну:

простыню вод под брюхом крылийпорвал на волны белый зуббыл вой трубы как запах лилийлюбовь кричавших медью труби взвизг сирен забыл у входовнедоуменье фонарейв ушах оглохших пароходовгорели серьги якорей

Стали знаменитыми строки Маяковского: «На чешуе жестяной рыбы / Прочел я зовы ваших губ / А вы, ноктюрн сыграть могли бы / На флейте водосточных труб? Я стер границы в карте будня / Плеснувши краску из стакана / И показал на блюде студня / Косые скулы океана» (1913). «Гилея» и «Союз молодежи» объединили свои силы в подготовке спектакля «Владимир Маяковский» (1913). Над оформлением трагедии работали П. Филонов и О. Розанова, которая сделала литографическую афишу «Первые в мире постановки футуристов театра». Главную роль в спектакле исполнял автор – Владимир Маяковский. «И как просто было это все, – писал Б. Пастернак. – Искусство называлось трагедией. Так и следует ему называться. Трагедия называлась «Владимир Маяковский». Заглавие скрывало гениально простое открытие, что поэт не автор, но – предмет лирики, от первого лица обращающийся к миру. Заглавие было не именем сочинителя, а фамилией содержания» [203] .

203

Пастернак Б. Охранная грамота. М., 1989. С. 70–71.

Традиционный для высокой поэзии образ поэта обыгрывался на социально ангажированном уровне, при сохранении абсолютной личной и творческой свободы. «Разрешив» себе быть «разным», что нашло отражение в статье «О разных Маяковских», он эпатировал зрителей-слушателей своей жестокостью («Я люблю смотреть, как умирают дети»), удивлял их своим внешним видом, творческим новаторством и необыкновенно звучным голосом:

Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моегоИ желтую кофту из трех аршинов закатаИ по Невскому мира по лощеным полосам егоПрофланирую шагом дон-жуана и фатаПусть земля кричит в покое обабившисьТы зеленые весны идешь насиловатьЯ брошу солнцу нагло осклабившисьНа глади асфальта мне«ХААШО ГРАССИРОВАТЬ»

Вызов бросался всему – принципам письма и произношения, правилам поведения, людям и миру, солнцу и Богу, Пушкину и культурным традициям. Маяковский хотел и умел быть новым, необычным, неподчиняющимся никаким правилам и ритуалам, условностям и обычаям. Поразительно, что именно это желание привело его к служению делу революции, которая, по его мнению, тоже была вызовом вселенной и обыкновенному ходу вещей. В поэме «Облако в штанах» антирелигиозный выпад «крикогубого Заратустра» соседствует со сбывшимся пророчеством о годе революции. Кощунственное отождествление себя со Спасителем – «Я распял себя на кресте», проповеднический тон при вере лишь в «жилы и мускулы» стали возможными при отрицании прежней веры и утверждении новой, центром которой становится «Я» автора – мессии, пророка революции, не знающего жалости во имя будущего: